В моей деревне живёт добрый, вежливый народ. Знаком ты им или не знаком, каждый поздоровается с тобой, осведомится о твоём здоровье.

И дворы, как и их хозяева, встречают гостей раскрытыми объятиями. Встретят они вас и ярко-зелёной травкой, и гордо поднятыми головками гортензий, и малахитово-затемнёнными виноградниками. Всё это ты и раньше видел, но в гостях как-то всё по-новому и по-другому воспринимаешь.

Через Хевисцкали перекинут висячий мост. С моста видна крыша мельницы дяди Ивани́ки, а по ту сторону реки начинается просёлочная дорога.

Для меня нет ничего радостнее, чем бегать по просёлочной дороге, потому что по обеим сторонам её целых сто домов. В каждом доме у меня друг. Вся деревня — мои друзья, так мне кажется. Кажется, что и моя деревня самая красивая на свете и все люди моей деревни тоже самые красивые.

Как только я ступлю на дорогу, крикну раз и… все заборы начинают трещать. Это мои друзья бегут мне навстречу. Пока мы добежим до моего дома, нас уже так много, как песку на берегу реки. С гомоном и со смехом поднимаемся мы в гору.

— Груша ещё не поспела, а яблоки только-только завязались, — говорит бабушка, и вдруг я представляю, что кто-то невидимый сидит на дереве и с усердием завязывает узлы на яблоках. — Но зато посмотрите на черешню!.. Как алеет она в зелёной листве! Уже поспела.

— Вишня пока ещё кислая, — сказала Чапуло.

Знает, что я люблю больше всего вишню…

А я знаю, моя Чапуло, что ты любишь, и привезла я тебе конфеты с бумажной бахромой. А Метиа любит конфеты без обёртки. Солнце в них просвечивает, говорит она, и это ей нравится.

Я очень огорчилась: Метиа опять остригли! Никак не удаётся мне увидеть её с причёской. Когда я приезжаю на каникулы, Метиа уже успевает остричься и встречает меня с мальчишечьим чубом. Как бы были ей к лицу светлые, цвета сена волосы! К её матовой коже и голубым глазам. Метиа не то что красивая, она какая-то симпатичная и привлекательная, и у неё выразительные глаза. Зато ловка она, как мальчишка!

Андро́, брат Чапуло, ровесник моего брата Котэ́. Он всегда весёлый, и я поэтому очень люблю его. Он очень добрый. Котэ, крепыш Варден и Андро часто вместе ходят на охоту, но мы ещё не видели, чтобы они чего-нибудь принесли с охоты. Зато когда Котэ с дядей идёт на охоту, то с пустыми руками не возвращается никогда.

Ещё я очень люблю ходить в лес, сколько там вкусных фруктов и грибов! А цветы! Какие на полянах цветы и сколько их!..

Сто домов в моей деревне, и в каждом доме у меня друг, и если я всех не повидаю, обидятся.

Чтобы войти во двор дедушки Луки, нужно пройти по висячему мостику. На берегу Хевисцкали варит дедушка Лука туту, и запах её распространяется по всему селу. Там же родник, огороженный плетёнкой из прутьев. Хочу я пить или нет, но, проходя мимо, невозможно удержаться, чтобы не попить этой хрустальной воды, а потом, раскинув руки, как паяц, прыгая на одной ноге, иду по шаткому мостику, который качает меня, как когда-то качала меня мать в люльке.

Во дворе дедушки Луки стоит старое тутовое дерево. Шелковица — так его называет дедушка. Половина дерева даёт туту чёрного цвета, полдерева — белого цвета. Очень сладкая, спелая тута.

— Мудрое дерево, — говорит Лука. — Дерево, как жизнь! Одновременно и светлое, и тёмное! — Сказав это, дед Лука задумывается и продолжает: — Жизнь, как дерево: с одной стороны немного темнее!.. А с другой стороны… светлая! Очень даже светлая!..

И я молча с ним соглашаюсь.

К деревне, в которой была пекарня, вела короткая дорога вдоль реки. Затем она переходила в тропинку. А тропинка бежала то через широкое поле, то взбиралась на пригорок, то спускалась с него, а то, извиваясь, пряталась в густо затенённом лесу.

Местами дорогу пересекала река. Её мы переходили по плоским камням и пообломанным, полузатонувшим ветвям. За рекой тропинка подводила к проезжей дороге.

