— Это ни при чем.

— Нет, при чем. Ты вела себя так, еще когда мы были детьми. Ты пытаешься наказать меня.

— Вовсе нет.

Она взяла свою сумочку.

— Ладно, я иду домой. Надеюсь, ты не станешь никому рассказывать то, о чем мы говорили сегодня.

— Нет. Ты знаешь это, Хоуп.

— Да, — безэмоционально сказала она. — Я знаю, что могу положиться хотя бы на твою порядочность — если уж не на поддержку. — Она посмотрела на меня, как Юлий Цезарь на Брута, и ушла.

И вот, чтобы убедить себя в том, что я приняла верное решение, я попробовала представить себе, что делаю то, о чем она попросила меня. Сидя и потягивая эспрессо, я вообразила, как следую за Майком по пятам после работы, пешком, на такси, держась на безопасном расстоянии, надеясь остаться незаметной для него и для всех остальных, учитывая, что телешоу сделало мое лицо известным. Я представила, как он входит в дом своей подружки или в какой-нибудь отель, как брожу поблизости, ожидая его появления, как он наконец появляется со взъерошенными волосами и развязанным галстуком — который, возможно, второпях завязывала Она. Хоуп, без сомнения, понадобились бы фотографии в доказательство. Теперь я представила, как даю ей фото, где они, например, целуются или держатся за руки. Нет, снова сказала я себе. Не пойдет. Я бы с радостью отдала Хоуп мою почку, кровь, костный мозг или банковские сбережения, но я не готова принести ей плохие новости.

Ведь что будет, если она атакует Майка доказательствами — доказательствами, которые добыла я, — и он во всем сознается? Что, если они разведутся? До конца своих дней мне придется жить с осознанием того, что я подтолкнула их к этому. С другой стороны, что, если Майк разорвет отношения на стороне, они помирятся и все будет тип-топ? Отлично, разве нет? Только я буду ассоциироваться у них с периодом, когда их отношения переживали не лучшие времена. Я стану свидетельством того, что их семейная жизнь непрочна. Они отвергнут меня — и Майк в первую очередь. И даже если Хоуп простит его, он почти наверняка разонравится мне — в общем, наши отношения испортятся. Я поняла, что надо держаться подальше от всего этого. И вот я сидела и прокручивала ситуацию в четвертый или пятый раз, попутно размышляя над тем, что могла бы сделать для сестры, когда позвонил Люк и сказал, что заедет за мной. Я заплатила по счету, а затем, чувствуя себя совершенно разбитой, решила попудрить носик перед его приходом. Я спускалась по лестнице, когда увидела, что бар, в котором поначалу никого не было, теперь полон.

Я обратила внимание на молодую пару лет тридцати. Судя по тому, как шумно проходила их встреча, и по шампанскому на стойке, у них было хоть и раннее свидание, но, очевидно, имеющее перспективы. Мужчина улыбался и что-то громко рассказывал, а женщина смотрела на него с интересом и восторгом. Можно было подумать, что он кинозвезда, а она его самая большая поклонница.

Время от времени она слегка трогала его за локоть или запрокидывала голову, демонстрируя свою шею. Язык его тела тоже выражал открытость и позитив. Их колени практически соприкасались. Потом я увидела, что он подался вперед и коснулся ее плеча, затем заскользил рукой по ее руке, едва не тронув грудь, а она одарила его воодушевляющей улыбкой. Эта пара переживала те волнительные отношения, когда зрачки расширяются, а весь остальной мир застывает в ожидании. Она были так увлечены друг другом, что даже если бы я прошла совсем рядом, они не заметили бы меня. Однако, поскольку мы были близко знакомы, я не могла так рисковать. Мне оставалось только маяться на лестнице, раздумывая, что же, черт возьми, делать, когда, с приличествующей в данной ситуации любезностью, Хью разрешил мою дилемму. Он заплатил по счету, помог Шанталь Вейн надеть пальто, открыл перед ней дверь, и они вышли.

У всех нас, сестер, проблемы на семейном фронте. Я думала о том, как расстроится мама, хотя и не собиралась ничего ей рассказывать, ведь они с папой в прошлом году отметили сорокалетие совместной жизни. Пока мы с Люком ехали домой, я припомнила, как Хью с Шанталь общались на крестинах. Она, наверное, не первый год влюблена в него. А теперь, словно гиена, почуяв его усталость от брачных уз, пользуется случаем, чтобы подобраться поближе.

