В ту самую секунду, когда он договорил, из меня вдруг вырвалось то, что я долго прятал в темноте моей души, что клонило меня к земле. «Я вам не верю, – проговорил я. – Я вам не верю…»
Это было подлинное, бесконечное отчаяние, и я не мог больше удерживать его в себе. Первобытное неверие возобладало, несмотря на мое знание, несмотря на то, что я чувствовал: слова Ваубана – правда. Мой разум отчаянно пытался высвободиться от мрака кутавшего его отчаяния. И вдруг в моем рассудке будто бы заново проступили все те знания о хирургии желудка, которыми я обладал. Моя память уцепилась за имя Пеан, профессор Пеан, Париж, отель Сен-Луи, и прочие имена несколько менее знаменитых врачей, названия городов, заголовки прочтенных или еще не читанных научных трудов, но прежде всего – за заголовок одной из работ Пеана.
«Любезный коллега… – воскликнул Ваубан, – вам придется собрать мужество в кулак…»
«Я благодарю вас за все ваши старания, – сказал я вымученно, – простите мне мой неаккуратный выпад… Я хочу лишь кое-что рассказать вам…»
«Да, конечно!»
«Пока я дожидался вас, – проговорил я, – я заметил, что вы выписываете парижскую газету «Gazette des Hôpitaux», целые связки которой хранятся у вас в приемной. Не позволите ли вы мне пролистать выпуски за 1879 год?..»
Он с удивлением посмотрел на меня. «Разумеется, – откликнулся он, – хотя я и не понимаю, какое отношение это может иметь к проблеме, которую мы с вами только что обсудили. Но, само собой, вся моя подписка в вашем полном распоряжении…»
Покинув дом Ваубана, я почувствовал, будто пелена упала с моих глаз, та самая, что мешала мне замечать очевидные вещи, которые я не имел права не замечать. Я вспомнил о смерти матери Сьюзен, которой было всего тридцать шесть. Она скончалась от «неизвестной» болезни желудка, вероятно, хронической диспепсии. Это воспоминание откуда-то изнутри подкралось ко мне и мешало дышать.
Мог ли я, человек, живший рядом со Сьюзен и знавший историю ее семьи, быть до такой степени слепым?
Не глядя по сторонам, не обращая внимания на дома и прохожих, я шел сквозь старые улицы, пока не оказался на самой окраине города. Там, где никто не мог меня видеть, я присел на опушке небольшой рощицы и принялся за чтение газет, которые достались мне от Ваубана.
Я раскрыл одну из них и бегло пролистал. И здесь на самой окраине маленького французского городка – как бы невероятно это ни звучало – мне на глаза попалась та самая статья Жюля Эмиля Пеана, искусного и оплетенного сетью легенд практикующего хирурга больницы Отель Сен-Луи. Статья была опубликована всего несколько месяцев назад под заголовком «Удаление опухолей желудка посредством гастрэктомии». Как и многие прочие статьи, я сначала бегло пролистал ее и отложил для более вдумчивого чтения дома. Однако название и приблизительное содержание так прочно засели в моей памяти, что еще в те тревожные минуты, когда Ваубан докладывал мне о смертном приговоре моей жене, они, можно сказать, автоматически воскресились в ней.
«Злокачественные опухоли желудка, – писал Пеан, – встречаются чрезвычайно часто. Поскольку подобные туморы смертельны, врачи-клиницисты мало занимались ими… Что касается хирургического вмешательства, то в современных условиях оно видится совершенно невозможным… Но что касается нас, то мы все же осмелились предпринять попытку удалить подобный тумор…»
Но в следующем же предложении Пеан денонсирует свое смелое, сделанное в самом начале заявление, а с ним и первый в истории рывок, должный перенести его на противоположную сторону непреодолимого, казалось бы, барьера.
