С появлением признаков надвигающихся холодов Елизавета начинает испытывать беспокойство и едва может дождаться того дня, когда отправится в привычное «зимнее» путешествие. На этот раз в первых числах декабря она отправляется в Биарриц. Образ жизни, какой она там ведёт, не слишком разумен. Она не желает есть мясо и в качестве замены велит добавлять в суп кровянистый сок, выжатый из полусырого бифштекса. Читает она теперь мало. Приковал её внимание лишь роман «Долой оружие» Берти фон Зуттнер, присланный автором, потому что ей близка развиваемая там тенденция. С утра до вечера она проводит время на берегу. Погода чаще всего ненастная.

Франц Иосиф, получающий отовсюду самые дурные вести о жене, посылает, наконец, в Биарриц своего лейб-медика доктора Керцля, поручив ему посмотреть, всё ли в порядке. Приехав, тот узнает об образе жизни императрицы, о карлсбадском лечении, которое ей никто не назначал, о необычном питании, о постоянном взвешивании и приходит в ужас. Он немедленно отменяет карлсбадские воды, ибо вообще не понимает, для чего императрица их пьёт, и настоятельно советует ей больше есть и выпивать за едой немного вина. В ответ на его доклад монарху и просьбу повлиять на Елизавету, чтобы она прислушивалась к врачебным рекомендациям, Франц Иосиф увещевает жену: «Я надеялся, что эта ненастная, штормовая погода быстро вынудит тебя покинуть Биарриц и направиться на мыс Мартина, а теперь у тебя такое настроение мировой скорби, которое ещё больше усугубляется рёвом моря и завыванием бури... Боюсь, ты не будешь следовать советам Керцля и будешь продолжать разрушать своё здоровье, пока не станет слишком поздно и помочь окажется невозможно. К сожалению, мне не остаётся ничего другого, как только просить тебя хотя бы из сострадания ко мне и к Валерии как следует беречь себя, жить по предписаниям Керцля и прежде всего как следует есть...»

Однако лейб-медик нагнал-таки на императрицу страха. Какое-то время она следует советам доктора и не слишком усердствует во время прогулок. У неё сразу же поднимается настроение, как свидетельствует сопровождающая её придворная дама баронесса Мария Сеньеи. Только идея фикс относительно излишнего веса продолжает одолевать императрицу. Елизавета взвешивается по три раза на день. Это раздражает доктора Керцля: «Хоть бы не было этих проклятых весов! Чёрт бы побрал того, кто посоветовал Её величеству регулярно взвешиваться!»

Хорошее настроение императрицы оказывается временным делом. Вскоре к ней возвращается меланхолия, и письма Елизаветы к императору подтверждают это. «Тебе не следует поддаваться печальному настроению, — пишет Франц Иосиф жене, — и так отгораживаться от других людей, потому что вырваться из этого одиночества тебе будет всё труднее. Разумеется, грек и баронесса Сеньеи — приятная компания».

После Биаррица с его штормами Елизавета радуется Ривьере, куда она прибыла 19 января 1897 года, и готова встретиться с императором. «Не мог бы ты приехать сюда недели на четыре, — пишет она ему, — поскольку это благотворно сказалось бы на моём здоровье и настроении. Как долго отсутствуют прочие влиятельные лица... Надеюсь, подруга получила мою новогоднюю телеграмму без указания номера дома? Пожалуйста, сообщи мне её адрес на улице Нибелунгенгассе, Глориеттгассе и виллы «Феличита». Я поставлю на этот номер в казино».

Пребывание на мысе Мартина тоже проходит под знаком изменчивого настроения, которое зависит от физического самочувствия императрицы. Елизавета снова лечится, принимает пилюли с серой и железом; настроение у неё скверное и она увольняет нового грека, который постоянно проигрывает деньги в Монте Карло. Озабоченный император на мыс Мартина, помимо своего лейб-медика, шлёт Франца Сальватора и Валерию. Дочь находит мать очень бледной и худой, слабой и усталой. Елизавета просит Валерию написать отцу, что в этом году она, Елизавета, не в состоянии взять на себя представительские обязанности. Наконец приезжает и сам Франц Иосиф.

Император ошеломлён, увидев жену такой ужасно подавленной. Она отказывается от всякого нормального питания. Когда императрицу принуждают есть, это только увеличивает её нервозность — она такого не выносит. Валерия находит мать безутешнее, чем в самые трудные времена, какие она помнит. Её образ жизни — не что иное, как внешнее проявление нервной возбудимости.

