Дела не позволяют Францу Иосифу приехать в Гаратсхаузен, и он просит Елизавету скорее возвращаться в Ишль. Она даёт согласие, но прибавляет: «Как я сговорчива и готова идти на жертвы во имя тебя, так же, надеюсь, поведёшь себя и ты со мной». Франц Иосиф интересуется Людвигом II. «Короля Баварии, слава Богу, не видно и не слышно, — отвечает Елизавета, довольная, когда её оставляют в покое, — он вообще непоседа и никогда не сидит на одном месте». Скрепя сердце, она решает возвратиться в Австрию, в Ишль. «Там, куда я еду, меня ждут одни неприятности, если не считать тебя и моих лошадей», — жалуется она своей подруге Иде. Тем самым Елизавета намекает на то, что при дворе на неё обижаются за любовь к Венгрии. Правда, эрцгерцогиня София с возрастом, убедившись, что император и императрица прекрасно ладят друг с другом, ведёт себя весьма сдержанно и несомненно считается с Елизаветой. В своё время София перестаралась, проявляя враждебность к Венгрии, однако теперь Елизавета слишком часто забывает о том, что в конце концов она — императрица Австрии...

При дворе все разговоры вертятся вокруг предстоящей поездки императора на торжества по случаю открытия Суэцкого канала. Они намечены на 16 ноября 1869 года. Не вполне поначалу ясно, следует ли Елизавете сопровождать императора, неизбежные торжества по этому поводу пугают её, а кроме того, она недолюбливает императрицу Евгению, но поскольку и Франц Иосиф считает, что его половине лучше остаться дома с детьми, принимается окончательное решение: император поедет один. 26 октября они расстаются в Геделе. В последний момент Елизавете становится жаль отпускать мужа одного. Целый день она думает о нём и о замечательном путешествии, которое ему предстоит. Заботясь о муже, она убеждает Франца Иосифа захватить с собой врача.

Основываясь на таком мелком факте, эрцгерцогиня София заключает, что между супругами прекрасные отношения, и ставит это в заслугу Елизавете: «Да вознаградит за это Господь твою добрую маму!» — пишет она в письме к кронпринцу Рудольфу. Франц Иосиф отправляет письмо жене в тот же самый день 26 октября, когда он «расстался со всем, что ему дорого на этом свете».

Первую остановку император делает в Константинополе, где наносит визит султану Абдулу Азизу, «самому очаровательному, какого только можно себе представить, хозяину дома». Изо дня в день Елизавета отсылает пространные письма и отчёты. Она сгорает от зависти, читая описание султанских конюшен. «Ты тоже, наверное, начала бы с этого», — высказывает своё мнение Франц Иосиф, описывая великолепных арабских скакунов, любимую белую лошадь султана, восемь сотен прочих придворных лошадей и так далее. Она смеётся над маленьким принцем, сыном великого правителя, который, по словам Франца Иосифа, один владеет полутора сотнями лошадей, но при этом так зол и невоспитан, что «колотит хлыстом адъютантов султана». Читая эти описания и слыша о великолепной, тёплой погоде на юге теперь, когда в страну снова пришла зима, Елизавета испытывает «ужасную тоску» по мягкому климату. Она тоже почти ежедневно пишет Францу Иосифу пространные письма и надеется, что из них он поймёт, что она «довольно думает о нём, хотя и не умеет выразить это в занимательной форме». Андраши, сопровождающий императора, тоже исправно пишет Иде Ференци, а тем самым косвенно и Елизавете.

Из Константинополя император едет в Яффу, а оттуда — к святым местам. Великий правитель приготовил для Франца Иосифа блестящий эскорт. Император вместе с Андраши любуется живописными фигурами местных жителей, облачённых в цветные бурнусы. Андраши особенно поглядывает на женщин. В лагере сопровождающих их лиц раскинуты палатки, расшитые золотыми нитями и шёлком, там находятся сотни турецких солдат на одногорбых верблюдах и бедуинов на прекрасных лошадях. Весь караван направляется в Иерусалим. На берегах Иордана император велит наполнить речной водой многочисленные бутыли, чтобы привезти домой, ибо с незапамятных времён членов императорского дома крестят этой священной водой. Андраши даже купается в ней, поскольку слышал, будто бы каждый, кто искупался в водах Иордана, обретает способность творить чудеса. «Это может потребоваться моей родине», — уверяет он.

