Сотни других предположений мелькнули в ее голове в одно мгновение.

Наконец, не зная как ей быть, маркиза приняла твердое решение: она спасет его или умрет вместе с ним.

Она бросилась в воду и, придерживаясь каната, добралась до корабля; любовь придала ей сил и ловкости.

Сперва она проплыла вдоль палубы, затем, продолжая следовать за путеводной веревкой, протиснулась в люк и оказалась у одной из кают матросов. Подергав за канат, она поняла, что перлинь застрял под дверью; как ни старалась она открыть дверь, та не поддавалась.

Она поняла, что Паоло оказался в ловушке.

Дверь, судя по всему, захлопнулась за ним, и лишь толстые доски отделяли Луизу от ее возлюбленного.

Она толкала дверь изо всех сил; он был там, умирающий…

Преграда устояла; силы ее оставили, но маркиза и не помышляла о спасении; она решила умереть рядом с Паоло и осталась под водой.

Три минуты спустя она все еще держала веревку в своих скрюченных руках, но уже мало что соображала.

Ей предстояло умереть, он, должно быть, уже был мертв.

В это время Паоло, целый и невредимый, выбрался на отмель.

Случилось же с ним следующее.

Оказавшись внутри корабля, он, по-прежнему обвязанный веревкой, проник в одну из кают, но так вышло, что бриг, будучи полуразрушенным, вдруг зашатался и начал оседать; во время толчка дверь каюты захлопнулась и, вследствие того, что палуба просела, открыть дверь уже не представлялось возможным.

Веревка застряла между створкой двери и подпоркой, и все попытки маркизы натянуть ее оказались тщетными.

Но Паоло не потерял самообладания; имея при себе нож, он тотчас же перерезал веревку и принялся искать выход.

К счастью, бриг при соприкосновении со скалой получил множественные пробоины; юноша проскользнул в одну из этих щелей и, в то время как маркиза отправилась искать его на корабль, вернулся на берег.

Они просто-напросто разминулись.

Констатировав отсутствие молодой женщины на пляже, Паоло понял, что она решила прийти ему на выручку, и поспешил вновь броситься в воду.

Спустя несколько мгновений он обнаружил полубесчувственное тело маркизы и поднял его на поверхность.

Когда она наконец пришла в себя, радость его не знала границ: руки обняли шею Луизы, губы припали к губам, сердце забилось в унисон с ее сердцем.

– Еще одна смертельная опасность, которой нам лишь чудом удалось избежать! – воскликнула она. – А я уж было подумала, что вот-вот умру…

– Бедная моя Луиза! Ты бросилась меня спасать!..

– И была бы очень счастлива, если бы мне это удалось. Но получилось так, что это ты – в который уже раз – вырвал меня из объятий смерти. А мне так хотелось испытать гордость от осознания того, что ты обязан мне жизнью!

– И тогда ты бы любила меня еще сильнее? – спросил он.

– Возможно, – отвечала она смеясь.

Они проголодались; провизии было вдоволь.

Обнаружив на корабле масло, он прихватил с собой лампу, и теперь они уже ни в чем не нуждались.

Единственное, чего им не хватало, так это свободы!

Но так ли уж она им была нужна в ту секунду?

Ей вовсе не хотелось покидать пещеру.

Паоло перетаскал на отмель столько еды, что им хватило бы ее на многие месяцы, и на бриге оставалось еще много продуктов.

– Да нам этого хватит года на три! – заметил он, кивнув в сторону бочек, сваленных в кучу у стен грота.

Мысль о том, чтобы остаться в этом склепе навсегда, столь приятная для нее в тот час, так прочно засела в мозгу молодой женщины, что она безрассудно спросила:

– Но не пойдет ли соленая пища во вред нашим детям?

Паоло нашел этот неимоверный вздор очаровательным и разразился смехом, из-за чего маркиза слегка расстроилась.

Она занялась ужином, неожиданно обнаружив в себе такие таланты хозяйки, которые сделали бы честь и какой-нибудь голландской испольщице.

Они, сидя друг против друга; из дорожной фляги, которую Паоло нашел неподалеку, по очереди пили крепкое бордо, которое он поднял с судна; с аппетитом съели сырой окорок и орехи.

