Я читала, и меня пробирала дрожь; наверное, я побледнела от волнения, потому что несколько раз Иван Фёдорович напоминал мне: спокойнее, спокойнее!

В это время в класс вошёл директор. Мои товарищи встали.

Поднялся из-за парты и учитель, быстрыми шагами направился к директору.

— Что случилось? — спросил Иван Фёдорович, и по его тону видно было, что ему неприятно, что прервали не просто урок, а Пушкина. Великого Пушкина!..

Директор сказал что-то тихо Ивану Фёдоровичу и ушёл.

Учитель подошёл ко мне и положил руку на моё плечо:

— Прервали нас не вовремя…

Я кивнула учителю, улыбнулась и почувствовала, что между нами возникло что-то такое, чего раньше не было. Моё волнение, и не только моё, но всего класса, вызванное стихами Пушкина, было так велико, что ни нежданное появление директора, ни его разговор с Иваном Фёдоровичем нисколько не нарушили нашей общей зачарованности, поэтому после ухода директора я с прежним вдохновением продолжила своё выступление, ни разу не запнувшись и не заглянув в учебник.

— Вот это характер, мои дорогие, вот это ха-рак-тер! — сказал учитель и улыбнулся мне.

— А при чём здесь характер, Иван Фёдорович? — спросил своим глухим басом строгий Джамле́т.

— При том, что Джанико ничто не сбило с той высокой поэтической ноты, с которой она начала своё выступление, — пояснил Иван Фёдорович и добавил: — Не каждый из вас пропел бы так свою песню.

Сказав это, Иван Фёдорович снова повернулся ко мне. Его глаза засветились любопытством, и он спросил:

— Может быть, ты уже и сама пишешь? А?..

Я покраснела.

— Может, в нашем классе учится будущий писатель?

Я покраснела ещё больше от смущения, что сейчас так просто раскроется моя тайна.

— А косы тебе не мешают? — перевёл всё в шутку Иван Фёдорович, понимая моё состояние. — Не отнимают много времени? — Он улыбнулся, и я тоже улыбнулась, и мне стало легче. — Ты, наверно, много читаешь?

— Папа любит, — ответила я тихо.

— Как это замечательно: папа любит! — повторил он и, довольный, сошёл с кафедры. — Мы все получили большое удовольствие, не так ли? — Он посмотрел на класс.

— Да! — хором выдохнули мои товарищи.

— Дай дневник, я поставлю тебе самую большую пятёрку, какую когда-либо ставил в жизни. Видишь, как тебе желает её весь класс? Сейчас им для тебя ничего не жалко! И мне тоже!..

Иван Фёдорович упёрся языком в щеку и так надул её, будто орешек у него был во рту, затем медленно и старательно стал выводить отметку. Протянув мне дневник с обещанной самой большой пятёркой, он сказал:

— Если тебе будет нужна моя помощь… — и тихо добавил: — Я буду следить за твоими успехами, девочка!..

Иван Фёдорович посмотрел на меня поверх очков, и я увидала, что на глаза у него набежали слёзы.

С дневником в руках я подошла к парте и села, но на самом деле мне показалось, что я улетела во вселенную к звёздам, мне хотелось срывать их с неба одну за другой!.. Набрать полную пазуху, а потом раздавать их по одной всем моим товарищам, всему миру!..

Начался следующий урок.

«Хоть бы меня не спросили», — подумала я. После пережитого на уроке Ивана Фёдоровича отвечать мне не хотелось.

— Выходи, милая, — сказал мне с кафедры учитель грузинского языка.

Я быстро взяла общую тетрадь в коричневой обложке и подошла к доске.

«Иван Фёдорович, наверное, рассказал в учительской о моей пятёрке, и теперь все будут вызывать меня, горе мне!» — подумала я.

— Ну! Ты по русскому, оказывается, большую пятёрку получила. Посмотрим теперь, как ты выучила грузинскую грамматику… — Учитель улыбнулся мне серыми глазами и опёрся обеими руками о кафедру. Потом оглядел класс: кто там ещё разговаривает. — Тетрадь у тебя красивая, значит, начнём… Правильно, так, молодец! — говорил он, слушая меня, и кивал при этом головой. — Очень хорошо! А ты знаешь, кто автор той книги, по которой ты учила этот урок? — посмотрел лукаво на меня учитель.

