Елизавета считает, что наступил подходящий момент для того, чтобы, следуя совету Андраши, вновь лично повлиять на супруга. Франц Иосиф тоже испытывает горячее желание поговорить с Елизаветой, и 30 июля она решает поехать в Вену. Ещё вечером она даёт знать Андраши, что хотела бы переговорить с ним утром следующего дня. «Если будет достигнут успех, — отмечает граф в дневнике под впечатлением от этого приглашения, — Венгрия должна будет благодарить «прекрасное провидение», которое ей покровительствует больше, чем она думает». Когда он пишет эти строки, Елизавета упрашивает супруга пойти навстречу желаниям венгров. Император упрямится, он подчёркивает, что обязан блюсти интересы всех народностей, входящих в состав монархии, приводит доводы Белькреди, возражения которого обусловлены тем впечатлением, какое произведут уступки Венгрии на Богемию, так или иначе сильнее всего пострадавшую в результате войны, и так далее.
Мнения резко расходятся: Елизавета почти сердится, император тоже теряет терпение, хотя после столь долгой разлуки, во время которой произошло так много трагичных событий, он чрезвычайно рад встрече с женой.
Днём позже, 31 июля, у императрицы появляется Андраши. Елизавета расстроена — приходится признаться графу, что она ничего не добилась; она крайне мрачно смотрит на будущее и предвидит приближение распада всей империи. Елизавета добилась только того, что Андраши получает возможность ещё раз попасть к императору, чтобы изложить ему свои идеи о новых принципах организации монархии. Однако теперь налицо перспектива заключения мира, давление внешнего врага ослабевает, и крепнет убеждение, что ситуация в Венгрии не столь критична, как изображают её Андраши и Деак — а с их слов и императрица, — чтобы добиться своих целей.
После непродолжительного пребывания в Вене Елизавета 2 августа возвращается к детям в Офен. Франц Иосиф отпускает её крайне неохотно. «Мой милый ангел, — пишет он ей 4 августа, — теперь я опять наедине со своими невзгодами и тоскую о тебе. Скорее приезжай ко мне, разумеется, если тебе позволят силы и состояние здоровья, ибо если ты и была раздражена и придирчива, я всё же так люблю тебя, что не могу без тебя... Этот проклятый венгерский легион[46] снова наступает на Венгрию. Надеюсь только, что наши войска ещё настигнут и уничтожат его. Прощай, моя Зизи, думай обо мне с любовью и быстрее возвращайся».
Теперь, когда начинают сказываться последствия проигранной военной кампании, Франц Иосиф пребывает в состоянии «меланхолии и депрессии и безучастен ко всему». Ему приходится взять себя в руки, чтобы не расслабляться именно теперь, в момент мирных переговоров. В такое время он как никогда тоскует о жене и ставит в конце писем, адресованных ей, трогательную подпись «Твой одинокий муженёк».
Елизавета всё ещё таит обиду на мужа за то, что он не пошёл ей навстречу в венгерском вопросе. Она расценивает это как личное поражение, которое особенно задевает её, поскольку происходило на глазах у Андраши. Словно желая наказать мужа, 5 августа она отправляет ему чрезвычайно сдержанное письмо, что не может приехать, так как Шёнбрунн в это время года вреден для её здоровья, в крайнем случае для неё и детей речь может идти только об Ишле. К тому же она недавно была у него, теперь его очередь приехать.
На этот раз Франц Иосиф всерьёз рассердился, и его ответ выдержан в резких тонах, чего прежде никогда не бывало. «Моя дорогая Зизи, — пишет он, — сердечно благодарю за твоё письмо от 5 августа, всё содержание которого преследует единственную цель — привести мне массу причин, по которым ты с детьми собираешься остаться и остаёшься в Офене. Поскольку ты не можешь не отдавать себе отчёта в том, что сейчас, когда возобновилась война в Италии и продолжаются мирные переговоры с Пруссией, я не могу уехать отсюда, что я не вправе придерживаться твоей точки зрения, учитывающей исключительно интересы Венгрии, и пренебрегать теми землями, которые, оставаясь верными, перенесли неслыханные страдания и именно теперь нуждаются в особом внимании и особой заботе, ты поймёшь, что я не в силах приехать к вам. Если здешний воздух ты находишь нездоровым, пусть так, но и в Ишль мне не удастся приехать, равно как и в Офен, поэтому мне придётся смириться и терпеливо переносить своё уже привычное одиночество. В этом отношении я уже научился держать себя в руках. В конце концов ко всему привыкаешь... Не стану больше распространяться на эту тему, иначе наша переписка становится слишком скучной, как ты верно заметила. Буду терпеливо ждать твоего дальнейшего решения».
