Захаржевская до последнего момента сомневалась, стоит ли отпускать мальчика в далекое путешествие, пусть даже в компании директора Федерального бюро. Но Том вызвался сопровождать Нил-Нила в качестве телохранителя. Кроме того, сейчас, когда окончательно установлены личности покушавшихся на него, на леди Морвен, и выкравших Таниного родного братца, и доподлинно известно, что все они, включая идейного вдохновителя Александра Лермана, мертвы, опасаться было нечего. Захаржевская вместе с Нилом внимательно изучили отчет Бревера. То, что главой заговора оказался ее родственник, престарелый гомосексуалист, делало историю особенно неприятной. С другой стороны, все хорошо, что хорошо кончается, и сейчас она могла позволить себе взглянуть на всю историю с юмором.

— Подумать только, этот полудохлый педик вообразил себя звездой преступного мира. Просто Аль Капоне…

Вторым сюрпризом, и очень приятным, было известие о том, что в шотландской деревушке, вдали от суетного света вообще и от России в частности, обретается Анна Давыдовна. Это известие поразило Татьяну.

«Ты жива еще, моя старушка, жив и я. Привет тебе, привет!»

— Очень кстати! — пробормотала она про себя.

Если правда все, о чем говорила когда-то мать, то Анна Давыдовна должна помочь ей справиться с Вадимом Ахметовичем. Или же… Или же ей никто уже не поможет. Роль Анны Давыдовны в истории с Лерманом оставалась туманной, но, судя по докладу Бревера, он ей поверил. А Захаржевская, в свою очередь, поверила Бреверу.

Пригласить ее, пригласить сюда. Как докладывал Бревер, успевший в деревне побеседовать кое с кем, Анна Давыдовна была практикующей колдуньей. Какими судьбами старуха оказалась в Шотландии, Татьяна надеялась выяснить при встрече. Сейчас это было не особенно важно. Приглашение было направлено в Шотландию, Захаржевская лично написала письмо, понадеявшись, что старуха не станет артачиться. Письмо получилось немного более эмоциональным, чем ей хотелось, но она не стала переписывать. Конверт, запечатанный ее личной печатью, был вручен Джонатану Уоллеру, который должен был исполнить роль курьера. Помимо конверта ему был вручен чек с приличной суммой и просьба-приказ без Анны Давыдовны или, по крайней мере, без ответного письма не возвращаться. Секретарь отбыл, в его услугах сейчас необходимости не испытывали.

Нил и Татьяна наслаждались одиночеством. Сейчас в Занаду не осталось гостей, которые требовали бы внимания. Нил-Нил знакомился с владениями мистера Берча. Дубойс отправился хозяйничать в Ред-Роке, Делох вернулся в Лондон. Делами иллюминатов теперь занимались Джо Цорес и Ирэн. Вопрос с Павлом, ее первым мужем, решался положительно. Правда, процесс этот должен был занять немало времени. Механизм, в свое время сломавший жизнь Павла, превративший его из нормального человека и по-американски верного семьянина в растратчика и презренного соблазнителя малолетних, теперь был запущен в обратную сторону. Несмотря на то, что все складывалось удачно, у Нила не исчезало ощущение, что его жену что-то тревожит.

— С тобой все в порядке, милая? — спросил он.

— Я тебя умоляю, — сказала Татьяна. — Совсем обамериканился. Если что меня и раздражает в американцах, так это неизменное: «ты в порядке»? Вопрос всегда один и тот же, независимо от обстоятельств. Даже если речь идет о глобальной катастрофе.

— А у нас так далеко все зашло?

Она засмеялась.

— Царевна-несмеяна капитулировала! — констатировал Баренцев. — Итак, что же вас печалило?..

— Бее прошло! — заверила она его и закивала в такт донесшейся из коридора музыке. — Вот этого мне и не хватало!

— Чего именно?

Она не хотела расспросов. Нил пожал плечами.

— У тебя взволнованный вид.

— Правда?

— Что случилось? — спросил он, становясь серьезным.

— Что могло случиться?

— Я не знаю. Но ты явно чем-то расстроена.

— Просто устала. Мне надо поспать.

Она попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось. Нил забеспокоился.