Они были спокойны, счастливы, уверены в довольно-таки продолжительном будущем.

Они напоминали молодоженов, у которых уже была близость, но которые все еще пьянеют от новых радостей, долгожданных и наконец пришедших.

– Как хорошо здесь! – прошептала она, вздыхая.

– Ну да, – подтвердил он, показывая на свод, за которым была земля, – лучше быть здесь с тобой, чем там без тебя!

Она взяла его руку в свои – в знак благодарности.

В кармане куртки, которая была на нем в момент кораблекрушения, она обнаружила портсигар с сухими сигарами и преподнесла ему одну.

Он вскрикнул от радости.

– Вот уж не думал, что вид табака может доставить такое удовольствие.

– Значит, это приятный подарок? – спросила она.

– Самый лучший, какой ты могла мне сделать.

Он высек огонь и закурил; придвинувшись друг к другу, они принялись строить планы на будущее.

Она в своих помыслах исходила из того, что они проведут в гроте долгие годы; он же думал о том, как бы из этой пещеры выбраться.

– Ты беспрестанно выдвигаешь гипотезу, что мы здесь останемся навечно! – заметил он с легким укором.

– А ты чего хотел? Мне здесь нравится.

На это ответить Паоло было нечего, и он замолчал.

– Ты боишься, что мне вся эта жизнь надоест первой? – спросила она.

Ответ она прочла в его глазах: он был в этом убежден.

– Что ж, на этот счет я готова с тобой поспорить! – заявила она. – Когда найдем выход отсюда, посмотрим, кто на тот момент будет выглядеть более несчастным. А сейчас давай-ка подумаем, на чем мы будем спать.

– Действительно, – встрепенулся Паоло, – уже почти ничего не видно. Сейчас я зажгу лампу.

Он снова высек огонь и после нескольких безуспешных попыток все же сумел запалить фитиль.

Фонарь осветил весь грот, который ранее был погружен в полумрак, – через плотные слои воды свет пробивался с трудом.

Маркиза не сдержала возгласа восхищения.

Под лучами света влажные стены засияли; складывалось впечатление, что они обиты переливчатым муаром, усеянным россыпями драгоценных камней всевозможных оттенков.

– Вот! – воскликнула она радостно. – Вот оно, истинное наслаждение!

– Холст и палитра! – вскричал не менее ее очарованный Паоло. – Я создам из всего этого настоящий шедевр! Ведь я художник, дорогая, и художник довольно-таки приличный. Я изображу тебя обнаженной в виде морской Венеры, посреди этой подводной крипты, и назову свою картину «Владычица морей».

Под черными волосами, каскадами спадавшими на белые плечи, она была невероятно красива.

– Знаешь, – проговорил он, – у твоих ног – для контраста – я нарисую отвратительных морских чудовищ, голову твою украшу водорослями, и у тебя будут все атрибуты королевы, командующей морями и бурями. Это будет чудесно!

И с лампой в руке он оглядел ее.

Восхищение художника!

Эти безупречные линии, о которых он даже не догадывался – пусть и обладал ею несколько часов тому назад, – эти приятные формы, целомудренные и в то же время сладострастные, ввергли его в молчаливое созерцание; то был уже не мужчина, любящий женщину, а поэт, влюбленный в тип, в котором реализовался идеал совершенства.

Опустившись на одно колено, он склонился над ее рукой и с почтительной горячностью припал к ней губами.

Так бы поступил обожатель античной Венеры.

Но она, сперва изумленная, заставила его подняться, рассмеявшись над этим экстазом художника.

Этот смех вернул Паоло с небес на землю.

– Ты была для меня богиней! – прошептал он. – Зачем нужно было разрушать иллюзию и вновь становиться женщиной?

– Затем, – промолвила она, – что мне вовсе не нужны все эти почтительные обожания поэта; мне больше нравится страстная нежность мужчины.

Статуя закрылась покрывалом.

Он был опьянен этим зрелищем.

– Давайте-ка, господин поэт, – сказала она, – возвращайтесь к реальности. Ваши одеяла еще влажные; их нужно высушить, для чего нам потребуется огонь.