Кто подзабыл — это такая байда, которая начинает раскручиваться горизонтально и, набрав скорость, постепенно переходит в вертикальное положение.
Дабы народ центробежную силу на себе ощутил, бля! Физики недоделанные!
На халяву, и жопа — Клаудиа Шиффер, причём пообещали крутить не полторы минуты, а, сколько захотим.
Таблетки от жадности, недавно принятые, хором завопили нашими, тогда ещё не сорванными глотками: «До упора!!!»
Идиоты не учли только одного — детишки были в дымину пьяные!
Упор подкрался незаметно, когда колесо уже было под прямым углом и нами стали овладевать законы антигравитации.
Блевать первым начал Пашка, причём, начав процесс в верхней точке, он, совершив пол оборота, плюс поправка на движение, скорость и ветер, встретился с собственной же струёй, и, уклонившись от неё, добавил новую партию.
Я, вероятно из зависти, от всего сердца присоединился, и выразил всё, что накопилось.
Это был полёт двух душ наружу!
Мы расстались с выпитым, завтраком, вчерашним ужином, и, кажется обедом — какой там, на хер, вытрезвитель!
…Через 10‑ть минут, нас, с лицами оттенка морской волны на Кара — Даге, кое–как оттуда сняли…
Облёвано было просто всё в округе: от самого колеса, до будки для будущей продажи билетов. Кроме нас. Ни единого пятнышка!
Ни хрена нам не сказали в упрёк, только вслед посмотрели со значением…
Мораль: ибо не фиг из пьяных детей подопытных кроликов делать!
Одному предназначен «Агдам»
В запылённой зелёной посуде.
Никому я тебя не отдам,
И никто пусть за то не осудит.
Помнит враг, а, тем более, друг,
Гад, предатель, скотина и Морлок.
Как с утра или ближе к утру
Припадать к лебединому горлу.
И сжимать эту шею, сжимать,
Обнимая заветно рукою.
Желчь жестокую воспринимать:
Каждый знает, что это такое.
«Жизнь прах», — знает Бог, он не врёт,
Спи спокойно, напиток осенний!
А с утра твой настанет черёд
Даровать мне опять Воскресение.
ПОХМЕЛЬЕ
…В глазах песок. Время отправилось погулять, неопределимо ни визуально, ни на ощупь — часов не видно, те, кто рядом — не скажут ни за когда–нибудь.
Спать и встать — хочется одновременно, эрекции это не касается: то есть местами уже встал. Знакомый врач говорит, что это естественно, перед смертью организм стремится к соитию, дабы передать своё семя и продолжить свой род, у повешенных в штанах всегда находят наряду со следами дефекации и потёки последней поллюции. Не знаю, как насчёт продолжения рода, но в сортир хочется всеми отверстиями сразу. Всё желается оптом, не частями: по–большому, по- маленькому и вырвать часть души на родину обратно. Вспоминается фильм «На игле», где герой, будучи на ломах, не в состоянии подняться, лежак обставил тремя тазиками (или вёдрами?): для писи, для каки и для блевотины, очень хорошо его понимаешь.
Вариант один: разобраться в приоритетах естественных надобностей и медленно, на четырёх костях двигаться сразу в сторону туалета. Кстати, почему никто не додумался в сортирах на дверь внутри вешать писсуар (товарищи женщины, это такой небольшой унитазик, э-э, на уровне, так сказать, пояса, чуть пониже)? Писать и какать одновременно ещё можно, а вот для проблёва в синхронном варианте приходится туда с собой кастрюльку прихватывать, так удобней было бы, намного.
После этого — добраться обратно до постели и совет один: подобное лечится подобным! Как вариант — можно пива, если не жалко с ним расстаться, но рюмку того, чем так убрался вчера, невзирая на отвращение, это святое! Дежурный тазик между ног, пятьдесят грамм в тару, грамм триста пива (или тёплого — не горячего! — сладкого чая) в ёмкость в другой руке — и, с Богом! Основная часть гадости, что в вас накопилась, должна вылететь наружу, если нет — повторить (на крайний случай два пальца в рот, это победа). После чего обессилено рухнуть обратно в кровать и проспать ещё пару часов.
Это была первая, основная часть «марлезонского» тяжёлого похмелья, во время которой нужно запомнить одно правило: не совершать лишних движений, организм этого вам не простит!
…Вторая часть.
Предполагается, что вы уже вторично поспали и готовы после более тщательного опохмела к каким–то более активным действиям. В своё время я написал блюзец про эту стадию, проснувшись где–то на краю географии, в Рыбацком, как оказалось впоследствии. Так как все новостройки на окраинах во всей России почти одинаковы, люди в них обитающие — почти тоже, то об этом и песенка:
(исполняется на стандартной мажорной блюзовой «двойке», как лёгкая помесь естественного любимого сумасшествия Тома Уэйтса, вкупе с Элисом Купером, неожиданно переспавших с Людмилой Зыкиной и пытающихся впасть в адекватность):
Боже, какой это город?
Если Питер — то именно, где?
На чём это я? Вроде диван!
Хозяин, или хозяйка,
Вечер сейчас или день?!!!
Молчание, странно:
Я, кажется, не был так пьян…
Вопрос: как я не сгорел,
Если «Космос» тушил об постель?
Хотя, вроде, курил «Беломор», —
А, вот он, торчит из стены!
Стало быть, спал не один,
С кем же тогда? Веселье…
Мангосраки и Херросима:
На столе, как после войны!
Где–то здесь чайник, родимый,
Скорее глоток воды!
Ммм! А ещё говорят,
Мол, живая вода — враньё!
Кто ж там, как конь ретивый
Мчится из–под узды:
Мухи. Паразиты.
Мелкокалиберное вороньё…
А, ну, вот и хозяин!
Знакомое, вроде, лицо?
Браток, дай закурить, —
Божественнейший порок!
Не помнишь, а с кем я спал тут?
Кошмар, ну я молодцом…
А где она? Ну, Бог с ней, с дурой,
Туда ей дорога!
А это, хоть, Питер? Ништяк!
Ну, первый вопрос отпал…
А район? Мда, повезло же тебе с жильём…
Слушай, тут диван твой, пустяк?
Ладно, а кто здесь остался?
Одни? И то ничего:
Похмелимся вдвоём!
Водовка? Да… Суицид…
Хотя, лучше, чем просто вода!
Слушай, а как тебя звать–то?
Федя? А, я — Рыжов…
Что ж, пускай не болит,
Ни сегодня и никогда,
Давай, понеслась, с добрым утром!
И, что бы Всё хорошо!
И, что бы Всё хорошо!
Давай!..