Лежим мы в мохнатой духоте, прислушиваемся. А вокруг нас ничего особенного не происходит: изредка кони пофыркивают, речка тихонько журчит, черепахи нудно скрипят. И вдруг — выстрел, второй, третий. Эхо в горах загремело. Что такое? Гусев поднял голову и тихо шепнул мне:

— На той стороне, что ли?

— Ну да, — отвечаю ему. — В персидском селении, которое на излучине стоит, недалеко от берега. А в общем, поглядывай хорошенько, от нас это совсем близко. Может, провокация какая, сюда кинутся…

Но ничего не произошло. Правда, после первых выстрелов услыхали еще два-три, топот конских копыт по дороге — и все стихло.

Когда мы с Гусевым возвратились на заставу, начальник стоял на крыльце и ждал нас. Он был в новой гимнастерке, при всем оружии, в начищенных сапогах.

— Хорошо, что вовремя подъехали, — сказал он, выслушав наш доклад. — А сейчас, Вьюгин, быстро почистить сапоги — пойдете со мной на переговоры…

Переговоры! Это не за большим столом сидеть да разводить всякую хитрую дипломатию, нет — просто встретятся с персидской стороны офицер с переводчиком и одним солдатом, с нашей — начзаставы Михайлов, переводчик Мамедов и я — рядовой советский пограничник.

Персидский офицер — худой и черный, как обгорелая жердь, поприветствовал нас и с места в карьер — протест заявил: минувшей ночью неизвестный бандит ограбил персидского крестьянина. Крестьянин договорился с этим человеком, что он променяет ему своего коня на двух рабочих буйволов и бычишка-годовика. Неизвестный забрал скот, сел на своего коня и поехал. Крестьянин поднял крик, а неизвестный открыл стрельбу. Ранил крестьянина, а когда за ним солдаты кинулись — обстрелял их, перегнал скот через речку и скрылся на нашей территории.

Начальник заставы задал несколько вопросов персидскому офицеру для уточнения личности неизвестного: как он выглядит, в чем одет, какая лошадь, где первый раз встречался с ним крестьянин. Когда все узнал, сказал:

— Примем меры.

Какие меры — ничего этого начальник заставы не объяснил. А когда мы подошли к заставе, Михайлов сказал:

— Ну, и номер будет, ежели этим бандитом окажется вчерашний победитель конных соревнований.

— Не может того быть, товарищ начальник! — возразил переводчик Мамедов.

— Отчего же не может быть? Здесь все может быть. Приметы очень совпадают. Ну, к вечеру выясним…

И действительно, к вечеру все прояснилось. На боевом расчете Михайлов недовольно хмурился: сердитый был, придирчивый, а потом объявил: Алиоглан бандитом оказался!

Ну, а кто это мог знать, на лбу у него написано, что он бандит? Раньше ничего такого за ним не замечалось.

Сразу после соревнования Алиоглан взял дома винтовку, вскочил на коня и удрал за границу. Зачем его туда понесло — никто не знает. А сегодня на рассвете его видели в селении — он пригнал двух буйволов и бычка. Продал их и снова куда-то исчез.

— Безнаказанно прошел через границу, — с укором сказал начальник. — Туда и обратно сходил и не попался. Как это объяснить?..

— Конь у него быстрый — это верно, — продолжал начальник, — но поймать надо. Обязательно надо поймать… — Поглядел на Щербака и посмеялся. — Здорово он нас купил с тобой, фотограф!

Гусев подошел ко мне после ужина. Закурил.

— Видишь, какое дело получилось, — заговорил он, — мы с тобой тоже виноваты, что проворонили эту птицу.

— Как это виноваты?

— Так ведь не на печи сидели в эту ночь, а в наряде были, границу охраняли.

— Что же из этого? Он вон у самой заставы прошел. Знает, что здесь наряды не выставляются.

Гусев задумчиво подымил цигаркой.

— Ишь ты, какой догадливый! — сказал он сердито и нахмурил чернявые брови. — Охота мне с ним встретиться…

Май прошел — Алиоглан не попадался. Но молва о его налетах и грабежах все шире растекалась по границе. Недели не проходило, чтобы Алиоглан не учинил погрома на той стороне. Однажды перед утром он опять почти у самой заставы проскочил в наш тыл. Двое суток за ним гонялись. А он, окаянный, будто и явился только для того, чтобы пограничников подзадорить. Покажется где-нибудь на пригорке, на недосягаемом расстоянии, погарцует, покрасуется у нас на глазах и опять ускачет. Ни одна наша лошадь за ним не поспевает.

