— Ради Бога, возле водопада в Гаштайне не спускай глаз с мамы!

И в самом деле её опасения не так уж беспочвенны. Елизавета подумывает о смерти.

   — Как я завидую Рудольфу, — часто заявляет она, — но никто не знает, что будет потом. Если бы знать это, было бы, конечно, легко!

Из Гаштайна императрица возвращается в Ишль, где её временами навещает Франц Иосиф. При всей любви и при всём уважении к ней его, обременённого бесчисленным множеством забот, подчас нервирует пугающая безутешность жены. И если иной раз он немного резко отвечает ей или делает нетерпеливое движение, это сразу же обижает щепетильную Елизавету. Порой она сравнивает поведение императора с ней с тем, как он обращается с фрау Шратт. Когда Елизавета остаётся вдвоём с Валерией, то принимается горько плакать:

   — Для чего я появилась на свет? Жизнь моя бесполезна, и я только мешаю императору и фрау Шратт! Ведь я выгляжу просто смешно!

   — Брак — бессмысленный институт, — рассуждает она однажды. — Продают пятнадцатилетнего ребёнка и дают клятву, которую нельзя нарушить и в которой не отдают себе отчёта.

Иногда поведение Елизаветы действительно внушает опасение. Видя, что творится с женой, Франц Иосиф на этот раз поддерживает её желание уехать, надеясь, что мадонна ди Кампильо и высокогорье, а также пребывание в Меране пойдут на пользу супруге. К услугам железной дороги почти не прибегают. Всё расстояние покрывают верхом на лошади и пешком. Для спокойствия императора вместе с Елизаветой отправляется и лейб-медик Видерхофер. Однако он не в силах выдерживать нагрузки, привычные для Елизаветы, и едет за ней по узкой тропе на муле.

Однажды во время своих длительных странствований она оказывается в Сана Катарина ин дер Шарте, небольшом местечке с милой церквушкой на высоте 1245 метров над уровнем моря. Неузнанная, Елизавета вдвоём с проводником Бухенштайнером попадает на крестьянский двор Зульфнер поблизости от церквушки.

   — Бог в помощь, — говорит Елизавета, — нельзя ли попить молока?

   — Отчего же, пожалуйста, — отвечает дюжая девица.

   — Но оно должно быть совсем свежим.

Усмехнувшись, девица идёт в коровник и доит корову на глазах у императрицы. Затем она передаёт миску с пенным молоком Елизавете, которая вручает ей за это гульден.

   — Кто она такая? — спрашивает девица у немного отставшего Бухенштайнера. — Похоже, денег у неё куры не клюют! Столько отвалить за глоток молока!

   — Это императрица, — шепчет проводник.

   — Матерь Божия, а я взяла у неё деньги! — ужасается девушка.

Императрица получает от Франца Иосифа полные любви письма, повествующие о мельчайших подробностях его жизни, в частности, обо всём, что касается фрау Шратт. «Каким мрачным было моё настроение утром 4 октября (именины Франца Иосифа), трудно себе представить, однако оно несколько поднялось, когда пришло твоё письмо и письмо подруги, а солнечный день, какой редко выдаётся в это время года, заставил засверкать леса и покрытые снегом горы самыми чудесными и разнообразными красками. Ты права, природа дарует утешение, как ничто другое».

В конце октября Франц Иосиф приезжает к Елизавете в Меран. Он находит, что её настроение не улучшилось. Она по-прежнему сторонится людей, почти отвыкла появляться на обедах. Франц Иосиф тоже подавлен. Не только из-за ужасного происшествия с Рудольфом, но и из-за внутриполитического положения, которое снова осложняется, особенно в Венгрии, где временами устраиваются демонстрации в защиту Кошута, всё ещё находящегося в изгнании. Выясняется, что сейчас императора и императрицу больше соединяет общая боль, и осознание этого обстоятельства делает Елизавету ещё безутешнее.

«Когда я задумываюсь о будущем и вижу, что мне ещё предстоит жить и жить, я готова сойти с ума!» — записывает она в дневнике 25 октября 1889 года.

В таком настроении императрица прощается с близкими и отправляется в замок Мирамар. Там её ждёт яхта «Мирамар» под командованием графа Гассини, чтобы доставить на Корфу, где она намерена разобраться с ходом строительства задуманной виллы.

