Они приземлились благополучно, даже удержались на ногах. К ним бежали люди, медленно опадал блестящий купол запасного парашюта, который Зоя раскрыла, когда Чайковский врезался в ее основной, раскрыла, успела схватить парашют Чайковского. И спасти ему жизнь.

Они продолжали стоять, крепко обнявшись, глядя в глаза друг другу, ничего не замечая вокруг.

Наконец Зоя сбросила шлем, волосы рассыпались по плечам, она положила голову ему на грудь, не выпускала из рук.

— Я тебя теперь никогда не отпущу, Илья, — прошептала она. — Господи, до чего я испугалась…

Он не успел ответить. Их окружили, жали руки, поздравляли Зою, смеялись, начали качать.

Подлетела санитарная машина, и их насильно затолкали в нее. Пока машина мчала их в город, Илья держал ее руки. Молчал.

— Это я тебя никогда не отпущу, — сказал он наконец, словно продолжая разговор. — Пора кончать эту комедию. Мы с тобой любим друг друга, и ты будешь моей женой! — закончил он решительно.

— Когда? — спросила она.

— Сегодня, — ответил он.

Они остановили машину и как были в комбинезонах пошли к нему домой. Зоя осталась у него. Наутро они подали заявление в загс и через две недели сыграли свадьбу в военторговской столовой: у него тогда было не генеральское денежное содержание. Лейтенантское.

На свадьбе было много народу, в том числе командир полка. Не было только Руты. Не попрощавшись ни с ним, ни с Зоей, она внезапно уехала в отпуск к маме «по семейным обстоятельствам», как было сказано в приказе. Но телеграмму прислала. В ней было всего три слова: «Поздравляю. Желаю счастья».

Через год Чайковскому присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром роты в другую часть, в другом, далеком городе.

Так начался их с Зоей долгий путь по военным городкам и гарнизонам.

Военные городки!

Кто из нас, носивших погоды, не помнит о них? И солдаты, проведшие там только два года, и офицеры, и генералы.

Жилые дома офицеров, кирпичные кубы казарм, высокая труба банно-прачечного комплекса, водонапорная башня. Аккуратные аллейки, огороженные штакетником; не всегда искусные изображения солдат, ракет, самолетов на фанерных транспарантах. Клуб из белого кирпича с мозаичным панно, спортивные площадки, гаражи…

Все одинаковые и все разные. С вековыми дубами, могучими соснами, чахлыми кустарниками. Обвеваемые солеными морскими ветрами, знойными суховеями песчаных пустынь, обжигающей снежной метелью…

Военные городки!

В них проходит солдатская молодость. И вся офицерская жизнь. В них живут тысячи обитателей как одна семья. И, как во всякой семье, здесь любят и ревнуют, ссорятся и мирятся, страдают и радуются, женятся, выходят замуж и воспитывают ребят. А порой и разводятся. Приходят новые члены семьи, уходят старые. Здесь рождаются люди. И люди умирают. Только не всегда от старости, не всегда от болезней. Это ведь военные городки.

Здесь все про всех знают. Радуются чужим радостям, огорчаются чужим бедам. Потому что чужих радостей и бед здесь не бывает. Здесь все свое. И сплетничают иной раз тоже, и судачат, и ворчат. Как везде, как в любой большой семье, как в любом городе.

Только не в каждой семье или городе бывает так, что завоет сирена, зазвенят звонки, забегают посыльные, и в предрассветный или ночной час пустеют дома, по зову ратных труб уходят мужчины. А женщины и дети остаются в привычном ожидании.

Заканчиваются выходы, учения, сборы; мужья и отцы возвращаются в городок. Снова над аллейками и плацами звучат слова команд, лихие песни, доносится со стрельбища автоматная дробь, а из парка боевых машин — гул моторов. На военные городки нисходит покой, недвижно простираются синие небеса, или плывет не спеша в черно-бархатном небе голубая луна.

Но однажды может случиться и так, что не розовая заря взойдет над военным городком, не голубая луна, а разгорится над землей дымная заря войны…

И снова завоют сирены и зазвучат сигналы тревоги, и мужчины уйдут воевать. А женщины и дети останутся в привычном ожидании. Только многие уже своих мужей и отцов не дождутся…

Военные городки!

Они потому и называются так, что живут в них солдаты, чей долг охранять все города, всех женщин и детей страны. Военные городки первыми встретят беду.

