А от чесотки лучше всего — мазь бензилбензоата 20 % го.

Круче серно–ртутной на порядок, да и почти не воняет.

Ну, это я так, может, на будущее пригодится. Мы, помниццо, с Колей Рок–н–Роллом даже тему как–то сдуру нафигачили:

— «Б-2» — «Б-4», зае. ись опять в сортире…

А с керосину, кожа как перчатка из под хаера ползёт, и это пробовали! Исключительно не советую — сам, бля, с годами наполовину облысел! Х. й поспишь, да и побегать по стенкам придётся!

Ежели скальпа не жаль — вперёд!

Лёха Глюк так своего сына (тоже, кстати, покойного, хорошо хоть не от этого) чуть волосяного покрова совсем не лишил: «Нитифор» однозначно!

Плюс терпеливую герлу, дабы гниды выбирала.

Кстати, я хаер стричь не стал, но закудрявился после этого на всю жизнь!

В сортире в Таллине, очень давно, видел на двери изумительный перл: корявым почерком, пьяным карандашом, размашистая надпись во всю ширь: «Брежнев — дурак!».

Чуть ниже, как резюме, шариковой ручкой официального красного цвета, чёткой росписью:

«Сам дурак! Брежнев».

Это уже сродни двум известным, в свое тусовочное время, высказываниям на Казани: на асфальте из баллончиков с краской было выведено:

«Бог умер! (Ницше)».

Чья–то рецензия, другим цветом:

«Ницше умер! (Бог)».

Из воспоминаний о Леше Охтинском.

Сортир у него был — мама не горюй! Хуже чем привокзальный, бесплатный, не мылся, вроде, вообще ни разу.

Однажды, плотно выпив за день всё, что горит («Бэлла», плюс алжирское вино, лосьон «Бэмби» и антистатик «Лана» в композиции), он добрался до дома и с облегчением опорожнил мочевой пузырь. На следующие сутки, отловив меня, он поведал о чуде:

— Представляешь! Я вчера вечером отлил в свой унитаз, и от него отошла вековая ржавчина!

Мысль иногда работает чётко, безумные идеи появляются моментально и у меня сразу созрел бизнес–проект:

— Лёшка, сейчас поправляешься, даю тебе ручку и бумагу и ты вспоминаешь всё, что пил вчера до капли и в каких пропорциях! Это же секретный химсостав, ноу–хау! Открываем фирму по чистке особо засранных унитазов, будем тебя им поить накануне, тебе останется только поссать и слить, все дела!

«Бульон с цыплятами» в пельменной на Марата. Похмельное воображение тут же рисует ужасную картину: тонущие в стакане бедные птицы, размером с ноготок!

Помнится, у меня в «Поднебесье» на пр. Художников, Алексанян, охранник группы «Спокойной ночи», озверев от вечного отсутствия закуси и, прислушавшись к шуму за дверью, приволок оттуда огромного кота.

Сходил за своим охотничьим ножом и удалился с продуктом к чердаку поближе.

Опосля принёс освежёванную тушку «а-ля кролик», отбил мясо на кухне и вымочил в уксусе.

Готовил сам.

После чего Аркашка Грек, глядя на то, как Антошка Кот, невинно поправляя очки с толстыми линзами, уплетает кошатину, произнёс:

— У, бля! Каннибал хренов! — и ушёл на кухню макароны хавать.

У меня во дворе пару лет тому бомж в чьём–то «Запорожце» разбитом жил.

Бывший «конкретный» бандюган до той поры, пока свои же его на бабки не поставили. Я ему периодически на «Льдинку» подбрасывал, так вот он счастлив был от такой жизни необычайно: хозяин машины на неё забил, хату у него отняли, жена — слилась моментально, менты на него плюнули, заботы — сведены до минимума!

Он был абсолютно счастлив, и напоминал мне моего соседа, Ваньку Воропаева, который в этой нирване, дай Бог, до сих пор существует!

ЛЮБИМОЙ.

Мне не спится. Я проснулся ненадолго: сейчас покурю — и обратно, а ты говоришь: «Зачем ты так много куришь?» Я неправ, я знаю, но ничего с собой поделать не могу. Может, я был создан в назидание желающим сделать свой посильный вклад в развитие табачной индустрии?

Всё это абсолютно не важно. Важно то, что я люблю тебя, и ты меня извинишь за это.

Ты сейчас спишь. Твои реснички порхают, перелистывая странички снов: добрых — ласково, а плохих — беспомощно. Это неважно, плохие сны уйдут и останутся лишь хорошие. Они почешут ласково тебе спинку и поправят одеялко моею рукой, не замерзай, солнышко!

Я рядом, я всегда с тобой рядом, и сейчас за нас с тобой я слушаю с улицы «Шр–р–р» уборочных машин и вслушиваюсь в такую редкую тишину.