Взять хоть прошлые учения. Создалась сложная ситуация. Высадившийся в тылу «противника» десант окружили превосходящие силы. Надо было прорваться. Как? Воронцов предлагал сосредоточить все силы в одном месте и на рассвете нанести неожиданный удар в наиболее уязвимой точке кольца окружения. Здесь было неширокое поле, за которым пролегало шоссе, а еще дальше — железная дорога, за которой простирался лес. Вот в нем, осуществив прорыв, и предлагал укрыться начальник штаба.

Это был соблазнительный вариант, и сначала комдив присоединился к нему. Но, тщательно все продумав, пришел к другому выводу.

— Алексей Лукич, — он подозвал Воронцова к карте. — Даю голову на отсечение, что если «противник» не дурак, то у него наверняка сосредоточены подвижные силы, которые, как только мы начнем прорыв к шоссе и железной дороге, будут переброшены к месту прорыва. Кольцо окружения полторы сотни километров, из них сотню окаймляют эти дороги.

— Другого выхода не вижу, товарищ генерал-майор. Уходить можно только к лесу. Если будем прорываться на юг, негде укрыться. Судите сами — рощицы, деревушки, овражки, а по существу — поле чистое.

— Значит, надо ударить пораньше, ночью, и, миновав эту открытую зону, выйти до рассвета сюда, к предгорью, — он указал на карте место прорыва, — тут уж нас сам черт не разыщет.

— Во-первых, не успеем подготовиться, товарищ генерал-майор, а во-вторых, мало времени, чтобы преодолеть этот участок, не успеем. Здесь двадцать семь километров. Что касается дорог, то можно ночью переправить саперов и с обеих сторон зоны прорыва разрушить дорогу.

— И тем эту зону обнаружить. Да и охраняют дороги.

— Взрывы можно произвести во многих местах…

— Правильно! — вдруг воскликнул Чайковский. — Так и сделаем! — И уже другим тоном добавил: — Готовьте приказ, товарищ полковник: прорываться будем в сторону предгорья, начало в ноль-ноль часов. А в сторону дорог выслать подрывные группы для дезориентации «противника». Один боец может даже попасть в плен, — добавил он с улыбкой, — пусть расскажет, что готовили зону для прорыва.

В конечном счете комдив оказался прав. «Противник» действительно сосредоточил значительные подвижные силы на железной и шоссейной дорогах, и, попытайся десантники осуществить в этом месте прорыв, они были бы наверняка уничтожены. Вариант же, предложенный генералом Чайковским, удался на сто процентов.

— Заслуга здесь не моя, — отмахивался он на разборе, — гвардейцы — молодцы. Если б не сумели пройти за ночь по такой местности без малого тридцать километров, хороши б мы были.

— На что ж вы-то надеялись, генерал? — спросил руководитель учений.

— Что пройдут, — ответил Чайковский.

— Что вам давало такую уверенность?

— Разве я своих гвардейцев не знаю? — под общий смех ответил Чайковский.

— Значит, ваша заслуга, — улыбнулся руководитель. — Вы их готовили, вы им знали цену, потому и предложили такой вариант. Так что не скромничайте. — И, строго оглядев присутствующих, добавил: — Скромничать не надо, но зазнаваться тем более. Заслуга в любом бою прежде всего принадлежит солдату.

Эту историю вспоминал сейчас Чайковский на пути в расположение подразделения майора Зубкова.

Сам майор руководил боем на правом берегу, а здесь командовал его заместитель майор Таранец.

— Товарищ генерал… — начал он было докладывать, когда комдив выпрыгнул из машины, но тот лишь раздраженно махнул рукой:

— Отставить! Что вы застряли? Что здесь у «южных» линия Мажино? Какой-то паршивый мост берем с двух сторон, никак взять не можем. В чем дело?

— Все заминировано, товарищ генерал-майор, — оправдывался Таранец. — Дзотов понарыли, со всех сторон кинжальный огонь, а местность, сами видите, открытая. И с той стороны атака почему-то захлебнулась…

— Не захлебнулась, а я приказал, — перебил комдив. — Они-то как раз близко подходили, да если б на мост ворвались, взорвали бы его «южные». Сейчас он разминирован, так? Значит, надо ударить с двух сторон и кончать с этим делом. Связь с Зубковым хорошая? Чего он теперь-то медлит? — спросил комдив.

— Связь плохая, товарищ генерал-майор. Помехи чинит «противник». Никак не пробьемся.

