Вся жизнь на вилле «Ахиллеон» должна проходить под знаком священного животного дельфина, под личиной которого скрывается бог морской стихии Нептун. На фарфоре и хрустале, на белье и почтовой бумаге, на всём, что используется на вилле, красуется изображение дельфина, а поверх этого символа — изображение императорской короны Австрии. Руководитель строительства фон Букович, лейтенант линейного корабля, совершил невероятное. От усердных и непосильных трудов он буквально заболел. Елизавета так сердечно благодарит его за такую самоотверженность, что от счастья этот блестящий офицер не может сдержать слёз. Но сама она чувствует себя неважно. Её снова мучают боли в ногах, и ею снова овладевает душевное беспокойство.
Пусть Корфу по-прежнему прекрасен, а «Ахиллеон» целиком отвечает её вкусу и миру её идей, но Елизавета не привыкла подолгу задерживаться на одном месте, даже в таком уголке земли, который подобен раю.
Поэтому в ноябре она покидает виллу, и яхта «Мирамар» берёт курс на Египет. Почти три недели императрица проводит в отеле «Шеппард» в Каире, и поскольку в жарком климате боли в ногах у неё быстро проходят, она вновь принимается за свои бесконечные прогулки. Представитель Австрии в Каире этим до крайности удивлён. «Неутомимость Её величества при ходьбе пешком, — сообщает он графу Кальноки, — настолько поражает, что агенты тайной полиции заявили о невозможности следить за ней иначе, чем в экипаже». Из Египта императрица возвращается в Вену через Корфу.
На родине Елизавета обнаруживает весьма запутанную политическую ситуацию. Министр-президент граф Таафе, к которому она никогда не испытывала особой симпатии, и теперь близок тому, чтобы испортить отношения со всеми. Но и в Венгрии обстановка не улучшилась, особенно волнуются сторонники Кошута, члены так называемой партии независимости. Франц Иосиф рад, что снова имеет возможность обсудить с женой свои заботы, связанные с управлением страной. Император знает, что она далека от всего происходящего, и именно в силу этого имеет подчас непредвзятое суждение. Однажды он приходит в тот момент, когда императрица делает причёску и одновременно занимается с преподавателем греческого — с декабря 1891 года это опять Христоманос, — чтобы грек его не понял, Франц Иосиф говорит по-венгерски, и когда император покидает комнату, Елизавета говорит:
— Я беседовала с императором о политике. Я бы хотела, я бы могла помочь... Но я слишком мало её уважаю. Политики полагают, что управляют событиями, а между тем события всегда застают их врасплох.
В январе 1892 года Елизавете, которая охотнее всего полностью бы уединилась и ушла в себя, приходится выполнять некоторые представительские обязанности. Неожиданно она узнает, что её мать подхватила лихорадку, а дочь вот-вот разрешится от бремени. 26 января приходит весть о том, что герцогиня Людовика скоропостижно скончалась на восемьдесят четвёртом году жизни от воспаления лёгких. Днём позже Валерия благополучно производит на свет дочь, которую, естественно, нарекают Елизаветой и зовут Эллой.
Все эти события сильно подрывают нервную систему императрицы. Она снова спешит на Корфу. Там она много гуляет с Христоманосом, и греку приходится напрячь для этого все свои физические силы. Однако как и вещи, люди тоже быстро надоедают императрице, душа которой не знает ни минуты покоя. Со временем она начинает тяготиться Христоманосом из-за некоторой слащавости, мечтательности его натуры, оторванности от жизни. В конце апреля 1892 года у неё появляется некий мастер Фредерик Баркер из Александрии, наполовину англичанин, наполовину грек. После непродолжительной поездки в Афины императрица в начале мая возвращается на родину. В Лихтенэгге она навещает дочь, радуется её счастливой семейной жизни, но при этом признается, что эта зима, перервавшая со смертью матери последнюю нить, которая связывала её с родиной и с молодостью, так подорвала её здоровье, что ей теперь радость не в радость.
В июне императрица отправляется в Карлсбад, чтобы пройти там курс лечения. Елизавета так много ходит, что Христоманос едва волочит ноги от усталости. Поскольку императрица при этом совсем ничего не ест, у неё случаются приступы головокружения. «Её величество так плохо выглядит, — сообщает графиня Фестетич, — что просто сжимается сердце... У неё идея фикс, что она прибавляет в весе. Если бы я так не упрашивала её, думаю, она давно умерла бы от голода...»
