Нечего плакать нам о смерти!
Мы сядем пить пиво в первых рядах!
Рядом с богами - рядом с бессмертьем -
Мы умираем, смерти смеясь!
На первой строчке он остановился. На второй - попытался отступить. На третьей - из его глаз, носа, ушей и рта полилась кровь. В начале четвёртой строчки стала лопаться кожа, а сам стрелок, пошатнувшись, грузно осел на колени.
А последние два слова я прогроулил уже в пустоту: Дорангай, раздавив слабеющими пальцами тот самы квадратный амулет, внезапно окутался ярко-белым светом и с громким хлопком исчез.
Мгновенно, следом за ним, исчезла и давящая, уничтожающая жизнь живая сила.
Невнятно просипев сорванными связками благодарность тому, кто помог внезапно вспомнить это умение, я попытался приподняться.
Не получилось.
В глазах вспыхнули искры, комната накренилась, а тускнеющее сознание отметило, что плиты пола, наверно, приятно-прохладные, и даже множество осколков не помешают комфортно на нём расположиться.
кажется, это было последнее, что мелькнуло в моей голове перед тем, как тьма заботливо закутала меня в своё спокойное, непроницаемое одеяло.
Глава 7
Особенности спонтанной телепортации в посткицурский период
Слабость... Слабость накатывала откуда-то изнутри, волнами безразличия растекаясь по вмиг ставшим желейными мышцам. Всё тело не просто болело, оно бы билось в судорогах, ломало ногти о камни, рвало сухожилия и ломало кости, будь хоть капля сил. Но - сил не было. И оставалось только страдать. Молча. Распухший язык словно прирос к нёбу; превратившись в напильник, врос насечками в мягкую податливость плоти.
Сознание меркло, периодически выключалось, а иногда накатывали из неведомых глубин бессознательного странные, бредовые видения, и было невозможно понять - сплю я или нет, реальны ли тихие шаги рядом и горячая ладонь на затылке, вливающая силы в кажущийся бездонным опустошённый организм, или это предсмертная галлюцинация; мягкое сияние порталов, режущее слезящиеся глаза буйной зеленью по ту сторону; детский смех и отблески костра на далёких стенах схрона; тепло, накатывающее волнами...
Не знаю, сколько я так пролежал без движения в неудобной позе, ощущая щекой и открытыми участками кожи даже не боль, а тупой, далёкий дискомфорт от впившихся кусочков покрытия, то теряя сознание, то возвращаясь в действительность. В какой-то момент осознал, что могу пошевелиться. Неподъёмная гора рюкзака давила на спину, ломая рёбра, мешая дышать...
Очнувшись в следующий раз, обнаружил себя свернувшимся в позе эмбриона. Спустя целую вечность борьбы с непослушными лямками и не менее долгую и тяжёлую попытку перевернуться, я вновь утонул в безвременье.
Сколько я так нырял, не знаю. Десяток раз? Сотню? Миллиард?..
Неважно. В конце-концов, сумев вспомнить цель, я навалился на рюкзак, борясь с тугими завязками.
И вновь мрак и плывущее сознание сменяли друг друга, в моменты бодрствования хотелось ругаться, но получался только едва слышимый жалобный скулёж.
В какой-то момент действительности я осознал, что рюкзак развязан, и нет смысла больше теребить шнурки.
Минуты, подло превратившиеся в вечность, медленно текли мимо, пока я выковыривал из рюкзака еду. До меня далеко не сразу дошло, что сил на пережёвывание тупо не хватит... А вот и фляжка...
Видимо, сознание вновь покинуло меня, включив-таки напоследок автопилот, ибо очнулся я, крепко сжимая в руках открытую фляжку; крышка на прочной цепочке сильно врезалась в побелевшие пальцы, но это так, второстепенное. Главное - не уронил драгоценную тару с бесценным содержимым.
Робкий глоток, и жидкость с шипением растворяется во рту. Онемевший язык наконец-то отлип от нёба, его покалывает, будто крохотные пузырьки газировки решили всем скопом лопаться исключительно на его шершавой поверхности.