— Сихарули́дзе, — ответила я.

В классе раздался смех.

Я удивлённо посмотрела на Тину. Она делала мне какие-то знаки, показывая на учителя.

— А ты видела когда-нибудь Сихарулидзе? — опять спросил учитель и засмеялся.

— Нет, — призналась я честно.

— А тебе интересно увидеть его? — Движением руки он утихомирил класс.

Я пожала плечами.

— А ты не читала никогда стихи Сихарулидзе?

Я задумалась и стала вспоминать.

— Учитель, она читает только Байрона и Гёте, — вскочил Джамлет.

— Ну, ставить меня рядом с Байроном и Гёте, конечно, нельзя, но… знаете… — неловко улыбнулся учитель, — есть люди, которые читают и Байрона, и Гёте… и Сихарулидзе…

— Нет, учитель… Джамлет шутит, — сказала я быстро и засмеялась, успев уже обо всём догадаться.

— Садись, моя дорогая, садись…

Теперь у доски стоял худой, чуть сутулый Джамлет и отвечал урок на прекрасном грузинском языке. У Джамлета были орлиный нос и чёрные умные глаза, он всегда смотрел куда-то вдаль, слова лишнего не говорил. Написал на доске несколько примеров, а потом вытер доску.

— Теперь можете сесть, Байрон, и вот вам ваша пятёрка, — сказал учитель, возвращая ему тетрадь в голубой обложке.

Открылась дверь. В класс вошёл рассерженный завуч.

Класс с шумом поднялся.

— Кто ходил по потолку? — свирепым голосом спросил он, и все посмотрели наверх. Только сейчас мы заметили, что на потолке были действительно видны отпечатки калош.

— Ну, отвечайте, классики, кто ходил по потолку? — Он почему-то повернулся ко мне.

Я посмотрела на учителя грузинского языка. Наверное, у меня было такое удивлённое лицо, что это ещё больше рассердило завуча.

— Отвечай ты, девчонка!

— Во-первых, у меня есть имя и фамилия. А потом, как человек может ходить по потолку? — сказала я и рассмеялась. — Может, это муха надела калоши и…

Класс расхохотался.

— Вы только посмотрите на эту дерзкую девчонку, она ещё и острит!.. Кто ты такая, чтоб поднимать взрослого, всеми уважаемого человека на смех?

— Как кто? — ответила я завучу. — Я — человек!

От гнева у меня так забилось сердце, что я думала, оно выскочит из груди. Я быстро села и, не рассчитав, сильно хлопнула створкой.

— Посмотрите, как она безобразно ведёт себя! — закричал завуч.

В классе раздался стук парт.

— Встань! — приказал он мне, но я продолжала сидеть, упрямо сжав губы.

— А у этой волосы накручены, как у барана! — напустился он теперь на Тину.

— Что произошло, уважаемый? — Удивлённый и побледневший учитель грузинского языка вплотную подошёл к завучу.

Тот не ответил и выскочил из класса, хлопнув дверью, а наш учитель долго сидел молча, опустив голову в ладони. Мы смотрели на него затаив дыхание.

Тина плакала.

— Не плачь, девочка! Всё это одна глупость, — вдруг, так по-домашнему и так мягко, как он умел, сказал Илья Сихарулидзе. — А волосы завивать не надо, они у тебя и без завивки красивые.

— При чём тут волосы, учитель? Очень даже хорошо они уложены, — пробормотал Ванико.

— Это модно, учитель, — сказал Гиви.

— А ты молчи, макаронина! — засмеялся учитель. — Ты только о моде и думаешь, а ещё мужчина… Кстати, это не твои ли длинные ноги в калошах оставили следы на потолке? — Учитель с подозрением посмотрел на Гиви, тот помрачнел и, побледнев (как, мол, могли на него подумать!), отвернулся в сторону.

Класс зашумел.

Учитель обвёл всех нас испытующим взглядом и сказал, повышая голос:

— Значит, кто-то жонглировал в классе калошами?.. Думаю, что этим удобнее заниматься в цирке… Одним словом, тому, кто это сделал, я советую прийти вечером в класс, когда в школе никого не будет, и уничтожить свои следы…