— Там я никогда не поправлюсь. Страх за близких убьёт меня. Когда мой муж уходит из дома, я всегда спрашиваю себя, вернётся ли он живым.

Елизавета оказывается у великой княгини как раз во время смены караула. Вдруг русская замечает, что площадь перед дворцом заполнена людьми. Насмерть перепуганная, она спрашивает:

   — Что хотят все эти люди?

   — Они ждут, когда заиграет музыка и начнётся смена караула, только и всего.

Когда затем император в сопровождении одного адъютанта отправляется в Шёнбрунн, великая княгиня безмерно удивляется отсутствию какого бы то ни было эскорта.

   — Как? А где же гвардия?

   — Зачем? Люди рады взглянуть на своего императора...

   — Счастливая страна! Такой стране остаётся только позавидовать!

Великая княгиня не может прийти в себя от изумления...

После Англии Елизавета охладела к занятию конным спортом и у себя на родине. Вместо этого она начинает очень много ходить пешком, можно даже сказать, совершать пешие походы, причём быстрым шагом. Единственная из дам, которая не уступает ей в этом, — графиня Фестетич, и порой и ландграфиня Фюрстенберг. «Я находилась до смерти», — записывает после одного из таких походов Мария Фестетич в своём дневнике. Но внешне она не хочет показать вида. Собственно говоря, они не идут, а не переставая бегут всю дорогу, а это так тяжело для спутников императрицы.

В апреле возобновляется охота в Гединге, затем 19 апреля императрица присутствует на весеннем смотре в Шмельце. По пути домой Марии Фестетич приходится сообщить Елизавете печальную весть о смерти знаменитой наездницы Эмили Луассе, которая разбилась, упав неудачно с лошади во время циркового представления. Елизавета очень симпатизировала этой элегантной, чрезвычайно искусной женщине, заслуживавшей всяческого уважения. Мария Фестетич намеренно описывает это смертельное падение со всеми подробностями, стремясь побудить и императрицу ездить осторожнее. Но необходимости в её предостережении нет: теперь Елизавета ездит не только гораздо меньше, но и значительно осмотрительнее.

23 апреля императрица отправляется в очередной продолжительный поход. Её сопровождает флигель-адъютант барон фон Гемминген, некий профессор и графиня Фестетич. Эта так называемая прогулка рассчитана на пять-шесть часов. По возвращении флигель-адъютант заявляет:

   — Вот это прогулка! Ваше величество! Настоящий рекорд! Впрочем, мне, охотнику, не привыкать ходить пешком!

В Бурге запоздалых путешественников уже поджидает озабоченный император. Он успокаивается, лишь увидев наконец Елизавету.

   — Вы ещё живы? — спрашивает он Марию Фестетич.

   — Не знаю, что и сказать, Ваше величество. Чувствуем мы себя превосходно, только умираем от голода. Мы совсем ничего не ели.

На это Франц Иосиф со смехом замечает:

   — Этого ещё не хватало... Это просто неслыханно! И бедному Геммингену пришлось вынести это так называемое удовольствие. А теперь быстрее за стол!

Вскоре все перебираются в Офен. И здесь Елизавета не прекращает свои многочасовые походы. Нередко продолжительность таких променадов растягивается до шести часов, и кайзер, покачивая головой, слушает доклад начальника полиции, что его подчинённым нелегко обеспечить безопасность Её величества, поскольку никто заранее не знает маршрута этих походов, так как Елизавета имеет обыкновение отправляться в путь куда глаза глядят, без всякого плана.

В июне, при традиционном посещении родных мест, императрица пытается совершить переход пешком из Фельдафинга в Мюнхен. В июле тоже начинаются прогулки в горы; чтобы отправиться вместе с ней, необходимо очень хорошо ходить пешком. 9 августа германский император в свои восемьдесят лет наносит визит в Ишль и замечает:

   — К сожалению, из-за слишком далеко зашедшей юности я уже не могу сопровождать Ваше величество в таких прогулках.

С ним чрезвычайно любезны, вечером его ведут в театр на спектакль «Обещание позади плиты», не задумываясь над тем, что в этой пьесе высмеивается пруссак.

