Современники связывали карьерный взлет Мандта целиком с его личностными качествами. Так, баронесса М. П. Фредерикс излагала свою версию возвышения врача: «Он своим умом сумел обратить на себя внимание Императора Николая Павловича. Сперва Мандта позвали лечить императрицу; как оказалось, его пользование оказалось удачно, этим он приобрел доверие государя, как медик, и был взят к Высочайшему двору лейб-медиком государыни императрицы. Потом, мало-помалу, стал давать медицинские советы и государю, перешел в лейб-медики его величеству и, в конце концов, сделался необходимым лицом у государя, сопровождал его величество в путешествиях, заменив уже престарелого Н. Ф. Арендта. Доверие государя к Мандту все более и более росло, и, наконец, своим умением вкладываться в человека он достиг звания друга государя. Мандт был действительно нечто необыкновенное. Ума был редкого выдающегося, что и привлекало к нему Николая Павловича. Но хитрость его была тоже выходящая из ряду вон, и умение ее скрывать было тоже необыкновенное. Он был один из таких людей, которых или ненавидели, или обожали. Он вторгался положительно в людей и делал из своих поклонников и поклонниц – особенно из тех, которые могли приносить ему личную пользу – свои инструменты для разных интриг».[196]

Говоря о внешности Мандта, М. П. Фредерикс писала: «Наружность Мандт имел совершенно мефистофельскую; голова его была маленькая, продолговатая, змеевидная, огромный орлиный нос и проницательный взгляд исподлобья, смех его был неприятный – при всем этом он хромал, ну, ни дать, ни взять – Мефистофель, да и только. Для меня эта личность имела всегда что-то отталкивающее, я просто-напросто боялась его. Но во мне это возбуждало тяжелое чувство… В настоящее время ему бы приписали силу внушения, но тогда об этой силе еще не было и речи. Припоминая внушительный взгляд Мандта и своеобразное ударение пальцем по столу, когда он хотел что-нибудь доказать, смотря несколько секунд упорно вам в глаза, то невольно приходишь к мысли, что действительно Мандт обладал громадною силой внушения, притом он был и магнетизер. Странная загадочная личность был этот человек».[197]

Наряду с придворной медицинской деятельностью, Мандт занимался преподаванием. В ноябре 1840 г. гр. П. А. Клейнмихель сообщил президенту Медико-хирургической академии, что император пожелал, чтобы М. М. Мандт занимался практически с 12 студентами 5-го курса. По мысли Мандта, они должны были распространять на практике учение своего наставника, так называемую «атомистическую теорию»,[198] которую современные исследователи называют «сочетанием гомеопатии и явного шарлатанства».[199] В результате в стенах Академии, благодаря покровительству императора, М. М. Мандт занял совершенно независимое от Конференции академии положение. В апреле 1841 г. М. М. Мандт назначается профессором госпитальной терапевтической клиники Медико-хирургической академии, причем ассистентом к нему, по его пожеланию, назначен лекарь Н. Ф. Здекауер, ординатор Военно-сухопутного госпиталя, впоследствии лейб-медик императора Александра II. Отметим, что еще одним протеже Мандта являлся Ф. Я. Карелль, ставший при Александре II лейб-медиком. Таким образом, Мандт «дал старт» придворной карьере двух будущих лейб-медиков.

Н. Ф. Здекауер

Преподавательской и лечебной деятельностью Мандт занимался периодически. В Медико-хирургической академии преподавал с конца 1840 по 1 декабря 1841 г. В 1846 г. возобновил преподавательскую деятельность, но уже только «некоторым врачам».[200] Свои профессорские обязанности Мандт исполнял бесплатно, получая из казны колоссальное жалованье по должности лейб-медика в размере 19 тыс. руб. ассигнациями. В лекциях по терапии Мандт излагал свою «атомистическую систему» лечения болезней и, по сути, был первым лейб-медиком гомеопатом.[201] Занимал Мандт и административные должности.[202]

