Предатель! — накинулся он на брата, с мольбой протянувшего к нему руки. — Зачем ты это сделал?

Хочешь меня убить, как убил Гавриила? — тяжело дыша, произнес Христоф. — Я ничего не мог поделать, бургомистры хотели силой проникнуть в шатер, а стража их чуть не убила. Подумай, что из этого могло бы выйти! Благодари небо и меня за то, что я предотвратил страшное несчастье.

Иво не слушал его. Он, шатаясь, прошел за занавес, ударом ноги вышвырнул оттуда старуху, обеими руками схватился за голову и, скрежеща зубами, с глухим рычанием повалился на опустевшее ложе Агнес.

Каспар фон Мённикхузен был очень богат. Едва ли кто-нибудь из помещиков Эстонии так пострадал от войны, как он, и тем не менее он ни в чем не терпел недостатка. На Тоомпеа[6] у него все еще были великолепные дома, а в них огромное количество всякого имущества, благодаря чему он мог жить по-княжески; смог он также собрать разбежавшихся мызных людей и снова подготовить их к военным походам. Он твердо решил отвоевать у русских Куйметса.

Но раньше нужно было отпраздновать в Таллине свадьбу Агнес с Рисбитером и отправить молодую чету подальше от шума войны, в Курляндию, где находилась мыза Рисбитера. Напрасно Агнес противилась этому, в сотый раз повторяя, что в такое опасное время она не хочет расставаться с отцом, напрасно всячески старалась презрением и колкими насмешками оттолкнуть от себя жениха — ничто не помогало. Мённикхузен оставался непоколебим в своем решении. Свадьба была назначена на середину сентября. Агнес плакала ночи напролет, думая о Гаврииле. Сердце ей говорило: если Гавриил жив, он должен меня разыскивать, что бы ему здесь ни угрожало. Он знает, что я в Таллине. Почему же он не появляется? Может быть, он болен? Может быть, умер? Это всегда бывало последней гранью размышлений Агнес, и каждый раз у нее судорожно сжималось сердце, как только мысль ее доходила до этого предела. К чему тогда и жить? Агнес часто думала о смерти, но наложить на себя руки не хотела. Ведь без Гавриила смерть и так не заставит себя долго ждать. Как могла бы она, невеста Гавриила, быть сча-. стлива с Рисбитером, дожить до старости? Мысль эта была для Агнес отвратительна: это означало медленное увядание и смерть.

А Гавриил все не появлялся.

Иво Шенкенберг со своим лагерем еще стоял под Таллином. Казалось, Иво в значительной мере утратил свою былую ретивость. Он часто сидел один в своем шатре, погруженный в невеселые думы, и никого к себе не пускал. К своим людям он стал еще суровее, чем прежде. Кое-кто из них убежал, но зато много прибавилось новых, потому что в голодных людях, ищущих себе пропитания на войне, к сожалению, не было недостатка. Отряд Иво, увеличиваясь с каждым днем, вырос в настоящее войско, и шведы, находившиеся в таллинском замке, начинали уже опасаться, что оно может стать угрозой для них и для города. Бургомистры ста- рались их успокоить, говоря, что Иво готовится нанести сильный удар русским.

Однажды вечером — это было в сентябре, — когда Иво сидел в шатре один, вошел страж и доложил, что с начальником хочет говорить какая-то знатная дама.

Иво тотчас же вспомнил, что Агнес фон Мённикхузен уже несколько раз приглашала его к себе, но безуспешно.

Кто она такая? — спросил Иво, вскакивая.

Она не называет своего имени, но с ней бургомистр Зандштеде и двое слуг.

Пусть женщина войдет сюда одна.

Страж: удалился, а Иво стал ждать; сердце у него билось учащенно.

Зашелестел занавес, и в шатер вошла женщина; ее лицо было скрыто под густой вуалью.

— Фрейлейн фон Мённикхузен! — глухо воскликнул Иво.

Агнес приподняла вуаль. На лице ее отражалась сильная душевная мука, глаза потускнели от слез, веки были красны. Иво почувствовал, что в его застывшем сердце что-то дрогнуло — то ли от злорадства, то ли от сострадания. Он предложил гостье сесть и сказал мягко, почти робко:

Чем объяснить такую честь, что фрейлейн фон Мённикхузен…

Вы не захотели прийти ко мне, — сказала Агнесс усталым голосом, — поэтому я принуждена была явиться к вам; ведь я должна вам выразить такую глубокую благодарность.

