— Что же именно?

— Золотого Будду! — сказала Альбинка.

— Слушайте! — Вдова стала очень серьезной. — Как раз перед стачкой и этой стрельбой ко мне два раза приезжала графиня Эренберг.

— Кто? — Учитель в ужасе почувствовал, что в числе подозреваемых появляется новое лицо.

— Графиня Эренберг! Когда-то их семье принадлежало здесь буквально все. Они сами хотели делать текстиль, но плохо разбирались в коммерции: через пару лет разорились в пух и прах! И тогда их лопнувшую фабрику приобрел пан Риссиг. Она работала на воде как мельница. Про паровые машины тогда слыхом не слыхали… Ну а перед стачкой, значит, Эренберг сказала мне, будто Павлата должен передать ей какие-то записи. Я гляжу на нее как дура — с каких это пор Винценц торгует записями… Но она сказала, что твой отец, Альбинка, знает, о чем речь. Это, мол, толстая книга, переплетенная в кожу. И она, мол, за эти записи даст нам сколько мы захотим. А поскольку они разорены, говорит, готовы отдать лес или заложенное имение. Ну, рассказала я обо всем Винценцу, но он только посмеялся и сказал, что нет у него никаких записей! Ты, говорит, знаешь, что я все в голове держу. Это правда, он любую цену знал, каждый долг помнил, в голове у него было цифр, что в учебнике арифметики! На второй раз Эренбергша грозилась, что нам будет плохо, если мы не продадим ей книгу записей. Но потом началась стачка, и все забылось. И Винценца… — голос вдовы прервался — она впервые выдала свое горе.

— Эта графиня — блондинка?

— Да, как будто, а что?

Учитель рассказал о пряди русых волос, найденных Альбинкой.

— Конечно, она дура, что разболтала про эти записи. И вообще: целыми днями скачет верхом с собаками да орет на единственного слугу, как ясновельможная пани. Но все-таки мне кажется…

— Ну а зачем ей могли понадобиться записи, взятые Павлатой у Риссига? На что они ей?

— Это-то понятно! — усмехнулась Бреттшнайдер. — Она ненавидит Георга. Ведь они должны были пожениться, но, когда выяснилось, что у графини с приданым швах, Георг дал ей от ворот поворот. Теперь она целыми днями думает, как отомстить женишку. Заполучить записи, которые необходимы Риссигу как жизнь — чего уж лучше-то! Она бы уж поставила на своем: заставила бы голубчика жениться, всем бы сплетникам рты заткнула! А вот почему в этот раз она не пришла сама, а прислала какого-то Вальтера? Или он с ней не связан? Этот человек не говорил о записях, о книге, а требовал от меня именно Золотого Будду. Не понимаю… — Торговка снова отхлебнула из бутылки. Вот-вот попросит прикурить! Ну и нравы у здешних предпринимателей, думал Красл.

— А как выглядел этот Вальтер? — спросил он.

— Подождите! — Вдова возбужденно заметалась по комнате. — Подождите-ка, ведь он тоже блондин! Ей-богу, у этого парня чуб такой золотистый, какого я в жизни у мужчин не видала! А я уж повидала-таки мужчин…

— Я вам решительно не советую идти завтра на перекресток одной, — заявил Красл.

— Вот еще! Конечно, еще раз по голове получить неохота, но деньги… есть деньги. Еще и не так рисковала!

— Но ведь пока у вас ничего нет!

— Я еще мало искала. Сколько может быть еще тайников в этой лавочке и комнатушке? Вроде я все их знаю, у Винценца от меня секретов не было!

— За исключением Будды, — не утерпел Красл. Он надел пальто и направился к двери.

— Куда вы?

— К Эренберг… — произнес он и скрылся во мраке ночи, как и положено загадочным героям. Впрочем, уже светало. «Так я здесь и не высплюсь», — подумал Красл, зевая. Он и не предполагал, как был близок к истине.

