Из Ишля императрица переезжает в Гедель. Перестав ездить верхом, она теперь ведёт здесь совершенно иную жизнь. Она встаёт в половине седьмого утра и, позавтракав, очень долго и с большой интенсивностью занимается физическими упражнениями. Потом к ней приходит император, и они, прогуливаясь взад и вперёд, обсуждают события текущего дня. Франц Иосиф больше всего любит эти часы.

Со смертью короля Людвига II настал покой. Ей так долго внушали, что король действительно был сумасшедшим, что она, вспоминая похожие случаи в роду Виттельсбах, снова начинает опасаться, как бы и её, учитывая сходство некоторых её привычек с наклонностями покойного монарха, не постигла какая-нибудь аналогичная судьба. Теперь императрица вновь начинает уделять пристальное внимание учреждениям по уходу за умалишёнными. Вернувшись в Вену, она 11 декабря 1886 года посещает сумасшедший дом в Брюндфельде. Она является туда со своей золовкой, женой герцога Карла Теодора, совершенно неожиданно, без всякого предупреждения. Вызывают директора заведения и тут же начинают обход.

Сперва Елизавете собирались показать только отделения тихопомешанных, однако она настаивает, чтобы её проводили и к совсем тяжёлым больным и опасным умалишённым. Она безбоязненно беседует с больными. Попадает она и в так называемое «спокойное» женское отделение. Среди больных и фройлен Виндиш — очень милая особа двадцати восьми лет, у которой после несчастной любви начались приступы душевного заболевания. В тот самый момент, когда Елизавета входит в зал, спокойно сидевшая прежде девушка неожиданно издаёт пронзительный вопль, бросается к императрице и прежде чем кто-либо успел заслонить своим телом Елизавету, срывает у неё с головы небольшую чёрную соломенную шляпу. Побледневшая Елизавета испуганно отшатывается, но в этот момент к девушке подскакивает опомнившийся врач и железной хваткой сжимает её руку:

   — Ради Бога, фройлен Виндиш, ведь вы же такая славная девушка!

   — Посмотрите на неё, — кричит фройлен Виндиш, — она уверяет, что она — императрица Австрии! Просто неслыханная наглость! Ведь императрица — я!

   — Милая моя, — пытается успокоить её врач, — ну, конечно же, вы императрица. Вы же знаете, что вы здесь хозяйка и всегда были очень гостеприимны...

   — Да, верно, — отвечает, помедлив и постепенно успокаиваясь, Виндиш, — вы правы...

Елизавета, несмотря на пережитый страх, не вполне удовлетворена увиденным и настаивает на осмотре отделения для буйных пациентов. Она хочет убедиться, не проявляют ли по отношению к ним бесчеловечность. Уже собираясь садиться в коляску, чтобы ехать домой, она внезапно оборачивается и говорит:

— Пожалуйста, мне хочется её раз побывать в отделении, где со мной произошла эта злополучная история.

Пренебрегая предостережениями директора, заявившего, что он вынужден снять с себя всякую ответственность за последствия, она поднимается в зал, где по-прежнему сидит фройлен Виндиш. При появлении императрицы она вскакивает с места, но на этот раз она бросается на колени, молит, воздев руки, о прощении. У Елизаветы бегут по щекам слёзы, она препятствует врачам и служителям, готовым образовать между ней и душевнобольной защитное кольцо, поднимает девушку с колен и как может утешает её.

В этот же период жена герцога Карла Теодора пытается помирить Елизавету с её матерью и Софией Алансонской. Однако императрица никак не может забыть историю со скарлатиной. Кронпринц, как и Валерия, находит, что она зашла в этом деле слишком далеко. В остальном же он теперь не разделяет взглядов своей сестры.

Рудольф всё больше отдаляется от родных. Что касается политики, он отнюдь не разделяет взглядов отца и в мировоззренческих вопросах является полным антиподом своего семейства. Общий язык он находит скорее с эрцгерцогом Иоганном Сальватором, который также воспринимает окружающую действительность негативно, с критических и едко сатирических позиций.