По возвращении в Вену император признается послу князю Ойленбургу:

— Озабоченность здоровьем императрицы отравила мне всё пребывание на мысе Мартина. Моя жена была так нервозна, что нам было очень трудно вместе.

Елизавета между тем уединилась от всех, она не хочет больше быть даже с такой приятной придворной дамой, как баронесса Сеньеи. Чтобы укрыться от любопытных, она нередко пробирается через подземные помещения гостиницы и незамеченной скрывается в лесопарке. Но вскоре Елизавету перестаёт устраивать и мыс Мартина, и она снова отправляется в Территет на Женевском озере, которое так любит. Туда случайно приезжает и эрцгерцог Франц Фердинанд со своим лейб-медиком Виктором Айзенменгером. По желанию императора врачу предстоит обследовать императрицу. Она же, несмотря на непрерывное лечение, испытывает неприязнь к эскулапам и не верит им ни на йоту. Поэтому Елизавета противится осмотру, но в конце концов он всё же производится. Айзенменгер обнаруживает у этой здоровой в целом женщине довольно сильные припухлости, особенно на лодыжках, что является типичным признаком отёков, наблюдаемых при истощении, врач узнает, что императрица иной раз съедает за целый день всего-навсего шесть апельсинов. Елизавета обещает врачу отныне выпивать в день несколько стаканов овечьего молока. Пребывание в Территете идёт Елизавете на пользу, но едва она оказывается дома, как очередное несчастье мгновенно сводит на нет достигнутое с таким трудом улучшение её состояния.

5 мая в Париже дамы из аристократических семейств устроили благотворительный базар, в организации которого деятельное участие принимает и сестра императрицы, герцогиня Алансонская. В огромном зале длиной в девяносто метров возвели лёгкие палатки из дерева и полотна, а поверх всего пространства натянули расписанную парусину. В одной из палаток устроено было нечто вроде кинематографа, усовершенствованная «Лантерна магика»[70] с освещением газом. В половине пятого вечера в зале собралось примерно полторы тысячи человек, главным образом женщин. Шла бойкая торговля в пользу бедняков. Герцогиня София Алансонская только что завернула одному депутату позолоченную чернильницу, как вдруг из палатки с кинематографом вырвалась длинная огненная лента и поднялась к полотнищу под потолком. В одно мгновение полотнище и палатки вспыхнули, отовсюду взвились языки пламени. Горящее полотнище упало на пол. Поднялась ужасная паника. «Пожар! Пожар!» — кричали со всех сторон. Все бросились к выходам, но они были заперты. Огонь быстро прокладывал себе дорогу, а перед запертыми выходами уже вскоре громоздились горы обуглившихся трупов. Герцогиня Алансонская безуспешно пыталась отыскать выход, к тому она пропускала вперёд других.

Трагедия эта — следствие преступного легкомыслия. Когда огонь был потушен, открылась потрясающая картина опустошённого пожаром зала, усеянного обгоревшими трупами. Никакой возможности опознать погибших в огне не было. Для того чтобы определить личности сгоревших, предпринимались попытки ориентироваться на личные вещи жертв, которые не боятся огня. Вскоре появился потрясённый разыгравшейся трагедией герцог Алансонский. Он безрезультатно всматривается в труппы, сложенные рядами в соседнем от пострадавшего от пожара здания Дворца промышленности. Опознать погибшую жену он не в состоянии. Поиски продолжаются всю ночь. Наконец вызванному в спешном порядке для участия в поисках дантисту, который долгое время лечил герцогиню и располагал медицинской карточкой с описанием её зубов, после осмотра челюстей пятидесяти жертв удаётся безошибочно опознать в обезображенном до неузнаваемости обгоревшем трупе, лишённом к тому же правой руки и левой ноги, несчастную герцогиню. Когда-то, оставляя завещание, она распорядилась, чтобы после её смерти у неё не состригали ни одного волоса, они должны были сгореть в полной неприкосновенности, а в гроб её надлежало положить в одеянии Ордена доминиканцев, иностранным членом которого она являлась. Первое условие оказалось выполненным. Правда, произошло всё не так, далеко не так, как представляла себе герцогиня, излагая свою последнюю волю...