Из этой поездки Франц Иосиф отсылает жене всё, что будет напоминать о святых местах. Здесь и фляжка с водой из Иордана, набранной в том месте, где Иоанн крестил Христа, шкатулка из камня, из которого был изготовлен гроб Господень, и тому подобные реликвии.

Из Яффы император со свитой направляется в Суэц. По прибытии туда Франц Иосиф получает наконец первые письма жены. Она пишет ему о новой собаке по кличке Шедоу. «Я завидую султану из-за его диких зверей. Но ещё больше мне хотелось бы иметь мавра. Может быть, ты привезёшь мне одного в качестве подарка, за что я тебя уже заранее целую бесчисленное число раз... Теперь ты, наконец, вместе со своей любимой императрицей Евгенией. Я ревную при одной мысли, что ты сейчас поёшь ей дифирамбы, в то время как я сижу здесь одна и не могу даже отомстить... Я сейчас обленилась как никогда прежде, и одна мысль, что нужно чем-то заняться, вселяет в меня страх. Но в Константинополь мне бы очень хотелось...» Франц Иосиф спешит успокоить жену: Евгения Французская уже давно не так привлекательна, он нашёл её заметно потолстевшей.

Грандиозный бал во дворце вице-короля Египта объединил всех высоких и не очень высоких гостей, прибывших на церемонию открытия канала. Были приглашены несколько тысяч человек, так что общество оказалось весьма пёстрым. В залах царила невообразимая теснота, так что даже императору Францу Иосифу, явившемуся под руку с императрицей Евгенией, облачённой в роскошное ярко-красное платье и с диадемой на голове, с трудом удалось пробраться через толпу. Организация бала никак не отвечает масштабам торжества. Ужина приходится ждать бесконечно.

«Всеми нами, — жалуется Франц Иосиф жене, — владело одно-единственное желание — скорее приняться за еду. Императрица и я, мы оба прилагали все усилия, чтобы приблизить начало ужина, которому мы не могли не отдать должное, ибо он был задуман с завидным хлебосольством — в меню было свыше трёх десятков блюд». В этом Елизавета нисколько не завидует своему супругу. Поехать — да, этого бы ей хотелось, но если за такую поездку пришлось расплачиваться участием в подобных торжествах, то ехать лучше не стоит.

Вести от королевы Марии Неаполитанской дают основания предполагать, что ожидаемое радостное событие произойдёт в декабре. Елизавета так подгадывает свой отъезд, что в Мирамаре встречается с императором, возвращающимся с Востока, и лишь потом отправляется дальше, в Рим. Там как раз собрался Вселенский собор, участвовать в котором съехалось не меньше восьмисот иерархов церкви со всех концов света. Елизавета остановилась в палаццо Фарнезе как гостья короля Неаполя, который «рассыпается в любезностях», ничуть не смущая сестёр.

8 декабря императрица присутствует на открытии Вселенского собора, расположившись в ложе, отведённой для суверенов. «Целое море епископских митр», — делится она своим впечатлением с мужем. Удивление вызывают у неё длительные церковные обряды, например, обряд изъявления покорности, когда всё присутствующее духовенство приближалось к папе для целования руки. Всё это продолжалось почти семь часов. На следующий день императрица является в Ватикан к папе. Он говорит много и весьма дружелюбно, но она мало что понимает, поскольку папа говорит по-итальянски. Однако неоднократное «ползание на коленях» представляется ей «довольно забавным». 12 декабря папа Пий IX посещает палаццо Фарнезе. «Всё это, — сообщает Елизавета мужу, — опять сопровождалось ужасными церемониями. Весь дом был в сборе, и мы ожидали Его святейшество, стоя на коленях у подножия лестницы... Поскольку беседа велась по-итальянски, мне не было нужды напрягать внимание. Во время проводов повторился тот же церемониал. Затем папа надвинул на уши ярко-красную тиару и облачился в горностаевую мантию такого же цвета — в этот момент он напомнил мне императрицу Каролину Августу...»