«Чтобы изменить устоявшуюся практику, – писал он, – требуется отчаянная воля пациента, страдающего от практически полного сужения пилоруса (привратника желудка), поскольку в течение многих недель любая пища, попадающая в желудок, может не проходить далее в двенадцатиперстную кишку. В течение более чем пяти дней любая пища, даже жидкая, выводится посредством рвоты, разумеется, если она попала в организм через рот. В этом случае могут помочь исключительно питательные клизмы, и то частично. Эта болезнь так чудовищно подействовала на моего пациента, что у него стали появляться суицидальные мысли. И они воплотятся в реальности, если мы по крайней мере не попытаемся высвободить его из этого ужасающего положения. Остаются опасения, что его сил может не хватить, чтобы выстоять против малейшего повреждения или самой легкой формы перитонита… Но мы слишком часто становились свидетелями удивительных исцелений, казалось бы, неизлечимо больных, у которых мы диагностировали желудочные свищи…, а потому мы в конце концов поддались воле больного, его семьи и его врача. Операция была проведена девятого апреля 1879 года в больнице Фрер Сен-Жан де Дье…
Разрез шириной в пять пальцев было решено сделать немного левее от пупка, сверху вниз…» В точности так говорилось в статье Пеана, которую я тогда в спешке пробежал глазами. «Вскрыв брюшную полость, мы обнаружили, что желудок гипертрофирован и оттого занимает почти весь живот… Мы немного отодвинули привратник желудка в сторону… Это позволило нам разглядеть опухоль, самый корень который находился на привратнике, тело же ее распространило себя на сам желудок и двенадцатиперстную кишку… Опухоль имела цилиндрическую форму… и в поперечнике достигала шести сантиметров… Было легко установить, что пищеварительный тракт в этом месте был полностью заблокирован… Мы рассекли желудок и двенадцатиперстную кишку выше и ниже опухоли соответственно… Поскольку нам нужно было предотвратить попадание находящейся в желудке жидкости в брюшную полость, мы сделали пункцию желудка при помощи длинного троакара поблизости от того места, где проходил разрез. Через него, подталкиваемая методическим надавливанием и рвотными спазмами, неизбежно возникшими, когда начал отходить наркоз, выходила жидкость…
Благодаря мастерству наших ассистентов нам удалось зашить брюшную полость так, что шов был почти незаметен. Также мы очистили брюшную полость от нежелательных выделений… Операция длилась два с половиной часа…»
Тогда я не обратил почти никакого внимания на то, что сегодня, когда я взялся перечитывать написанное, стало для меня очевидным: каким неполным был доклад Пеана. Он ничего не упоминал, например, о том, как были после соединены желудок и двенадцатиперстная кишка и какие швы он избрал для этого. «Больного укрыли одеялом и держали в тепле, – сообщал Пеан. – К вечеру второго дня его состояние было достаточно стабильным, чтобы снова принимать пищу… Он ел предложенное ему с аппетитом, и его желудок смог удержать большую часть из этого. На третий день ничего не изменилось, только определенная часть пищи стала выходить со рвотой и желчью – верный признак того, что между желудком и самой нижней частью пищеварительного тракта восстановилась взаимосвязь… Пульс в этот день оставался слабым… Мы полагали, что общая слабость вызвана продолжительным голоданием, а потому поручили доктору Брохиму и доктору Бернье сделать переливание крови… На лице больного снова появился румянец… Поскольку на следующий день пульс снова стал очень слабым, доктор Бернье по нашему взаимному согласию провел еще одно переливание 80 грамм крови. Питательная жидкость с максимальным содержанием питательных веществ была введена через рот и задний проход, и желудок удержал ее… К несчастью, ночью с четвертого на пятый день проявились новые симптомы недомогания, а потому следующим утром мы планировали провести новое переливание… Но мы не успели реализовать наших намерений… На наших глазах пациент скончался от слабости и истощения… Мы осознавали, что вскрытие будет представлять огромный интерес. Так мы планировали установить, произошло ли заживление желудочных швов, и выяснить, сократился ли гипертрофированный желудок пациента… К несчастью, семья покойного сопротивлялась нашим многочисленным просьбам провести вскрытие, и их слово стало решающим… Хотя мы и не являемся поклонниками гастроэктомии в подобных случаях, мы не можем порицать попытки более квалифицированных в данном вопросе хирургов спасти пациентов от скорой и верной смерти… По нашему общему мнению, проведение операции вполне оправданно в тех случаях, когда рак распространяется только на привратник желудка, что грозит смертью от истощения… Чтобы перенести такую сложную операцию, больному однако потребуется изрядное количество сил…»