Это письмо застало Елизавету в тот момент, когда она нервничала и чувствовала себя не очень хорошо. Душевную тревогу, овладевшую ею, она снова пытается унять, часами разъезжая на лошади в окрестностях Офена. На раздосадованное письмо императора Елизавета отвечает очень коротко, не входя в его подробности, и сообщает исключительно о своих поездках верхом. Во время одной из них императрица очутилась вблизи замка Геделе. Ей хочется всё подробно осмотреть, и она просит у Франца Иосифа разрешения поехать туда, тем более что в замке организован госпиталь для раненых.
Сердитое настроение у Франца Иосифа давно прошло, и он теперь выражает только свою тревогу и глубокую озабоченность тем, что из-за слишком продолжительных скачек Елизавета станет ещё худее и она окончательно лишится сна. Он вспоминает 1859 год, когда произошло то же самое. «Если хочешь, — пишет Франц Иосиф, — можешь ехать в Геделе к раненым. Только не рассчитывай, что мы сможем его купить, потому что у меня теперь нет денег, и в эти суровые времена нам придётся быть очень экономными. Ужасно опустошили пруссаки и семейные владения — потребуются годы, чтобы восстановить их снова. Бюджет двора на следующий год я сократил до пяти миллионов, так что нам надо будет сэкономить свыше двух миллионов. Придётся продать почти половину конюшни и вести чрезвычайно расчётливую жизнь... Твой расстроенный муженёк».
Это письмо тронуло Елизавету. Ей стало жаль, что тогда она так сурово обошлась с супругом, и 9 августа она написала ему, что примерно 13 августа приедет в Вену и останется на целую неделю. Вернувшись в Вену, она со стороны своего окружения, равно как и в поведении эрцгерцогини Софии, которой по возможности сторонилась, почувствовала буквально ледяную холодность. Теперь к ней враждебно относится не только двор, но и правительство, в то время как народ, от которого тщательно скрывают деятельность императрицы на благо Венгрии, с неудовольствием отмечает продолжительное отсутствие императрицы в Вене, которое уже не объяснить военными невзгодами. Белькреди особенно возмущён тем, что она вмешивается в его дела. Министр упрекает её в том, что Елизавета якобы воспользовалась душевным состоянием императора, когда на него обрушились все эти печальные известия, чтобы с ещё большей энергией поддержать «специфические и эгоистические устремления Венгрии», которые она долгое время безуспешно поощряла. Но для Франца Иосифа пребывание Елизаветы рядом с ним — настоящее наслаждение, ибо чем ближе мир, тем больше проявляются внутренние трудности. Когда 19 августа Елизавета возвращается в Пешт, император чувствует себя совершенно несчастным. Франц Иосиф находит, что при расставании она выглядела слишком весёлой. Не прошли ещё и сутки, а он уже жалуется ей, как одинок и печален, как сильно тоскует по ней и как его всё больше покидает мужество. Поддерживают императора лишь чувство долга и робкая надежда, что, может быть, на смену теперешним европейским осложнениям придут более спокойные времена. «Трудности во время мирных переговоров продолжаются, но мы, пусть с опозданием, всё же выдворим проклятых пруссаков из страны. Впору впасть в отчаяние».
Особенно болезненно воспринимает император то, что всё это ему приходится переживать одному, ибо, как говорит Франц Иосиф, с Елизаветой он может побеседовать, и она иной раз даже поднимает ему настроение, хотя временами бывает и несколько придирчивой. «Как мне не хватает тебя, сокровище моё! — пишет Франц Иосиф жене. — Не оставляй меня так долго одного, Зизи! Не вынуждай меня так долго томиться и быстрее приезжай!»