На Корфу императрице желает нанести визит кайзер Вильгельм II[66], который в связи с бракосочетанием своей сестры с наследным принцем Греции как раз путешествует на своём «Гогенцоллерне» в сопровождении военной эскадры. Но Елизавета просит принести извинения, так как она ещё не в состоянии принимать визитёров, и бежит со своей виллы в ближайшие окрестности, где скрывается целый день. Однако кайзер Вильгельм думает, что она в Гастури. Его эскадра, насчитывающая девять крупных кораблей, движется кильватерной колонной и, проходя мимо возвышенности, на которой расположена вилла императрицы, каждый корабль салютует двадцатью одним громовым залпом. Свита во главе с графиней Фестетич и бароном Нопчей смущённо взирает на это проявление почестей, которые оказываются не им, а повелительнице, не знающей ничего более неприятного, нежели подобные демонстративные приветственные церемонии. Когда эскадра входит в гавань, обер-гофмейстер барон Нопча спешит на борт, чтобы ещё раз устно принести извинения августейшей чете. Вильгельм II и его супруга всё понимают, они любезны и благосклонны, но в глубине души охвачены сомнениями и несколько разочарованы. Им хотелось своими глазами увидеть, как обстоит дело с Елизаветой, и в её поведении они находят подтверждение того, что говорят про неё в свете. В действительности синее небо, море, богатый, благоухающий растительный мир Корфу благотворно действуют на душу Елизаветы, и она с интересом, даже с азартом, вынашивает планы своего зимнего путешествия. 4 декабря императрица возвращается в Вену. На вокзале её встречает Валерия. Выходя из вагона, Елизавета вспоминает, что обычно встречать её приходил и Рудольф, и заливается слезами.

— Знаешь, дитя моё, — говорит она Валерии, — если бы не желание увидеть тебя, мне не хватило бы сил вернуться. Хофбург ужасно тяготит меня. Здесь не только не сочувствуют, здесь ежедневно напоминают, буквально следят за тем, что произошло, и от этого бремени не избавиться. Иной раз мне кажется, будто Рудольф убил мою веру. Я взываю к всемогущему Иегове, но...

Елизавета просматривает свой гардероб. Отныне она ни за что не наденет пёстрые вещи, она изымает всё светлое и раздаривает одежду и зонтики, шляпы, платки и перчатки. Валерия просит отца не отмечать Рождество в Бурге, опасаясь, что это отрицательно подействует на мать. Так что на этот день Франц Иосиф, Елизавета, Валерия и Франц Сальватор едут в Мирамар. Впервые этот праздник отмечается без рождественской ёлки и подарков. Только на время, когда в прошлом году в этот день в этом же месте состоялась помолвка Валерии, Елизавета облачается всего на несколько минут в более светлое серое платье и, со слезами на глазах обнимая виновников торжества, желает им счастья.

В первый день нового года все обычные приёмы отменяются. Елизавета принимает только новобрачных и дарит Валерии брошь в виде двух сплетённых сердец. Настроение у неё не улучшается — она так же печальна и подавлена. При виде этой мировой скорби матери и её веры в безнадёжную предопределённость даже Валерию охватывает страстное желание очутиться в более здоровой атмосфере. Она много размышляет о матери, иной раз вынуждена признаться себе самой, что многое из случившегося не следовало воспринимать так болезненно. Слишком часто императрица, без всяких на то оснований чувствуя свою гордость задетой, вместо того чтобы объясниться, замыкалась в себе. Такое в её жизни случалось постоянно, и в конце концов эта благородная, незаурядная женщина со светлым умом и большим любящим сердцем отдалилась почти от всех. А тут ещё это несчастье с Рудольфом!

13 января исполняется год со дня его смерти. Елизавета не сомкнула глаз всю ночь, у неё сильно болит голова, но она договорилась с императором съездить в Майерлинг, где ещё ни разу не была. Между тем охотничий замок был превращён в монастырь кармелиток, а комната, где скончался Рудольф, — в церковь. Императорская чета и Валерия выехали по прекрасной лесной дороге в двух экипажах. За всё время никто не произнёс ни слова. В Майерлинге священник служит мессу у алтаря, который возведён именно на том месте, где прежде стояла кровать кронпринца. Елизавета присутствует на мессе словно в кошмарном сне. Рядом с ней — император, спокойный, с христианским смирением. Елизавета с горечью вспоминает всех тех, кто сыграл неблаговидную роль в последние месяцы жизни Рудольфа. Познав такое, думает Елизавета, потеряешь всякую веру в жизнь, любовь и дружбу.