Императрица пока ещё не окончательно разобралась в своём августейшем родственнике. В родительском доме, где она так хорошо себя чувствует, ей доводится слышать о кузене гораздо более сдержанные суждения. Вскоре Бломе просит у Елизаветы аудиенцию и рассказывает ей о короле просто удивительные вещи. Монарх, по его словам, делается всё более странным, из-за своего эксцентрического поведения он теряет расположение и симпатию собственного народа и так далее. Вернувшись домой, Елизавета характеризует суждения Бломе своему супругу, который с растущей озабоченностью читает известия из Мюнхена, как слишком резкие, потому что ей неприятно слышать, когда так осуждают короля, правящего на её родине.
В июле императорская чета по своему обыкновению едет вместе с детьми в Ишль. Императрица недовольна своим сыном, она находит, что он слишком бледен, излишне общителен; она убеждена, что обширный план воспитания предъявляет чрезмерные требования к кронпринцу, пусть даже не по годам развитому физически и духовно, однако скорее нервному и легко возбудимому ребёнку. С 1864 года, когда наследнику престола пошёл седьмой год, его воспитание доверили генерал-майору графу Гондрекуру, но с тех пор ребёнок довольно заметно сдал физически.
Императрица вновь и вновь убеждается, что не имеет возможности никак повлиять на воспитание своего собственного сына. Она испытывает необычайную ревность к свекрови, что мешает ей уяснить добрые намерения эрцгерцогини. Воспитательные приёмы, практикуемые генералом, и его манера обращения с её сыном непременно сделают из Рудольфа «форменного идиота», по её собственному выражению. «Это просто глупость, — говорит Елизавета, — пугать шестилетнего ребёнка водолечением и надеяться сделать из него героя». Гондрекур, например, велит ему встать возле двери с внутренней стороны стены зоологического сада в Лайнце, сам быстро выскальзывает наружу и затем кричит из-за двери: «Вот бежит кабан!». Ребёнок, разумеется, поднимает крик, но чем больше он кричит, тем больше страху на него нагоняют. Мальчик делается настолько нервным, что это, по словам императрицы, становится просто «опасно для жизни». Эрцгерцогиня София тоже не одобряет подобных методов, однако Гондрекур — её протеже, поэтому всю ответственность Елизавета сваливает на свекровь. Когда императрица узнает историю с кабаном, её терпению приходит конец. Она собирает всё своё мужество и идёт к императору. Но Франц Иосиф колеблется. У него множество серьёзных дел. К тому же он убедился, что мать не жалеет сил для воспитания его сына, поэтому больше доверяет ей, а не суждению своей молодой жены, и не может решиться пойти против воли матери. Елизавета идёт на крайний шаг:
— Я не могу спокойно смотреть на это. Или Гондрекур или я!
После этих слов она покидает императора, поднимается в свою комнату и составляет настоящий ультиматум: «Я желаю, чтобы мне были предоставлены неограниченные права во всём, что касается детей: выбор их окружения, места их пребывания, руководства их воспитанием. Одним словом, до наступления их совершеннолетия всё должна решать исключительно я. Далее, что касается моих личных дел, я желаю, чтобы мне было предоставлено право решать их самостоятельно. Тут и выбор моих приближённых, и места моего пребывания, и все перемены в доме и так далее и тому подобное. Елизавета».
Видя, что жена настроена очень решительно, император сдаётся. Гондрекура убирают, весь уход за кронпринцем поручается врачу Герману Видерхоферу, а воспитание возлагается на полковника Латура фон Турнбурга. Когда Гондрекур уходит, Елизавета благодарит Бога. Правда, от этого отношения с эрцгерцогиней Софией не улучшаются — напротив, ближайшие месяцы императрицу ожидает нелёгкая жизнь. Она вынуждена страдать не только от самой эрцгерцогини, но и от её самого ревностного сторонника, обер-шталмейстера графа Грюнне, который втайне считает, что своей потерей после 1859 года важной должности генерал-адъютанта он, как и Гондрекур, обязан влиянию императрицы. Все пытаются разъединить Елизавету с императором. Она даже утверждает, что её хотят погубить и с дьявольской хитростью выбрать удобный случай и спровоцировать на ложный шаг, чтобы оторвать от Франца Иосифа.