Люк не заметил моего состояния — он распалился, рассказывая о Магде, о том, какой она трудный человек, и что ему совершенно незачем было туда приезжать, и что она поступила так только затем, чтобы испортить нам вечер, и о том, что она обидела Джессику до слез, а это просто недопустимо.

— Она даже себя не может контролировать, — возмущался он, пока мы парковались около его дома. — А считает, что может контролировать меня! Так вот — нет!

— Конечно, нет, — отозвалась я, и его мобильный снова затренькал. Он полез за ним в карман.

— Да, Магда, — прошипел он. — Нет, Магда. Да, Магда.

«Давай ври с три короба, Магда». Я решила, что пора воспользоваться его плохим настроением. Когда мы собирались ложиться, я спросила его, не может ли он убрать ее одежду из своего гардероба и вернуть ей. Его зубная щетка повисла в воздухе.

— Не могу, — сказал он. — Это ее только спровоцирует. — Он нагнулся к раковине, а затем сплюнул точно в сливное отверстие. — Она решит, что я отвергаю ее.

— Абсурд какой-то.

— Ну да. — Он начал чистить зубы нитью. — Магда как собака на сене. Она возьмет и скажет Джессике, что я выбросил ее вещи из моего дома, и Джессика расстроится. И потом, разве важно, есть тут ее вещи или нет, — правда ведь, Лора? — Он взял мою руку в свою, а потом подарил мне поцелуй с запахом мяты. — А важно лишь то, что мы вместе. Разве так трудно смириться с этим?

— Вот именно потому, что мы снова вместе, я и не могу смириться. Теперь по отношению к тебе я стала гораздо большей собственницей, чем когда мы встретились впервые. Мне претит даже сама мысль о ее вещах. Кроме того, ведь это не обычная одежда. Я бы не возражала против пары видавших виды треников или застиранного свитера, но она здесь в качестве провокации наоставляла всяких сексуальных вещиц.

— Тут ты права, — согласился он. — Она очень воинственная.

— Тогда какого черта я должна каждый раз натыкаться на ее облегающие платья, которые развешаны вперемежку с твоими пиджаками, или глядеть на ее кружевное белье и трусики в твоем комоде? — Рывком я открыла аптечку. — И я не желаю видеть ее «Тампакс», когда достаю зубную пасту. Когда ты приходишь ко мне, Люк, сколько вещей Ника ты встречаешь? Нисколько, — ответила я за него. — Ни одной! В ванной нет его пены для бритья. В комоде не лежат его плавки. Только представь себя на моем месте — вообрази, как бы ты себя чувствовал?

— Ужасно, но тут совершенно другая ситуация.

— Да, — согласилась я. — Так и есть. Мой бывший ушел, а потом пропал, поэтому он тебе совсем не докучает. У Магды другая крайность: она тебя бросила, но тем не менее она везде, куда ни глянь.

— Может, и так, но она же есть в моей жизни. И всегда будет, потому что она мать моего ребенка, и тебе придется с этим смириться. Мои отношения с Магдой должны быть добросердечными, Лора, даже хорошими, потому что я не могу позволить себе противостояние с ней, особенно пока Джессика еще так мала.

— Ты в ее власти, — констатировала я, когда мы забирались в постель.

— Наверное, так и есть, — тихо ответил он. — Как и многие разведенные отцы. Но я никогда не сделаю того, из-за чего могу лишиться свиданий с дочерью.

— Это справедливо, Люк, но всему есть предел. И раз уж тебе нельзя возвращать вещи Магде, то ты можешь хотя бы сложить и убрать их, чтобы мне не приходилось смотреть на них всякий раз, как я здесь появляюсь.

— Хватит с меня агрессии на один вечер. — Я поняла, что мы начинаем раздражать друг друга. Медовый месяц закончился. Он с головой накрылся одеялом. — Убери сама, — сказал он. — Если в самом деле чувствуешь, что это необходимо.

— Ну хорошо, — тихо сказала я. — Так тому и быть.