А что вернутся не все, так что ж поделаешь, на то и война…

Старший лейтенант, а потом капитан, майор, подполковник Чайковский так же твердо и умело будет командовать ротой, батальоном, полком, как он командовал своим взводом. Да он действительно был образцовый офицер. Таких мечтают иметь под началом вышестоящие начальники, такими хотят видеть своих командиров подчиненные.

Еще до академии он очень много читал, имея, как и любой выпускник Рязанского училища того времени, звание переводчика-референта по английскому языку, самостоятельно выучил еще и немецкий. Совершенствовался в стрельбе и охотно ходил на занятия по самбо, азартно вступая в схватку с инструктором или солдатом-разрядником.

Зоя тоже жила, как она выражалась, «активной общественно-спортивной» жизнью: выступала на соревнованиях, вела тренерскую работу.

Иногда не виделись по неделям. Он уезжал на учения, в лагеря, в командировки, она — на соревнования, сборы.

— Послушай, какая мы семья? — пожаловалась однажды Зоя; у нее было плохое настроение, что теперь с ней случалось не часто. — Я подсчитала, в прошлом месяце мы виделись четыре дня, в этом — пять. Ты считаешь это нормальным?

— Нет, — убежденно сказал Илья, — не нормальным! Надо решительно все менять. Завтра подам рапорт о демобилизации, ты увольняешься из спорта. Уезжаем в Сочи…

— Почему в Сочи? — спросила сбитая с толку Зоя.

— Я там в парке культуры и отдыха присмотрел тир за пивным киоском, поступлю туда заведующим. Тебя устрою на парашютную вышку.

— В Сочинском парке нет парашютной вышки, — неодобрительно заметила Зоя. — И вообще не валяй дурака. Я серьезно говорю. У нас нет семьи, комнату снимаем, не видимся. Надо завести семью.

— Неплохая мысль, — согласился Илья, — мы уже три года женаты, так что самое время.

— Ты все шутишь! Ты как в той старой песне: «Пушки заряжены, вот кто наши жены, шашки востры — вот кто наши сестры». Для тебя семья — это рота.

— Не смейся над военным фольклором, — строго сказал Илья, — а если серьезно, то предлагай. Заранее согласен.

Но предложений у Зои не было. Ее позиция была негативной. Конструктивная часть отсутствовала.

Впрочем, такие разговоры бывали редки. Оба прекрасно понимали, что другая жизнь для них невозможна, да они и не хотели другой. Они были молоды, обожали жизнь, обожали друг друга, свое дело, свою профессию, чем дольше длились разлуки, тем горячей были дни, проводимые вместе.

Лишь один раз, когда они ехали в отпуск в Прибалтику, Илья сказал жене:

— Помнишь, ты как-то сказала, что мечтаешь о сыне, который был бы похож на меня.

— Помню…

Им дьявольски повезло в то лето. Они достали путевку в прекрасный санаторий в Майори, что под Ригой, с таинственным названием ДКБФ. КБФ — они расшифровали быстро — Краснознаменный Балтийский флот. А вот над Д долго ломали голову, пока не догадались, что это значит «Дважды».

Погода выдалась удивительно хорошей; такая не часто бывает в здешних местах. 25° на берегу, и 20° вода. Почти рекорд!

Они валялись на дивном песке, поражаясь редкой удаче — отпуск в июле! Да еще у обоих вместе! Прибалтика — и жара! Словом, сказка. Они даже не ездили на экскурсии, что противоречило их правилам. «Надо все увидеть и познать, — говорил Илья, — когда еще сюда попадем». И где бы они ни оказывались — по службе или в отпуске, — неизменно и прилежно посещали все достопримечательности, осматривали города, ходили в музеи и театры. Но такая погода на Рижском взморье сама по себе была достопримечательностью, и ею следовало наслаждаться. Кто знает, сколько еще продержится?

И они бродили по этому необъятному чудо-пляжу, лежали на его мелком золотом песке, высоко поднимая ноги, долго шли по гладкому ровному дну далеко-далеко, пока вода не доходила до груди, а потом плыли вдоль берега лениво, не спеша, переворачиваясь на спину и глядя в белесое теплое небо. Потом выходили где-нибудь километра за два-три от своего санатория и возвращались пешком, останавливаясь у пляжных киосков, чтобы выпить лимонада, съесть мороженое, взвеситься. («Кошмар!» — каждый раз вопила Зоя, глядя на шкалу.)