Вы мне ничем не обязаны, фрейлейн фон Мённикхузен, — ответил Иво с некоторой горечью.

Нет, нет, я вам обязана многим. Вы ведь действительно спасли меня от смерти.

И тем не менее вы боитесь меня, высокочтимая фрейлейн: вы даже взяли с собой для защиты бургомистра.

Бургомистр Зандштеде относится ко мне по-отечески, он мой друг. Отцу я не осмеливалась сказать об этой поездке, но и не могла ехать так далеко без провожатых. Почему бы мне вас бояться! Я знаю, что вы честный человек.

И все же вы мне не доверяете.

Как так?

— Вы пришли не благодарить меня, а допрашивать.

Агнес молча опустила глаза.

Вы расспрашивали и моих людей и предлагали им деньги, — безжалостно продолжал Иво. — Вы плохо знаете моих людей: они умеют повиноваться.

Значит, вы им все-таки запретили говорить правду? — с живостью спросила Агнес. Ее потухшие глаза заблестели; она как будто пыталась через единственный глаз Иво проникнуть взглядом в самую глубь его души.

Может быть, — угрюмо ответил Иво.

Агнес вдруг упала перед ним на колени, протянула сжатые руки к этому жестокому человеку, и с ее уст полилась пламенная мольба, исходившая из глубины взволнованного сердца.

Скажите мне правду, Иво Шенкенберг! Зачем вы терзаете меня? Какое зло я вам причинила? Скажите мне, где Гавриил, и я вечно буду вас благодарить и благословлять. Вы видите, как трепещет моя душа, в каком я отчаянии. Неужели сердце у вас каменное и муки другого человека вас совсем не трогают? Почему вы боитесь сказать правду? Пусть эта правда будет самой страшной, как и подсказывает мне мое сердце — чем могу я, слабая девушка, вам повредить? Говорите, и я скрою все, как священную тайну, в глубине своей души. Я прошу, я заклинаю вас памятью вашей матери, скажите мне, что вы сделали с Гавриилом?

Гавриил умер, — глухо ответил Иво.

Агнес встала. Она была бледна как смерть, но спо-койна.

Вы его убийца, — произнесла она твердо.

Он пал от моей руки в честном поединке.

Почему вы это сделали?

Потому что я люблю вас.

Агнес отпрянула от него, как от дикого зверя.

— Будь проклят, презренный убийца! — воскликнула она, простирая руку. Иво зарычал, как раненый хищник, и шагнул вперед, но Агнес уже не было в шатре.

Когда она приехала домой, ее на лестнице ждали Мённикхузен и Рисбитер.

— Где ты была так долго? — воскликнул Мённикхузен. — Мы уже беспокоились о тебе!

Агнес соскочила с седла, не дожидаясь помощи Рисбитера, передала лошадь слуге, подошла к отцу и холодно сказала:

Теперь делайте со мной что хотите.

Что это значит?

Это значит, что я больше не буду противиться и свадьба может состояться.

Этого я давно ждал, — улыбнулся Мённикхузен; юнкер Ханс, между тем, схватил руки невесты и по крыл их поцелуями, а затем стал целовать и ее бледные губы. В своем упоении он не замечал, что Агнесс в его объятиях оставалась холодной и равнодушной, как статуя.

Наверное, прогулка верхом была очень веселой, что твое жестокое сердце так внезапно смягчилось, — пошутил Мённикхузен.

Да, это была очень веселая прогулка, — сказала Агнес со странной улыбкой.

Если она принесла такие хорошие последствия, я не стану тебя бранить, как сперва намеревался. Это с твоей стороны было неосторожно — выехать из города поздно вечером почти одной, в то время как повсюду рыщут грубые, разнузданные люди Иво Шенкенберга. Надеюсь, ты не столкнулась с ними?

Нет, — равнодушно произнесла Агнес.

Если бы ты взяла с собой меня, — сказал Рисбитер, — ты могла бы не бояться никаких столкновений.

Да, Агнес, — мягко сказал Мённикхузен, — я от души радуюсь тому, что ты теперь переходишь под защиту более молодого и сильного человека. Я не думаю, чтобы он тебя любил больше, чем я; но он, вероятно, сумеет лучше защитить тебя от какого бы то ни было насилия и от твоего собственного легкомыслия, чем это удалось мне.