Вместе с тем растут не только её влиятельность и уверенность в себе, но и её ответственность. И если прежде воспитание кронпринца велось в слишком консервативном духе, теперь оно в корне изменилось. Воспитание становится излишне либеральным, религиозное влияние эрцгерцогини Софии нейтрализуется, при этом Елизавета, однако, не ставит себе целью перегружать кронпринца разного рода учебными занятиями, а следовательно, и систематически заботиться о том, чтобы её ребёнок рос не по годам развитым. Взирать на всё это больно. У всех воспитателей наилучшие намерения, у них в руках все средства, богатство, возможность привлечь к воспитанию самые достойные и самые просвещённые умы многомиллионной страны, и при этом все воспитатели идут по ложному пути.
Императрица радуется своей победе над супругом и благодарна ему. Теперь императрица регулярно получает от господина фон Латура сведения об успехах и поведении своего сына и, памятуя о прежней неосведомлённости, испытывает от этого большую радость. Что касается политики, Елизавета с огромным интересом следит за стремлениями вновь приблизить к Австрии государства по ту сторону Лейты на условиях, которые сформулировал Деак в газетной статье, опубликованной на Пасху. Она целиком на стороне Венгрии.
Антагонизм с итальянской провинцией Венеция, всё ещё остающейся в составе Австрии, по-прежнему существует. Генеральный консул Баварии сообщает оттуда: «Австрия имеет в своей южной провинции несколько миллионов подданных, которые говорят по-итальянски и платят налоги, однако сторонников империи среди них нет... Там все и вся питают недоброжелательность к Австрии, её владычество терпят, потому что приходится... но лишь до лучших времён, которые принесут с собой желательное слияние с королевством Италия. Площадь Святого Марка продолжает оставаться местом, где собираются люди высокого и низкого сословия, богатые и бедняки, местные уроженцы и пришлые, с той, однако, разницей, что итальянцы и австрийцы держатся особняком, порознь гуляют, порознь едят и пьют, порознь танцуют и музицируют».
Разумеется, при таких известиях неудивительно, что Бавария следует примеру многих европейских государств и уже формально признает провозглашённое в 1861 году королевство Италия. Елизавету, которая рассматривает все события через призму своих собственных семейных интересов, это возмущает, ибо подобное признание затрагивает и права её сестры Марии, изгнанной королевы Неаполя. Она даёт почувствовать своё негодование баварскому посланнику в Вене, графу Фуггеру, который незамедлительно сообщает о нём своему королю. Людвиг II спешит написать ей, умоляя не сердиться на него за случившееся, ибо ему ничего другого не оставалось. «Дорогой кузен, — отвечает она, — можете быть уверены: каковы бы ни были мои взгляды, я никогда не стану питать к вам обиду или неприязнь. Не буду скрывать от вас, что признание Италии именно Баварией чрезвычайно удивило меня, ибо в каждой из изгнанных династий имеются представители баварской королевской семьи. Однако я думаю, что причины, толкнувшие вас на эти непонятные шаги, были столь существенны, что моё скромное суждение относительно ваших поступков во имя защиты важных интересов страны и исполнения возложенного на вас священного долга можно вовсе не принимать во внимание...»
Терять связь с родиной Елизавета не собирается. В споре, вспыхнувшем вокруг Рихарда Вагнера, она так же, как её отец, а поначалу и вся герцогская семья, принимает сторону Людвига II, хотя противники великого музыканта одержали тогда победу и 7 декабря 1865 года королю пришлось на время расстаться с ним. «С выдворением Рихарда Вагнера молодой монарх лишился своей любимой забавы», — сообщает домой граф Бломе.
Родительский дом продолжает оставаться для Елизаветы прибежищем, когда ей кажется, что она больше не в силах находиться в Вене. И такой кризис совершенно неожиданно разразился 13 декабря 1865 года. Когда император находится в Офене, Елизавета решает отправиться в Мюнхен. В телеграмме она испрашивает разрешения супруга, однако делает это в такой форме, что Францу Иосифу ничего другого не остаётся, как дать согласие. Народ в недоумении, почему императрица внезапно уезжает именно теперь, буквально накануне Рождества и собственного дня рождения. В своём донесении Бисмарку прусский посланник высказывает предположение, что в известной степени это решение Её величества не более чем одна из причуд, «каковые не редкость у принцесс из баварского герцогского рода». Император Франц Иосиф испуган. Он спешно поручает австрийскому посланнику в Мюнхене просить короля отказаться от торжественной встречи на вокзале, чтобы поездка императрицы оставалась по возможности тайной. Несмотря на обещание Елизаветы вернуться не позднее 23 декабря — следовательно, до своего дня рождения и Рождества, она, более или менее успокоенная относительно состояния своего здоровья, возвращается в Вену только 30 декабря в сопровождении матери. Первый день 1866 года, рокового года, она празднует в кругу семьи, с детьми и озабоченным мужем.