Елизавету беспокоит, как сложатся отношения, когда кронпринц Рудольф станет императором, а эрцгерцог Сальватор будет его шурином. Может сложиться щекотливая ситуация. Императрица уже размышляет над тем, что в случае, если война между Францией и Германией разразится раньше, чем между Австрией и Россией, эрцгерцогу следует добровольно вступить в германскую армию, посрамив таким образом каждого, кто против него.

Прогуливаясь с Валерией по парку Шёнбрунна, Елизавета говорит с ней о будущем и встречает фрау Шратт. Тогда вся Вена восхищалась ею как придворной дамой. Актриса протягивает Елизавете букет фиалок, поскольку, как она уверяет императрицу, получить его в подарок первого марта — это счастье. В доказательство своей признательности Елизавета вместе с Валерией вечером того же дня приходят на первый акт «Владельца хижины» Онета и подбадривают из своей ложи красавицу актрису. В целом же Елизавета избегает современных развлекательных пьес типа «Пожиратели фиалок», в которой фрау Шратт особенно нравится императору. Елизавета предпочитает посещать пьесу Софокла «Эдип в Колоносе».

Этой весной Елизавета отправляется на юг Венгрии в Геркулесбад, который ей расписывали как прекрасный курорт. Здесь Елизавета не расстаётся с произведениями Гейне и погружается в них до такой степени, что буквально вступает в душевное общение с усопшим поэтом. 28 апреля в Геркулесбад в гости к Елизавете прибывает румынская королева Кармен Сильва. Среди прочих там разговор заходит и о Гейне.

— Я уже перестала восхищаться им как прежде, — признается королева, — потому что некоторые из его стихов неприятно задевают меня.

Вечером того же дня, когда Елизавета, лёжа в постели, воскрешает в памяти разговор с Кармен Сильвой, она вдруг ясно видит перед собой профиль поэта, знакомый ей по рисункам, при этом испытывает странное чувство, как будто его душа стремится извлечь из тела её собственную... «Борьба продолжалась несколько секунд, — описывает Елизавета это происшествие своей дочери, — но Иегова не позволил душе покинуть тело. Видение исчезло и, несмотря на разочарования последующей жизни, укрепило мою временами колеблющуюся веру и пробудило во мне ещё большую любовь к Богу».

Во время пребывания в Геркулесбаде Елизавета много времени отдала занятиям литературой, написала множество стихов, чему немало способствовала инициатива румынской королевы. Елизавета сама удивляется своей творческой плодовитости. 13 мая она отправляется в Синайю с ответным визитом к Кармен Сильве.

После того как Елизавета покинула Синайю, Кармен Сильву ещё долго не покидают мысли о сути её тёзки на троне.

— Человека, если только он не крутится как белка в колесе, не занимается однообразной работой, которую обычай предназначает для этой касты или для той категории людей, склонны обвинять в забвении своего долга. Если вдруг одному из них хватит мужества быть иным, думать и поступать не так, как все, его едва не забьют камнями все те, кто не способен уподобиться ему. Я всегда говорю: мода — для тех женщин, у которых нет вкуса, этикет — для людей, которым не хватает воспитания, церковь — для людей, которым не хватает религиозности, монотонный и однообразный труд — для тех, кто лишён фантазии или энергии.

Вернувшись в Вену после продолжительной разлуки, Елизавета с огромной радостью встретилась с любимой Валерией, которая была удивлена переменами в настроении матери. Она находит, что со смертью короля Людвига Елизавета сделалась такой набожной, какой она её никогда не знала. Теперь Елизавета всё объясняет волей всемогущего Иеговы, во всём полагаясь на него. «Однако, — пишет Валерия, — мамина набожность особого рода. Иная, нежели у других людей, не столько красноречивая, сколько восторженно-мечтательная, искренняя и отвлечённая, подобно культу мёртвых, который она в последнее время исповедует особенно в отношении Гейне и Людвига II».

Валерия всё ещё не уверена, действительно ли она любит эрцгерцога Франца Сальватора. Елизавета поощряет зарождающееся взаимное увлечение молодых людей. Однако во время поездки на озеро Аттерзее императрица спрашивает молодого эрцгерцога, был бы ли он рад ввязаться в войну и против кого охотнее выступил бы — против Германии, России или Италии. Франц Сальватор на это отвечает: