– Но сделали это не в комфортных условиях, и у вас в случае необходимости не было возможности вновь стать маленькой девочкой.
Шарлотта задумалась над моими словами и неуверенно кивнула.
Верно. Как бы там ни было, я забралась с ногами на кровать Дженни. Она положила голову мне на грудь. Я поцеловала ее волосы и стала поглаживать по спине. У меня из головы не выходил ее шрам. Мне хотелось забраться Дженни под рубашку и прикоснуться к нему.
– Почему? – спросил я, хотя и так знал ответ.
Думаю, я хотела дать ей понять, что тоже знаю о нем. Ей, конечно же, было об этом известно, но она не понимала, что я на самом деле… Что я знаю… Что чувствую его.
Шарлотте не хватало слов, чтобы выразить свою мысль.
– Что вы чувствовали?
Чтобы ответить, ей понадобилось некоторое время.
Когда вы сообщили, что Дженни говорила и как себя вела… что она чувствовала себя животным, которое он оседлал, как ему было хорошо, когда он наконец… ну… вы понимаете… Знаете, поначалу это нелегко. Ему пришлось потрудиться, правда? Приложить некоторые усилия и слушать ее крики, да?
– Да, пожалуй, вы правы.
Может, она подумала, что он не сможет, что у него ничего не получится. Что она даст отпор… что каждая мышца ее тела будет отбиваться, не позволяя ему… Но в этот самый момент он преодолевает ее сопротивление, проникает внутрь, его тело содрогается в экстазе, а ее – от боли и страшной мысли: «Боже, что происходит? Это не просто боль, это неизмеримо больше!»
– Это воля, Шарлотта. Сломленная воля.
Шарлотта смотрела на меня широко открытыми глазами, на ее лице читалось облегчение. Мне не стоило давать столь ясный ответ, следовало лишь подвести к нему так, чтобы она нашла его сама. У нее бы получилось. И тогда это уже были бы ее собственные мысли и слова, а не мои. И правда тоже ее. Потрясение, пережитое мною в детстве, порождало такие же чувства. Думаю, что это относится ко всем, кто стал жертвой физической агрессии. В тот день, когда она поведала мне о разговоре с Дженни, я пребывал не в лучшей форме. Проявлял нетерпение, причем в момент, для Шарлотты Крамер ставший критическим. Мысли мои были заняты не ею, а собственной женой и сыном.
Да! – сказала она. – Вы правы. Сломленная воля.
Я вздохнул, злясь на собственную некомпетентность. Можно было бы сделать и лучше. В то же время ее ответ, независимо от того, как мы смогли к нему прийти, содержал в себе определенные достоинства.
Вот почему вы чувствуете себя животным. У вас нет сил, ваш голос никто не слышит, а тело больше вам не принадлежит. Да, именно так! Вам кажется, что контроль над организмом утрачен, что вы не можете контролировать свои движения… что… нарушена ваша физическая целостность. Мы же поступаем так с животными, разве нет? Ловим диких лошадей, приручаем их и скачем верхом. Но им-то надо с этим как-то жить, правда? Они торчат в конюшнях, едят сено, испражняются и терпят, когда их чистит тот, кто сломал их дух.
– Да, – ответил я. – Некоторые животные прекрасно себя чувствуют в атмосфере повиновения. Другие нет. О человеке этого сказать нельзя. Нам это наглядно демонстрирует история, правда? Войны, восстания. И что вы тогда сделали? Прикоснулись к ее шраму?
Шарлотта покачала головой:
Нет. Я прижала ее к себе и сказала, что так больше никогда не будет. Что ей нужно представить случившееся в виде океанской волны, которая захватила ее врасплох и выбросила на берег. Вы когда-нибудь испытывали что-то подобное? Мои дети обожают кататься на пляже на волнах. Даже если их выбрасывает на берег, в купальники набивается песок, а на теле появляются царапины, они все равно бегут обратно, ведь это так здорово – поймать волну и чувствовать, что это ты подчинил ее себе, а не наоборот. И тогда ты вместе с волной радостно несешься к берегу. Лучшей аналогии у меня нет. Я думаю, она все поняла. Но это было только начало.
– Причем начало, на мой взгляд, замечательное. Я думаю, что разница между волной и насильником в том, что волна обладает могуществом, и когда несет вас вперед, и когда выбрасывает на берег. Именно таким образом вы испытываете на себе ее силу. Насильник же обладает властью, только когда причиняет своей жертве боль. Изнасилование и секс – очень разные вещи. Поэтому для начала действительно просто замечательно.