Сил вроде как прибавилось, и я подтащил фляжку поближе.
Освежающая, тонизирующая жидкость заполнила рот, тут же стремительным прохладным потоком устремившись в страждущее нутро. Сколько так пил, не знаю, но отрезвел только когда понял, что за всё это время так и не сделал ни одного вдоха.
"Неприятности - наше всё!" - пожалуй, если выживу, сделаю себе такую тату. Всенепременно на хинди и обязательно на лбу.
Судорожный вдох... И дикий кашель, выворачивающий лёгкие, спазмами рвущий желудок и внутренности. Чудом не выронив фляжку, я катался по полу, оставляя за собой малоаппетитные следы из слюны, тоника вперемешку со сгустками пыли, отторгнутыми многострадальными лёгкими, какой-то слизи и, по ходу, соплей и слёз.
Кашлял я долго, самозабвенно, пока голова не налилась тяжёлым жаром и не зазвенела пустотой. Не знаю, какими мышцами, но удалось удержать ещё подрагивающие лёгкие, готовые вновь сорваться в судорожный кашель. Кое-как утерев тыльной стороной ладони слёзы, ещё немного удивился - куда и когда делся респиратор? - и немного осмотрелся.
Мда... Всюду крошки, выбоины, кости перемешаны, многие из них сломаны, перемолоты в труху... Там, где стоял Дорангай, выжженное, оплавленное пятно круглой формы...
Царапины на коже рюкзака, майка - высокохудожественное решето. Странно, как только брюки уцелели?
Я оторвал от низа майки полоску ткани и, смачивая её тоником, вымыл лицо. Хорошо, что зеркал рядом нет, а то вряд ли бы перенёс наверняка жалкий, ничтожный вид собственного тела.
Сил всё так же едва хватало на вялые телодвижения, приступ кашля забрал их почти полностью. Надо восполнять, как ни крути. Но первым делом - проверить Скола.
В Суть удалось заглянуть с -надцатой попытки, но увиденное заставило немного повеселеть. Река, заключённая в кнут, заметно уменьшилась, но в центре её проступила стремнина; в глубине просверкивали крохотные звёздочки. Энергосфера растворилась в ладони, наполняя силой, а следующую сферу, уже с собственным концентратом жизни, я влил в спутника. Энергия обрушались на него широким валом... и канула в бездне.
Лишь стремнина чуть ускорила свой бег, да немного шире стала река.
Видимо, сам справится...
Желудок громко квакнул, требуя нормальной пищи, а не одной только воды, пусть и очень питательной, и я взялся за изрядно помятые за время всех моих полётов и стуканий о твёрдые поверхности продукты.
Чем быстрее исчезала пища в моей внутренней бездне, проваливаясь туда абсолютно без каких-либо сопутствующих вкусовых ощущений, тем сил становилось больше. они прибывали буквально с каждым проглоченным кусочком, заставляя измотанный организм восстанавливаться. Жутко зазудели руки, грудная клетка, живот. Я задрал майку, не отрываясь от жевания мяса, и чуть не подавился: кожа покрылась россыпью волдырей, они становились крупнее буквально с каждой секундой... И вот один лопнул, с парой капель крови выплюнув каменный осколок. Следом за ним лопались другие нарывы, выталкивая из тела чужеродные объекты, а ранки, поначалу похожие на оспины, быстро затягивались, вызывая зуд едва ли не больший, чем сначала. Я решил рискнуть и растворил сферу своей жизненной энергии. Видимо, измотало меня более чем капитально, ибо оглушающей волны позитива и нездоровой активности не последовало, только волдыри стало припекать сильнее, да в мышцах ощутилась приятная сила.
Некоторое время спустя из еды остались только маленький кусочек мяса да наименее битое яблоко; всё остальное оперативно упаковалось в желудок. Пошатываясь, я поднялся на ноги. Рюкзак пока оставим, и без него качает будь здоров. Я осторожно поднял Скола и укрепил его в поясном карабине; бархатистая, тёплая поверхность слегка пощипывала пальцы статикой.