В таких условиях нечего и думать, чтобы Елизавета прибыла в Будапешт на двадцать пятую годовщину коронования, чего страстно желает венгерская нация. Тем не менее в венгерском парламенте принимается поздравительный адрес, в составлении которого принимают участие и члены оппозиции.
Из Карлсбада Елизавета возвращается на свою баварскую родину, затем едет в Швейцарию, в Цюрих, в Кальтбад-Риги и в Люцерн. Повсюду она целый день на ногах.
Франц Иосиф теперь пишет жене почти ежедневно. Трогательно видеть, как подробно он повествует ей обо всём важном, хотя Елизавета по-прежнему совершенно не интересуется политикой. «Индепенденс Бельж» неожиданно сообщает, будто бы императрица заказала мессу по поводу девяностолетия со дня рождения Кошута, которое приходится на 16 сентября, и послала ему поздравление. Хотя эта новость немедленно опровергается, многие люди в Венгрии тем не менее верят этому. В конце сентября, возвратившись из Швейцарии прямо в Гедель, Елизавета спокойно проводит там прекрасные осенние дни, с грустью наблюдая за роспуском того, что осталось от конюшни охотничьих лошадей.
Когда в Будапеште начинаются беспорядки, вызванные возложением венков к памятнику Гентциса, австрийского защитника Офена в 1848 году, двор демонстративно покидает Гедель и возвращается в Вену. Однако в Венгрии убеждены, что императрица к этому решению не имела никакого отношения.
В ноябре 1892 года в Вену прибывает великий князь — наследник русского престола[67]. Чтобы подчеркнуть особое внимание к гостю, императрицу тоже побуждают появиться за столом. Великий князь находит это совершенно естественным, поэтому приходится обратить его внимание на то, как высоко в данном случае следует оценивать факт присутствия императрицы, обычно само собой разумеющийся.
Отношение Елизаветы к Францу Иосифу теперь опять очень тёплое. И тем не менее она не может усидеть на месте, её снова манят путешествия, хотя прощание с императором даётся ей тяжело — так тяжело, как никогда ещё не было. На этот раз императрица собирается отправиться через Сицилию и Балеарские острова в Испанию, чтобы переждать зимние холода. «Мне понятно, — пишет по этому поводу Мария Фестетич Иде Ференци, — когда стремятся к теплу, но чтобы провести зимой три месяца на судне, нужно иметь особое пристрастие. Куда мы отправимся, не знает, собственно говоря, даже Её величество». Франц Иосиф тоже с тревогой ожидает телеграммы, что императрица благополучно прибыла «куда-то».
Елизавета снова проводит свой день рождения и Рождество не на родине. «Сегодня я хочу, — пишет Франц Иосиф, — принести тебе самые искренние пожелания счастья и просить, чтобы в течение того, возможно, непродолжительного времени, которое нам с тобой ещё осталось жить, ты оставалась со мной такой же доброй и милой, какой была для меня прежде. Я хотел бы сказать тебе это, поскольку не умею как следует дать это понять (да тебе и наскучило бы, если бы я то и дело демонстрировал это), как страстно я тебя люблю. Спаси и сохрани тебя Бог и дай нам с тобой свидеться — большего нам нечего и желать...» Письмо опять подписано «твой малыш», что в последние годы случалось нечасто.
Если император с императрицей как нельзя лучше понимают друг друга, в монархии, напротив, растёт недовольство тем, что Елизавета не только полностью игнорирует свои обязанности императрицы и удалилась от двора и общества, но и почти на протяжении всего года не бывает на родине. Дипломаты в Вене фиксируют эти настроения в своих отчётах. Елизавета же давно не обращает внимания на людские пересуды. В канун Рождества она получила приглашение королевы-регентши Испании посетить Аранюэс, но отговаривается ишиасом. В Мадриде огорчены её отказом, считая, что ссылка на состояние здоровья после всего того, что известно о прогулках и походах императрицы, не слишком убедительна. Хочешь не хочешь, приходится довольствоваться известиями о странных поступках Елизаветы.