Я знаю, что разные, это вполне очевидно. Но в плане механики – то же самое. Не знаю, называйте это изнасилованием, сексом, да чем угодно, в любом случае здесь имеет место проникновение одного человека в другого.
– Да. Правда ваша. Вполне возможно, что мы говорим об одном и том же, только разными словами. Но самое важное, что вы поговорили об этом с дочерью.
В тот раз впервые после изнасилования, а может, и за гораздо более длительный период, я вновь ощутила тесную связь с ней. Я знаю, со мной в первый раз было по-другому. Но некоторые моменты, например тот, когда она почувствовала себя животным, на котором кто-то едет верхом, лишают человека воли, и в этом плане я испытывала схожие ощущения.
– Стало быть, вы понимаете, что это означает, не так ли?
Не уверена.
– Ну хорошо, вы рассказывали мне, что сами хотели заняться сексом с отчимом. Но если вы испытывали те же чувства, что и Дженни, этого быть не могло. Вполне возможно, что вы не оказывали ему физического сопротивления, и если бы попросили, он был остановился. Но при этом не хотели, чтобы это случилось. Вашу волю сломала потребность в любви, удовлетворить которую не смогла мать.
Шарлотта умолкла. В тот момент она еще не была готова это принять. Сорваться с крючка. Она так привыкла жить двойной жизнью. Но эта Шарлотта, хорошая, была лишь частью ее индивидуальности, была еще и плохая, упорно не желавшая сдавать свои позиции.
– А как отреагировал на случившееся Том?
Вопрос был неискренний и неэтичный. Вам он может показаться совершенно невинным, но ведь я теперь тоже жил двойной жизнью. Доктор, пытающийся помочь своей семье. Отец, старающийся помочь сыну.
По правде говоря, я не знаю. Мне теперь неведомо, что он чувствует. Он уснул в кровати с ноутбуком на коленях. Не знаю почему, но я убрала компьютер, сняла с себя одежду и отбросила ватное одеяло. Том проснулся и потрясенно посмотрел на меня. Секса у нас не было уже почти год. Единственный раз, когда мы попытались заняться им после нападения на Дженни, я почувствовала, что с мужем что-то не так. Он будто не мог испытывать наслаждение от близости до тех пор, пока с Дженни не будет все в порядке, а насильника не упрячут за решетку. По правде говоря, мне тоже не хотелось, просто я подумала, что для этого пришло время. Но прошлой ночью мне было наплевать. Я взгромоздилась на него, у нас был секс. Не знаю, понравилось ли ему. Впрочем, это меня тоже не волнует. Тому, похоже, мое поведение пришлось не по душе, но он не сделал ничего, чтобы меня остановить. В нашем браке так всегда. Он пошел у меня на поводу, я почувствовала себя дерьмом. Не знаю, зачем я это сделала. Как вы думаете, может, мне тоже хотелось лишить его воли?
– Нет, мне так не кажется.
Тогда что?
– Думаю, вам хотелось почувствовать, как волна радостно несет вас к берегу.
Наш сеанс проходил на следующий день после того, как я пообещал Тому попытаться восстановить воспоминания о синей толстовке. И как жена нашла синюю толстовку в шкафу моего сына.
Но я опять забежал вперед. Давайте вернемся назад в тот день, когда я встретился с Крамерами и рассказал им, что Дженни кое-что вспомнила.
По дороге домой я испытывал глубокое удовлетворение. Мы с Дженни смогли восстановить фрагмент памяти, и я поделился этой новостью с ее родителями. Я надеялся, что к ней будут возвращаться и другие воспоминания. Все больше и больше, пока она не вспомнит даже малейшие подробности того вечера – как впервые почувствовала его руку на своем теле и поняла, что он собирается причинить ей боль; как кричала и звала на помощь, все еще надеясь и веря, что ничего плохого не случится; как заструился по коже холодный воздух, когда он сорвал с нее одежду. Включая и то, что она уже воскресила в своей памяти: как он проник в нее, лишил невинности, сломил волю и поколебал веру в людей. Что еще я ожидал обнаружить? Боль. Признание неизбежного. Палочка, царапающая кожу, вонзающаяся в нервные окончания сначала под первым слоем кожи, потом проникающая глубже и глубже, посылая в мозг все больше сигналов о боли. Агония. Безысходность. Полное крушение. С подобными вещами я работаю уже давно, поэтому знаю.