— С Нилом все в порядке?

— Да.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Если что-нибудь было не так… ты бы рассказала мне, правда?

Она ответила утвердительным кивком, но глаза ее говорили другое.

Нил провел ночь почти без сна. Долго ворочался, не в силах уснуть. Потом встал и прошел в кабинет. Включил лампу. Кабинет покойного Макса Рабе был старомоден и потому необычайно уютен. Нил не чувствовал себя в нем чужим. Напротив, ему казалось, что дед благословляет его. Он думал о том, что не знал этого человека… Он почувствовал, что становится сентиментальным. Он выкурил несколько сигарет, глядя в окно, за которым стояла ночь.

Вернулся в мыслях к Татьяне. Было ясно, что ее что-то тревожит. Что-то камнем лежало у нее на душе. Может быть, ее прошлое, в котором, как ни крути, хватало всего, в том числе и чужой крови. Фэрфакс, Максим Назаров, тот турок в автомобиле. И те, наверняка, не первые… Об этом они никогда не говорили. Нет, Нил чувствовал, что дело в чем-то другом. В чем?

Все вроде бы складывалось, как нельзя лучше. Татьяна распрощалась с опасным титулом, они вместе. Нил-Нил вечером говорил по телефону сначала с Захаржевской, потом с отцом, рассказывал возбужденно о том, что ему показывал мистер Берч. Еще раньше Том связался с ним, как было условлено, чтобы сообщить, что с ними все в порядке.

Он пошел в спальню. Наклонился над спящей Татьяной, слушая ее дыхание. Сейчас не нужно было ничего — все отошло на второй план, стало неважным. Только бы быть рядом… Захаржевская пробормотала что-то во сне и обняла подушку, как ребенок обнимает любимую куклу. Нил прислушался, может, сейчас она скажет, что тревожит ее… Тут же пристыдил себя за недостойное поведение. «Так ведь с благими намерениями, — сказал сам себе. — Исключительно с благими». А благими намерениями вымощена дорога в ад, ответила совесть, и дискуссия на этом прекратилась. «В ад», — повторил про себя Нил.

Нет, не надо будить спящих собак, пусть все идет своим чередом. Обретя дом и семью, превращаешься в обывателя, который не хочет никаких потрясений, никакой истины… пусть все идет своим чередом. Давайте тихонько, давайте вполголоса… Неделя-другая — и все успокоится, что было, то было — прошло!

И верно, все проходит. Как у Соломона на перстне было написано — «и это пройдет».

Так что расстанемся, смеясь, как и полагается, со споим прошлым, и впереди — «полная надежд людских дорога».

Он погрузился в мечты и, убаюканный ими, вскоре задремал.

Звезда Голливуда Таня Розен направлялась в Европу на Каннский кинофестиваль. Ехала в качестве приглашенной гостьи — фильм Фитцсиммонса хоть и вышел аккурат к предыдущему фестивалю, не попал на него, как уверял Колин — из-за интриг.

Павел поехал вместе с ней. Хотелось побыть вдали от Америки.

— Странно, — говорил он в самолете над Атлантикой, — вот я снова свободен. А на руках словно по-прежнему кандалы бренчат. Как там Ванина макулатура называлась? «Золото наших цепей». Очень точно!

Впрочем, ощущение несвободы притупилось, стоило оказаться в Париже. Здесь они планировали провести некоторое время перед началом фестиваля, наслаждаясь исключительно обществом друг друга. Прибыли инкогнито и первый вечер в самом деле были совершенно свободны от докучливых журналистов, которые в Америке действовали на нервы не только Павлу, но и привыкшей уже ко всему Татьяне Лариной.

— Похоже, у знаменитостей, как у шпионов, — сказал по этому поводу Розен, — никакой личной жизни!

— Не преувеличивай! — пожурила жена. — Сейчас приедем в отель, и будет личная жизнь!

Из окна номера открывался чудесный вид. Эйфелева башня на фоне облаков выглядела вызывающе. Почти как Вавилонская. Как говорил один из персонажей Раймона Кено в замечательном романе «Зази в метро»: «Не понимаю, почему Париж всегда сравнивают с женщиной. С такой-то штукой посередине. До того, как ее построили, наверное, можно было».