Он позволил юноше набрать команду.

Подобрать матросов из числа добровольцев юнга сумел без труда. Он знал, чего хотел: команда его должна была состоять в основном из совсем юных ребят.

Алжирские пареньки, бродящие по площадям – так называемые «дети улиц», несколько сыновей отважных корсаров, с десяток матросов, старых морских волков, с радостью записались на новое судно.

Но у юнги не было средств на покупку пушек, пороха, ружей и провизии; так как от продажи груза – не самого ценного – удалось выручить сущие гроши.

И здесь начало проявляться чье-то загадочное вмешательство в жизнь Паоло.

В тот самый момент, когда Паоло хотел уже призвать к великодушию Хуссейна, от некой таинственной персоны поступила огромная сумма наряду с кое-какими инструкциями.

Юный капитан не должен был считаться с расходами, как и пытаться разузнать имя его покровителя.

Он ни с кем не был обязан делиться своей частью добычи; от него требовалось лишь быть отважным и ловким и постараться завоевать как можно более громкую репутацию.

Немало удивленный, но и обрадованный, Паоло пообещал себе во всем соответствовать полученным рекомендациям, и данное слово сдержал.

Еще до выхода из порта у него произошла стычка с одним из матросов.

Вынудив соперника сразиться на пистолетах, Паоло пустил ему пулю в грудь.

При поддержке своего друга-провансальца он установил на корабле строжайшую дисциплину и добился беспрекословного себе подчинения как молодых матросов, так и старых корсаров.

Первый его поход удался на славу: он захватил несколько шхун, выстоял в ожесточенном бою против корсаров Эр-Рифа, которые желали отнять у него добычу, потопил два их корабля и вернулся в Алжир со своими трофеями и двадцатью шестью головами незадачливых рифийцев, прибитыми к реям.

Он продолжал разбойничать на море до тех пор, пока не получил приказ явиться в Танжер, где его ждал пароход, только что сошедший с нью-йоркских верфей.

Построено судно было на деньги его загадочного благотворителя.

Паоло был удивлен, но отказываться от подарка не стал.

Пароход был готов к спуску на воду; Паоло получил его из рук американского инженера.

Последний ознакомил юношу с деталями конструкции судна и заявил, что останется на борту до тех пор, пока новый капитан не научится управлять кораблем самостоятельно.

Инженер уже позаботился о том, чтобы нанять на судно марокканских истопников.

Из Нью-Йорка он привез механика-негра, сообразительного, работящего парня, купленного судовладельцем в Америке на невольничьем рынке и обученного управлять машиной.

Короче говоря, таинственный благодетель Паоло позаботился абсолютно обо всем.

Расспрошенный Паоло, инженер поклялся (и сказал правду), что ему совершенно ничего не известно о фрахтователе корабля, но заверил юношу, что чей-то в высшей степени гениальный ум сделал все для того, чтобы пароход обладал поразительными мореходными качествами и был предельно прост в обращении.

– Определенно, – сказал американец, – ваш благодетель – человек неординарный. Его планы, присланные нашим конструкторам, немало тех поразили; того, что он изобрел, в навигации еще не было.

И Паоло в тысячный раз задался вопросом, кто же мог быть этот человек, так много для него делающий!

В своей каюте шестнадцатилетний капитан обнаружил необычную библиотеку.

В ней имелись десять крайне странных рукописей, посвященных малоизвестным наукам.

Рядом с книгами юноша нашел подробные инструкции, оставленные загадочным дарителем.

Паоло следовало наскоро дополнить его образование ознакомлением с этой библиотекой, и в частности с этими манускриптами, в которых были представлены необычные взгляды на то, что принято называть оккультными науками.

Корсар должен был выдавать себя за обычного путешественника, бороздящего моря исключительно ради собственного удовольствия, привыкая к управлению пароходом, после чего инженеру предстояло покинуть Паоло, а самому юноше предписывалось вернуться в Алжир.

Но кто этот даритель?

Кому принадлежало судно?

Каковы были планы этой таинственной персоны?

Даже полиция Хуссейна ничего не смогла выяснить по этому поводу, и дей был заинтригован в не меньшей степени, чем его шестнадцатилетний корсар.

Каждый раз, как Паоло размышлял над этой тайной, в его пылком воображении рождались самые химерические предположения, но все они были далеки от величественной, грандиозной реальности.

В 1828 году, когда Алжир все еще принадлежал алжирцам, в Средиземном море господствовали корсары.

Христианская Европа находилась во власти кучки пиратов-мусульман.

Каторги дея Хуссейна были забиты тысячами рабов всех национальностей; в гаремах юные девы, плененные во время разбойных рейдов, исполняли прихоти сластолюбивых мавров, достаточно богатых, чтобы их купить.

Испания жила в ежедневном страхе перед нападением со стороны племен, проживавших на соседних с территориями, которые она занимала на берберском побережье, землях. Пираты угрожали Ла-Калле во Франции; пляжи Италии, острова Греции, утесы Каталонии – вся береговая линия – постоянно подвергались дерзким и разорительным набегам корсаров Регентства.

Тщетно, еще со времен Карла Пятого и Людовика XIV, великие морские державы пытались разрушить это пиратское гнездо – все их попытки неизбежно проваливались.

Ни случайные бомбардировки этого бандитского логова англичанами, ни постоянное и крайне разорительное для государственной казны наблюдение за ним французской эскадры существенных результатов не приносили – порт вновь и вновь возрождался из пепла.

Тартаны продолжали бороздить моря, раз за разом ускользая от вражеских крейсеров, возвращаясь с добычей под носом сразу нескольких кораблей, неспособных преследовать эти легкие барки, которые летают по воде, как чайки в небе.

Для того чтобы завоевать Алжир, Алжир девственный, святой, хорошо охраняемый, нужны были немалая армия, флот кораблей в триста и неукротимое упорство; чтобы сохранить его, нужны были еще шестьдесят тысяч человек, наши пушки и весь наш военный гений.

Но Алжир тогда был на пике своего могущества.

Впрочем, и сегодня это земля, полная странностей, ярких контрастов, поразительных аномалий, необъяснимых гармоний, непостижимых загадок.

Арабы называют его «краем, покрытым вуалью».

В годы, предшествующие его завоеванию, перед путешественником, который осмеливался приподнять хотя бы уголок этой вуали, на каждом шагу вырастал какой-нибудь сфинкс, забрасывая его назойливыми вопросами, запугивая и зачаровывая взглядом.

Уже тогда – и это было удивительно – жизнь в городах, с их мавританской цивилизацией, являла собой полную противоположность дикарскому, варварскому существованию дуаров[22], располагавшихся прямо за городскими стенами; нигде это противопоставление не было столь резким, как в Алжире последних лет его независимости.

С высоты Императорского форта открывалась огромная панорама, охватывавшая город и порт, тенистые сады и пустынные земли, море и Атласские горы с их уходящими за горизонт верхушками.

Странный человек вглядывался в даль с вершины этой величественной цитадели.

Дело было в июне, когда сумерки спускаются внезапно; вечер выдался чудесный.

Мягкий и благоуханный бриз легко колыхал море; огромный вал вяло накатывал на берег и отступал – лениво и безвольно.

Волна ласкала сушу, испуская бесконечно нежные вздохи, к которым прислушивался этот стоявший на крепостной стене мечтатель.

Внизу лежал город с его бесчисленными террасами, минаретами мечетей, силуэтами фортов, мрачной крепостью, окруженной ореолом творящихся в ней неслыханных злодеяний, и огромным редутом времен Карла Пятого, гордо высившимся на кратере временами еще напоминавшего о себе зловещего вулкана.