На сентябрь планируется поездка императора в Триест и Далмацию. Министр-президент граф Таафе настоятельно желает этого, чтобы сгладить впечатление от подавленного в этом году восстания в Кривошийе, самой южной области Далмации, и оказать противодействие итальянской националистической ирреденте[57], приобретающей влияние в Триесте. При дворе все без исключения считают эту поездку весьма опасной. Можно не сомневаться, что тут или там на императора попытаются совершить покушение. Франц Иосиф собирается ехать один. Однако Елизавета, как всегда, оставаясь верной себе, считая, что мужу угрожает опасность, настаивает на том, чтобы сопровождать его. Её заботит судьба мужа, и она возмущается тем, что Таафе и наместник в Триесте втравливают императора в эту авантюру. Чутьё подсказывает ей истину.

14 сентября Рим покидают два заговорщика[58], в том числе Гульельмо Оберданк, чтобы выбрать удобный момент и отомстить мнимому тирану своего родного города Триеста.

16 сентября императорская чета под проливным дождём добирается до унылого Мирамара. Между тем бдительное посольство дало знать о заговорщиках, и едва те пересекли границу, как самый опасный из них был арестован.

В Мирамаре Елизавета вдвоём с Марией Фестетич, несмотря на проливной дождь, совершают по главной улице пешую прогулку до самого Триеста и обратно. Домой они возвращаются промокшие до нитки. В Триесте императорскую чету принимают 17 сентября. Все крайне возбуждены и взволнованы, только и говорят о покушениях, поэтому свита подозрительно озирается по сторонам. К счастью, открытие выставки проходит без каких бы то ни было происшествий. Каждый рад вечером оказаться дома целым и невредимым. На следующий день Елизавета выходит из дому, и в глаза ей бросаются надписи, сделанные чёрной краской на цоколе какой-то статуи: «Да здравствует Оберданк!».

Франц Иосиф собирается один посетить казарму и госпиталь, но Елизавета добивается того, чтобы пойти вместе с ним. Когда подают карету, она в сопровождении своей собаки по кличке Плато уже ждёт его. Елизавета внушает императору, что должна сесть слева от него — то есть со стороны побережья, потому что якобы не может сидеть на солнце. В действительности она делает это, поскольку считает, что таким образом сможет лучше защитить императора. Франц Иосиф берёт с собой минимальную свиту:

— Нужно захватить с собой только тех, без кого никак не обойтись, — считает он, — здесь действительно везде подстерегает опасность.

Вечером на пароходе компании Ллойд должен состояться бал. Море сильно штормит, и льёт проливной дождь. По мокрой мраморной лестнице императорская чета в сопровождении свиты спускается от Мирамара, как некогда Максимилиан и Шарлотта, отплывавшие навстречу неизвестности. Происходящее напоминает маскарадное шествие. Все облачены в непромокаемые плащи, в том числе и сам император, у плащей подняты капюшоны. Лакеи освещают путь факелами. Процессия садится в баржу, которая покачивается на воде у подножия лестницы и тут же, борясь с волнами, покидает защищавшую её гавань. Императрица сидит неподвижно, словно мраморное изваяние, в ярком свете лодочного фонаря; лицо у неё спокойное, задумчивое, как всегда, когда она чем-то озабочена. Франц Иосиф весело болтает, чтобы как-то разрядить серьёзную ситуацию. Мария Фестетич думает о министре-президенте Таафе, который должен нести ответственность за всё это рискованное предприятие, а сам наверняка расположился с сигарой во рту в удобном кресле, в тепле и уюте. И это в то время, когда императорскую чету глухой ночью шторм носит по волнам в какой-то ореховой скорлупе. Позади виднеется Мирамар, озарённый каким-то магическим светом, будто сказочный замок. Канонерская лодка «Люцифер», которой предстоит доставить августейшую пару на пароход, ярко иллюминирована и украшена флагами. Когда барка причаливает к трапу лодки, оказывается, качка столь сильна, что императорская чета со свитой попадают на борт с огромным трудом, рискуя жизнью. Звучит императорский гимн, временами заглушаемый криками «ура», но все дрожат от холода и волнения. Судно сразу же разворачивается к живописному Триесту, амфитеатром поднимающемуся вверх и сверкающему тысячами огней. Елизавета любуется этим зрелищем и с улыбкой произносит: