Игра 5 и эмпирические наблюдения над успешно управляющимися общими ресурсами образуют теоретическую и эмпирическую альтернативу суждению, согласно которому те, кто вовлечен в ситуацию с общим ресурсом, не в состоянии сами выбраться из проблем, возникающих, когда множество индивидов используют данный ресурс. Моим ключевым аргументом является то, что одни индивиды ломают капкан, присущий «дилемме общин», тогда как другие, к великому сожалению, продолжают пребывать в ловушке, разрушая свой собственный ресурс[26]. Это подводит меня к вопросу о различиях между теми, кто разрывает оковы «дилеммы общин», и теми, кто не делает этого. Эти различия могут быть связаны с факторами, действующими внутри соответствующей группы. Участники группы могут просто-напросто не иметь возможности коммуницировать друг с другом, не иметь шанса выработать доверие друг к другу и не понимать, что им придется разделить общее будущее. Или, в других случаях, обладающие властью индивиды, получающие выгоды от статус-кво, могут блокировать попытки поменять правила игры, предпринимаемые индивидами, обладающими меньшей властью. Для того чтобы вырваться из плена ситуации, в которой господствует извращенная логика, такие группы могут нуждаться в каких-то формах внешнего содействия.

Различия между теми, кто не в состоянии выпутаться из «дилеммы общин», и теми, кто в состоянии сделать это, могут также обусловливаться действием внешних факторов. Некоторые участники не обладают необходимой степенью автономии, которая требуется, чтобы изменять свои собственные институциональные структуры, – внешние власти, безразличные, или даже лояльные к извращениям, которые генерирует сложившаяся система отношений (часто вследствие наличия каких-то выгод для себя), препятствуют усилиям таких участников изменить эту систему. Возможно также, что вне участвующих групп имеют место какие-то резкие изменения, не дающие членам группы достаточно времени на то, чтобы приспособить свои внутренние институциональные структуры и избежать тем самым субоптимальных исходов. Некоторые группы испытывают на себе негативное воздействие искаженной системы стимулов, которая сложилась в результате мер, осуществляемых центральными властями. На ум приходит множество разных ответов на вопрос, почему некоторые индивиды не извлекают из коллективных выгод отдельных выгод для себя, тогда как у других это получается. Однако до тех пор, пока аналитики будут априорно постулировать, что индивиды не в состоянии сами изменить условия, в которых они находятся, эти аналитики не будут задаваться вопросами о том, какие внутренние или внешние переменные могут способствовать или препятствовать попыткам сообществ индивидов творчески и конструктивно подойти к решению таких проблем, как «трагедия общин».

Предлагающие простые решения проблемы общих ресурсов аналитики, специализирующиеся на рекомендациях в области мер экономической политики, не уделяют должного внимания тому факту, насколько разнообразны институциональные договоренности, работающие на практике. Сторонники централизованного контроля исходят из предположения, что власти (всегда являющиеся в их построениях чем-то единым) в реальности будут действовать так же, как это описано в учебниках, – выбирая лучшие методы, приспособленные для данного вида ресурсов, и основывая свои действия на адекватных научных теориях и точной информации. Предполагается, что реализация этих мер будет происходить без ошибок. Надзор за соблюдением правил и санкции за их нарушение рассматриваются как нечто рутинное и не порождающее никаких проблем.

Те, кто стоит за подход, основанный на частной собственности, предполагают, что наиболее эффективные способы решения проблем общих ресурсов станут результатом раздачи прав доступа к этим ресурсам и контроля за ними. Систематические наблюдения за конкретными случаями показали, что фирмы, организованные частным образом, оперирующие на таких рынках, как электроэнергетика, транспорт и медицинское обслуживание, склонны демонстрировать бóльшую эффективность, чем фирмы, организованные в форме государственных учреждений (обзор соответствующей литературы см. в [De Alessi, 1980]). Однако сравнительная эффективность частной компании или государственной организации, если речь идет о таких отраслях, в которых невозможно исключить некоторых потенциальных бенефициаров, представляет собой совершенно иной вопрос. Здесь нас интересуют типы институтов, которые окажутся более эффективными в деле руководства и управления разнообразными общими ресурсами, из процесса потребления которых не могут быть исключены по крайней мере некоторые потенциальные бенефициары. Приватизация прав собственности на общие ресурсы необязательно порождает такие же положительные последствия, как приватизация авиалинии. Более того, приватизация может вообще не предполагать никакого «раздела». Приватизация может состоять в наделении правами на плоды ресурсной системы какого-то индивида или отдельной фирмы.