Так все лето и разбойничал — не удавалось его поймать ни нам, ни персидским сарбазам, хотя вообще-то похоже было, что сарбазы боятся Алиоглана и только для видимости показывают, что гоняются за ним. Как-то среди белого дня Алиоглан подъехал к персидскому посту, не слезая с коня, направил на дневального винтовку и приказал ему принести ящик патронов. Дневальный сходил в казарму, принес патроны и подал их Алиоглану. А когда бандит отъехал на километр от поста — дневальный поднял тревогу.

Но в тот же вечер случилось такое, чего, наверно, никак не ожидал Алиоглан.

Иван Гусев был помощником дежурного по заставе. Запряг он в водовозку обозного коня и подъехал к речке, чтобы привезти воды. На границе порядок строгий: что бы ты ни делал, а винтовочка всегда должна быть при себе. Гусев начерпал бочку воды, взял в руки вожжи и только хотел тронуться с места, как заметил, что с той стороны, через речку, в нашу сторону направляется всадник на знакомом сером коне. Едет не торопится, будто с какой-то важной работы возвращается, и в полной уверенности, что дома его очень ждут. Даже по сторонам почти не смотрит. Гусев присел за бочку и думает, что делать: тревогу поднять? Хоть застава и близко, но пока соберется, уйдет Алиоглан и тогда опять лови ветра в поле. Самостоятельно действовать? Расстояние подходящее: метров триста пятьдесят — четыреста. Эх, семь бед — один ответ, подумал и положил винтовку на бочку. Подождал, когда бандит совсем на нашу сторону выбрался, и тут изо всей силы крикнул:

— Стой, Алиоглан!..

Жеребец на одно мгновение вздыбился, стрелой кинулся в гору и пошел, высекая подковами искры. Всадник вдруг откинулся на спину коня и, как тяжелый куль, свалился с седла. Пуля Гусева догнала его…

И все это произошло на глазах у персидских часовых — их пост недалеко стоял. Высокий черный офицер опять вызвал на переговоры нашего начальника и выразил ему благодарность от лица персидской службы. А потом спрашивает: «Кто это ваш солдат, который так метко стреляет?» — «Обыкновенный солдат, — ответил начальник. — Советский пограничник».

А серый скакун после этого долго еще бродил по горам. Людей к себе не подпускал. Седло с него свалилось, вид страшно свирепый — совсем одичал. И только глубокой осенью, когда начались дожди и туманы, набрел он как-то на наш дозор, прибился к лошадям и не отходил от них. Дрожит весь, волки, что ли, его напугали… Так и привык он к нам, остался на заставе. Начальник заставы распорядился передать его Гусеву…

Бандитские шайки после наших ударов нередко разваливались по всем швам: рядовые джигиты бросали свое преступное ремесло и возвращались с повинной. Их прощали. Но главари держались стойко. Им трудно было оправдываться перед Советской властью, перед обиженными жителями пограничных селений. Поражения, конечно, огорчали их, но и учили уму-разуму: они становились осторожней, появилась своя тактика. А в некоторых бандах — своя разведка.

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел осенью. Дожди только начались, а на границе было уже неприятно и холодно. Ветры хлестали то с одной стороны, то с другой. С моря несли они непроглядные туманы, запах рыбы и водорослей, со степей — студеные пыльные бури. В такое время не только на границе, но и на заставах работы невпроворот. Дежурный, как угорелый, мечется: дров надо заготовить, печи протопить, чтобы бойцам было где обсохнуть и обогреться; за лошадьми тоже больше уходу — весь день на конюшне стоят.

Мое дежурство по заставе выдалось хлопотливым. На правом фланге вдруг прорыв обнаружился. Начальник быстро собрался и туда поскакал, а ко мне в дежурку посадил нарушителя границы, с которым он перед этим разговаривал. Утром его задержали колхозники где-то в тылу, возле канала. Привезли на заставу и говорят, что это шпион Мухтарбека и что его надо потрясти как следует, тогда он расскажет, зачем его послал сюда главарь. Начальник, долго говорил с ним, но безрезультатно: нарушитель ничего не сказал.