Ему не надо было спрашивать, как пройти к Эренбергам. Заметив их замок, еще подъезжая к Свагову, Красл уже тогда решил навестить старого генерала. Генерал Эренберг был первым работодателем Красла. Его послали сюда прямо из семинарии. Дело в том, что еще на военной службе старый аристократ почти ослеп. Сидя в штабе, Красл читал ему газеты, стихи и романы, собственно говоря, неважно было, что именно, поскольку печатное слово немедленно усыпляло генерала. Оживлялся он, говорят, только на поле брани, а это бывало нечасто, по-настоящему один раз, под Сольферино, да и то он тогда отступил. А так все больше воевал на маневрах. Краслу он, однако, платил по-царски и всегда угощал шоколадом. Он обещал ему хорошее место в своем полку, должность начальника гарнизона в Италии и прочие высокие чины. Но, когда Красл закончил учение, слепой генерал уже вышел в отставку. Старый граф много говорил о своей единственной дочери, прекрасной юной графине, которую Краслу так и не довелось увидеть. Может быть, именно поэтому в его воображении она осталась самым красивым существом на свете. Вот и теперь он спешил к замку, больше подгоняемый желанием увидеть свой юношеский идеал, чем требованиями детективной карьеры. Ведь с точки зрения расследования убийства, графиня только мешала. Все уже было ясно: виновником может оказаться только Ганка или другой агент Риссига, и вдруг появляется новая подозрительная личность — обманутая возлюбленная! А ревность, как известно, была мотивом множества злодеяний. Учитель, правда, сам в этой области опыта не имел, но был свидетелем многих драм в своей деревне.

Он подошел к замку уже на рассвете. Да, это уже не подделка вроде псевдоготической резиденции Риссига, а действительно древнее сооружение, стоявшее здесь задолго до сваговской фабрики и до возникновения самого Свагова. Еще в детстве Красл знал, что Эренберги принадлежат к древнему аристократическому роду, ведущему происхождение аж от рыцарей-крестоносцев!

Ворота замка были массивные, окованные железом. На его деликатный стук никто не ответил. Заметив тогда дверную ручку, он ухватился за железное кольцо и с силой ударил по воротам. Посыпались прогнившие щепки, а массивное кольцо осталось в руке. Все было изъедено червями. Много лет, наверное, никто не стучал в эти ворота.

— Генерал! Господин граф! Графиня! — кричал Красл, но в замке все как вымерло. Приходилось ждать. Он присел на скамейку у ворот и уснул.

Разбудили его дети, которые спешили из горных деревушек в сваговскую школу. Они громко и уважительно поздоровались с Краслом, которого их учитель представил им как своего коллегу. Краслу пришлось встать и ответить этим вежливым сорванцам. Едва они скрылись, он снова начал стучать, уже и руками, и ногами.

Наконец в стене поодаль скрипнула незаметная дверца и показался лакей в ливрее, старик лет семидесяти. Красл поспешил сунуть ногу в приоткрывшуюся дверь.

— Мне надо срочно поговорить с генералом. Важные вести! И поскорее, мне некогда! — крикнул он. Лакей смотрел на него ошарашенно:

— С кем?..

— С генералом фон Эренбергом! — крикнул учитель еще громче.

— Я слышу вас, — обиделся старичок. — Но их светлость уже семь лет как померли! — На глазах старика выступили слезы, он шмыгнул носом.

— Ну так пропустите меня к графине!

— Она никого не принимает, — нахмурился лакей.

— Но я должен поговорить с ней! У меня важные новости. Очень важные!

— Я передам, скажите что.

— Мне надо поговорить с ней лично. Скажите, что дело идет о Золотом Будде… — Учителю наконец удалось открыть дверь пошире. Старик пошатнулся.

— Так не годится! — сказал он. Теперь стало видно, что-от ливреи у него только кафтан, заплатанный на спине, а штаны грубые, домотканые, как у крестьянина, деревянные башмаки на ногах. Но бегал он довольно проворно и во дворе даже обогнал Красла, чтобы запереть вход в здание. Однако дверная задвижка оказалась сломанной, и лакей, теснимый Краслом, отступил на темную лестницу. На стенах вокруг плесень образовала причудливые орнаменты, закрывающие светлые прямоугольники от картин. Лакей все махал руками, похожий на рассерженного петуха, который уже смирился с поражением, но для порядка еще трепыхается. Так они добрались до конца лестницы. Старик остановился и постучал в резную дверь.