М. М. Мандт настолько убедил императора в действенности своей «атомистической теории», что, по высочайшему повелению, военные врачи должны были на смотрах и учениях носить на перевязи особые сумки с «атомистическими» лекарствами для подачи первой помощи заболевшим нижним чинам.[203] Брошюру Мандта на немецком языке, в которой он излагал «атомистическую теорию», по приказанию императора Николая Павловича перевели на русский язык и разослали при циркуляре Генерального штаба для руководства во все военные госпитали.[204] После смерти императора Николая I атомистическая теория Мандта была немедленно «похоронена».[205]

Принято считать, что Мандт покинул Россию в феврале 1855 г., сразу же после смерти Николая I. Однако это не соответствует действительности. Как следует из архивных документов, Мандт получил заграничный паспорт только 30 июня 1855 г. Поводом для отъезда за границу стало желание Мандта посетить «на несколько времени Германию, Австрию и Италию». При этом поездка предпринималась с личного разрешения вдовствующей императрицы Александры Федоровны, поэтому Мандту выдали не только заграничный паспорт, но и дорожный экипаж от Конюшенного ведомства.[206]

Обложка архивного дела о выдаче М. М. Мандту заграничного паспорта

Таким образом, никакого бегства «отравителя» Мандта из России не было. Речь шла только о поездке «на несколько времени», при этом и речи не было об увольнении Мандта из Военного ведомства. Однако было, совершенно очевидно, что придворная карьера Мандта закончилась. К этому времени началось развенчание «атомистической теории», ключевые посты при Дворе заняли новые люди, а темные слухи вокруг имени Мандта продолжали множиться. Поэтому после возвращения в Россию в конце 1855 г. Мандт быстро «сворачивает дела». Видимо, с Мандтом достигли компромисса. Он оставался числиться по Военному ведомству, получая жалованье и сохраняя все свои должности, но при этом навсегда покидал Россию.

В апреле 1856 г. обер-гофмаршал граф А. П. Шувалов направил рапорт на имя министра Императорского двора В. Ф. Адлерберга, в котором сообщал, что Мандт «возвратил прошлогодний свой заграничный паспорт, выданный из Министерства иностранных дел» и просил выдать ему новый загранпаспорт. 12 апреля 1856 г. Мандт[207] получил загранпаспорт и навсегда покинул Россию. Умер Мандт в 1858 г.[208]

Таким образом, негативные оценки Мандта в основном связаны с событиями февраля 1855 г. Благодаря им в научной и мемуарной литературе сформировался негативный образ врача-отравителя. В настоящее время наметилась тенденция к большей объективности в оценке деятельности Мандта как квалифицированного врача и опытного диагноста, на протяжении 20 лет удерживавшегося при Дворе, где конкуренция за «близость к телу» была необычайно велика и каждая ошибка могла стоить карьеры. О Мандте можно говорить как об одном из представителей клинического направления в медицине, внесшем свой вклад в развитие русской терапевтической школы.

18 февраля 1855 г. император Николай I скончался от отека легких («паралича легких»). При этом следует иметь в виду, что поляризация мнений относительно обстоятельств смерти императора сложилась уже во второй половине 1850-х гг. и отчасти сохраняется до настоящего времени.[209] Например, представители либеральной «прогрессивной интеллигенции» считают, что монарх-деспот «с оловянными глазами» не вынес «позора» поражения[210] России в Крымской войне и отравился при пособничестве М. М. Мандта. Другие пишут, что это полная ерунда, поскольку император был человеком долга, офицером и христианином и просто не мог принять яд, как слабонервная институтка. Характер у монарха был не тот. Об этом много написано[211] и, наверное, еще будет писаться. Только сегодня, благодаря многолетним исследованиям доктора медицинских наук профессора Ю. А. Молина,[212] опираясь на архивные документы, можно с полной уверенностью сказать, что никакого отравления не было, поскольку документы не оставляют места для каких-либо дискуссий.