P. S: Портвейн тогда на углу «Пушки» и «Колоколов» 15‑ть стоил. У меня в ночи юксовый по карманам нашарился, а остальное — по голяку… Сбодунило… ***** Ночной буфет Московского вокзала Я знаю, что ты идиотка, Ты знаешь, что я идиот. Количество выпитой водки Терзает умы и живот, И мечется в бешеном лифте, Решая, под стол иль на стол. Буфетчица, осчастливьте, Добавьте ещё раз по сто! Добавьте ж немного надежды, Что жили мы всё же не зря. И наши скупые одежды Займёт подвенечный наряд. Всё будет, как в самом начале, Придём, как впервые, домой. «И в Радости, и в Печали, И в Благости, и с сумой». И что–то ещё про «Навеки…», Спешащий у батюшки вид. Подставьте ж плечо, человеки! Подстреленной кем–то Любви! Но, выпив, мы молча бродили, Успев на сведение к трём. Как здорово, что нас родили! Как грустно, что всё же умрём… ***** Есть в этом воздухе беда, Идущая на серых лапах, Имеющая цвет и запах, Бесформенная как вода. Пока ты счастлив — для неё Заветное готовишь место: Она приходит, как невеста, И гости спят, и вы вдвоём. Есть в этом городе беда, Что пахнет старостью и пылью, Что птицам подрезает крылья, И не смеётся никогда. И вот, когда наверняка, Ты принимаешь все условья, — Она окажется Любовью, Лишь заколдованной, слегка. ***** Какая разница, с какого Он этажа шагнул в рассвет? С восьмого, господа, с восьмого. Вам легче? Мне, допустим, нет… Уходом и началом между, Посередине — тридцать лет. А я хромаю, как и прежде, Слегка оглох, чуть–чуть ослеп. Хотя я жив, а это много, Хотя бы это — в полный рост: Трудней идущему дорога, Когда уход с неё так прост. Но так же недоступна Осень, И так же дышится весной! Мне будет вечно — двадцать восемь За тех, кто не дошел со мной. ***** Дави любовь, как прыщ на морде, Ногтями, суку, до крови. Нет выше радости, не спорьте, Чем отказаться от любви! Дави её, как таракана, Как вошь, как гниду, как клопа, В очарование стакана поверь — И отправляйся спать. А утром, по отдохновенью, Сложив в шалмане по рублю, Ты, ощущая вдохновенье, Гундосишь: «Я, Тебя, Люблю!..». ***** Напомнив, что есть где–то снег В июле, — он в жару опух, — Влетает неземной, извне, Не тая тополиный пух. Смешенье лета и зимы Мешает мысли, бредит явь. И я, в окно своей тюрьмы, Гляжу, не видя ни х..я. ***** Я видел Бога, глядя на Неё, Я знал, куда лежит меня дорога: Всё об одном — от кабака к острогу Вело меня по жизни вороньё. Всегда быть рядом, сбоку, не у дел, Уже, но оставаясь у порога. Я жив лишь тем, что я увидел Бога, А он меня — увы, не разглядел ***** Нет, этот мир — непобедим! Лишь в подворотнях снег растает, Как сумасшедший Никодим Вновь воробьям стихи читает. Все сочинения свои, Что гениальны, что бездарны. И в подворотнях воробьи Ему за это благодарны. ***** Спите, руки, спите, ноги, головы заросшие, На хвосте, что у сороки, вести лишь хорошие. Смерть повсюду отменили — выгнали взашей её, Куличом висит с ванилью месяц над траншеею. Спит в вагончике рабочий, долго спит, уж с вечера, Хорошо в июле ночью, если делать нечего! Хорошо, когда тревожат лишь дела приятные, И шевелятся под кожей чувства необъятные! ***** Между числами — нет слов, по воде скользит весло: Не пробить тугую воду, непростое ремесло. Но, порой, хранит число всё, что было, не было, Дату первого прихода и ухода, всем назло. Между числами и мной — срок отрезанный, земной, И не мне читать те числа летом, осенью, весной. Ведь зимою, в холода, их под снегом не видать, И стоят они на страже, вечные, как никогда. Точка, точка, запятая, знак «тире», как привиденье. Арифметика простая — дата смерти и рожденья. Знак «тире» — вся жизнь до края, числа по краям застыли, Точка, точка, запятая, а вокруг — слова пустые. Точка, точка, два цветочка, фотография в овале, И три слова в завиточках — как меня при жизни звали. Два числа, как часовые, по весне, как снег растает. Что, не страшно, вам, живые? Ведь в конце лишь — запятая,, ***** Опять задержалось лето, А хочется, всем назло! Кофе мешать с сигаретой, Петь, чуть касаясь слов, Сидя с тобою где–то, Где–то, где нам тепло! Опять задержалось лето, Значит — не повезло… |