Многие рекомендации в сфере конкретных мер представляют собой не более чем метафоры. И сторонники централизации, и приватизаторы в качестве решения проблем часто предлагают чрезвычайно упрощенные, идеализированные институты, парадоксальным образом являющиеся этакими институтами, лишенными «институтности». Лозунг о жизненно необходимом централизованном регулировании ничего не сообщает нам о способах организации соответствующего агентства, о составе его полномочий, о том, каким образом будет обеспечено такое положение дел, при котором агентство не выйдет за границы своих полномочий, о том, как оно будет получать информацию, о том, как будут отбираться его служащие и как они будут мотивироваться на выполнение своей работы, о том, как будет организован надзор за их деятельностью и какой будет система поощрений и санкций. Лозунг о необходимости установить права частной собственности ничего не говорит нам о том, как должен быть определен соответствующий пучок прав, как будут измеряться различные характеристики соответствующих благ, кто будет нести издержки по исключению из числа допущенных к использованию ресурса тех, кто не является его владельцем, как будут разрешаться конфликты по поводу прав собственности, как будет организована реализация конечных интересов владельцев прав на ресурсную систему.

Главный урок, который можно извлечь из растущего потока результатов исследований, ведущихся на систематической основе теми учеными, которых можно назвать принадлежащими к «новому институционализму», состоит в том, что институциональные детали, подобные вышеперечисленным, имеют значение[27]. Возможно или нет достижение состояния равновесия и будет ли это состояние улучшением для индивидов, участвующих в соответствующем процессе (или для других лиц, на которых воздействуют данные индивиды), будет зависеть от конкретных структурных характеристик институциональных решений. В самом общем случае все институциональные договоренности можно представлять как игры в экстенсивной форме[28]. Если рассмотреть эти договоренности как экстенсивную игру, можно заметить, что допустимые ходы, их последовательность, информация, доступная игрокам, относительные выигрыши и штрафы, связанные с различными последовательностями ходов, – все это может менять структуру достигаемых результатов. Более того, на структуру игры и ее исход огромное влияние оказывают также специфические физические особенности окружающей среды. Таким образом набор правил, используемых в каком-то природном окружении, может порождать совершенно иные последствия, если он применяется в других природных условиях.

Доверие к метафорам и их использование в качестве фундамента рекомендаций в области конкретных мер экономической политики может приводить к результатам, которые в своих существенных чертах будут сильно отличаться от тех, которые предполагалось достичь. Например, осуществленная в некоторых странах «третьего мира» национализация лесов, находившихся в частной собственности, обосновывалась тем, что жители местных деревень не могут управлять лесами, поддерживая их продуктивность и экономическую ценность в условиях эрозии почв. В тех странах, где небольшие деревни в течение многих поколений владели лесами и регулировали лесопользование, национализация означала экспроприацию. В таких местах жители деревень ранее налагали множество ограничений на норму и формы извлечения из лесов природных благ, продуктов лесной промышленности и сырья для нее. В некоторых из этих стран национальные агентства разработали меры по регулированию лесопользования, но они не смогли нанять достаточное число опытных работников лесного хозяйства с тем, чтобы обеспечить выполнение своих постановлений по регулированию. Те работники, которые были наняты, получали настолько низкое жалование, что взятки стали обычным средством получения ими дохода, достаточного для поддержания существования. Как следствие национализация породила режим свободного доступа к природным ресурсам – там, где до этого имел место режим общей собственности на природный ресурс. Разрушительные последствия национализации лесов, прежде находившихся в коммунальной собственности, хорошо документированы: данные по Таиланду приводятся в работе [Feeney, 1988a], по Нигеру – в [Thomson, 1977,] и в [Thomson, Feeney and Oakerson, 1986], по Непалу – в [Arnold, Campbell, 1986], [Messerschmidt, 1986,] и по Индии – в [Gadgil, Iyer, 1989]. Схожие проблемы возникли в прибрежном рыболовстве в тех странах, где национальные агентства полагали, что они имеют исключительную юрисдикцию над прибрежными водами (см. [Cordell, McKean, 1986], [W. Cruz, 1986], [Dasgupta, 1982], [Panayoutou, 1982], [Pinkerton, 1989a]).