— «Чинит»! — презрительно фыркнул генерал и приказал: — А ну-ка, Лужкин, в радиостанцию майора, посмотри, что там за помехи «чинит» «противник».

Лужкин неторопливо вылез из машины, подошел к КШМ майора Таранца и, отстранив сидевшего за пультом радиста, начал быстро возиться с кнопками и переключателями.

— «Динамо-28», я — «Арена-25», я — «Арена-25». Отвечайте, «Динамо-28», отвечайте. Как меня слышите? Перехожу на прием.

— «Арена-25», я — «Динамо-28», — послышался в микрофоне неожиданно ясный голос, — я — «Динамо-28». Как слышите меня? Прием.

— Наконец-то, — с облегчением вздохнул майор Таранец, — как услышал, что сам комдив прибыл, сразу ответил. — Он попытался улыбнуться.

— Что ж, сейчас узнаем, что там у Зубкова, — сказал комдив. — Ну-ка, Лужкин, дай-ка мне его.

— А это не Зубков, — спокойно заметил Лужкин, — это «южные».

— «Южные»? — прошептал майор Таранец. — Как «южные»?

— А! Слабо! — Радист пренебрежительно махнул рукой. — Кого обмануть хотят? Ваню Лужкина!

— Что «южные»? — спросил комдив.

— Что ж, товарищ генерал-майор, неужели своих не примечу? Я их всех по почерку узнаю. Да вот смотрите. «Динамо-28», «Динамо-28», я — «Арена-25». Назовите пароль, назовите пароль. Прием.

Ответа не было.

— Ну, что я говорил! — торжествующе воскликнул Лужкин, — Не вышел номер, сейчас начнут помехи давать.

И действительно, в микрофоне послышалось нарастающее жужжание, словно метался по радиостанции большой беспокойный шмель.

— Ну, что я говорил! — повторил Лужкин и снова повернулся к микрофону: — «Динамо-28», 333, 333, повторяю, 333!

Сообщив таким образом, что переходит на другие частоты, Лужкин весь ушел в работу. Через минуту он протянул микрофон комдиву:

— Есть «Динамо-28», товарищ генерал-майор.

— В чем дело, почему не наступаете? На объекте все в порядке, мин нет.

— Товарищ Двести тридцать первый, было ваше приказание не форсировать…

— А потом? — перебил генерал. — Вы что, не получили приказ снова усилить наступление?

— Так точно, получил. Так ведь снова приказано остановиться.

— Ясно, — догадался генерал. — Почерк своих радистов надо знать. Знать, говорю, своих радистов надо!

— Не понял, — донесся из трубки напряженный голос майора Зубкова, — прошу повторить.

— Ладно. Лужкин объяснит, — усмехнулся генерал и уже громко, четко произнес в микрофон: — Приказываю немедленно атаковать и овладеть мостом. К восьми часам пятнадцати минутам доложить об исполнении. Повторите приказ.

Через несколько минут с правого берега донесся нарастающий треск автоматов, уханье мин. Усилил огонь и майор Таранец. А затем донеслось могучее «ура». Первое в этот день. Гвардейцы майора Зубкова с двух сторон пошли в атаку.

«Южные» вынуждены были отступить. Они попытались взорвать мост. Помешали десантники. Видя, что мост взорвать не удается — что-то случилось с проводником, — минеры «южных» бросились к мосту. Но тут их неожиданно встретил огонь тех самых саперов, что прятались под ним.

Охрана обстреливала их с берега, с настила. Но саперы спрятались где-то внизу, у свай, отстреливались. В какой-то момент они сумели даже вскарабкаться на мост и завязать бой.

Семен Близнюк, в тельняшке, с автоматом в руке, схватился с четырьмя атакующими и всех побросал в реку. Так же сражались и его товарищи. В тельняшках, с непокрытыми головами, они яростно дрались, подобно тем легендарным морякам времен Отечественной, что, сменив каски на бескозырки и сбросив бушлаты, схватывались врукопашную один против десяти. Они забыли, что идут учения. Они были в бою. На учениях в рукопашной можно себя еще как показать!

Близнюку казалось, что не то что четырех, а сто человек побросал бы он в воду. Пошел бы танк, он, наверное, попытался удержать его, упершись руками в броню. Наконец-то он согрелся, черт побери, теперь ему не холодно, теперь ему жарко. Теперь у него зубы не стучат, они скрипят!