Перепрыгивая с камня на камень, Метиа приговаривала, поглядывая на меня:

— Пять, шесть, семь, восемь… Дай мне руку! Осторожно! Молодец! Что? Больно?

— А чего это больно? — ответила я насмешливо. — На мне туфли, а ты босиком… Надень чусты[3], а то у тебя ноги разболятся…

— Я в этих чустах задыхаюсь, — ответила Метиа, — так мне легче ходить. В чустах я зимой нагуляюсь. Лишь бы у тебя ноги не болели, а со мной ничего не будет.

Отец Метиа — дядя Георгий — работал пекарем в той самой деревне, куда мы направились все вместе. Вообще-то отец Метиа нас в гости в чужую деревню к себе не звал. А хлеб пообещал сам принести. Метиа так и передала его слова.

— Как это сам! — возмутилась Бу́циа. — Беспокоить такого загруженного работой человека! Нечего лениться! Идите за хлебом сами!

А нам только этого и надо было. Нам лишь бы вырваться из своей деревни, лишь бы попасть на дорогу, полную приключений.

— Идите осторожно, — предостерегала нас тётя. — Смотрите, чтобы с вами ничего не случилось.

Метиа от радости готова была в пляс пуститься. Я тоже. Только я изо всех сил скрывала свою радость.

— Можно взять три хлеба? — спросила я у Буции.

— Три хлеба? — переспросила она. — Для чего так много? Одного достаточно!..

Буциа дала мне в руки корзину и деньги и поцеловала меня.

— Смотрите, будьте умницами!

В самую последнюю минуту тётя успела надавать нам столько советов, что, когда мы отошли подальше, Метиа сказала:

— Так много советов для такой короткой дороги! — Она засмеялась и добавила: — Как будто бы мы на край земли едем.

— И чтобы мне не купаться! И чтобы в воду не лезть! — кричала нам вдогонку Буциа.

— Ириа-уриао, ириа-уриао!.. — запела Метиа, смеясь, подпрыгивая и дурачась, и первой стала подниматься вверх по тропинке.

— Куда идёте, детки? — крикнула нам мать Шотико, тётя Пи́сти.

Я только открыла рот для ответа, как Метиа толкнула меня в бок.

— На пастбище идём, на пастбище! — ответила Метиа. — Может, коровам от вас привет передать?

— А почему ты не сказала ей правду? — спросила я Метиа шёпотом.

— Почему не сказала, почему не сказала? — передразнила Метиа. — А потому что она бы поручила и ей хлеб принести. Вот почему. Делать нам больше нечего, как таскать для неё хлеб!

Не успели мы сделать и нескольких шагов, как нас окликнула мать Олико́, тётя Соня:

— И куда же это вы идёте, детки?

Я опять было открыла рот для ответа, но Метиа снова толкнула меня острым локтем в бок, но я на этот раз рассердилась.

— На пастбище идём! — снова ответила Метиа. — Может, коровам чего передать?

Метиа сложила губки черешней и тихо засмеялась.

Впрочем, тётю Соню провести не так-то просто, потому что она тут же спросила:

— С какого это времени у нас пастбище стало в той стороне, куда вы идёте?

— Ай-яй-яй, — запричитала Метиа, — видно, и вправду мы с дороги сбились.

Некоторое время мы шли молча, потом Метиа подскочила ко мне и попыталась обнять за плечи. Это с её-то ростом! Коротышка!

— Обиделась? А я тебя за это через реку на спине перетащу, — сказала она.

— А я и сама прекрасно перейду речку без всякой помощи.

— Туфли сними, а то на камнях поскользнёшься, — смеялась Метиа.

— Не твоя забота! — огрызнулась я.

— Ой, мамочки, такой сердитой я тебя ещё никогда не видела. — Метиа состроила такую забавную и сердитую рожицу, что я не выдержала и прыснула от смеха.

Затем мы бросились друг к другу, обнялись, и Метиа опять запела «Криманчу́ли».

— Хоть бы арбу встретить на шоссейной дороге, — мечтательно сказала Метиа. — Ты устала, да?

Я промолчала. А Метиа жалобно произнесла:

— А я устала… И зачем я пошла за этим хлебом? — жаловалась сама себе Метиа.

— А вот я, между прочим, не только для себя, но и для Нуну́ пошла бы за хлебом и для Олико, — сказала я, — а ты даже себе не хочешь…

— На всех хлеба не принесёшь, — рассердилась Метиа, — и вообще не обязательно всем его есть… Поперёк горла может встать, вот! — снова засмеялась Метиа.