Я резко вздрогнула и подергала ногами, чтобы они точно меня заметили. Мама сразу же замолчала. Ее лицо появилось над краем дивана.

– Привет. Ты заснула, и я решила тебя не трогать, думая, что как раз это тебе и нужно. Надо было уложить тебя как следует, но… да, сейчас ты весишь немного больше, чем тогда, когда я в последний раз относила тебя в кровать на руках.

Мы долго смотрели друг на друга. И внезапно мама покраснела. Да-да, действительно покраснела, хоть и всего на несколько секунд. Потом она снова овладела собой.

– Как ты себя чувствуешь?

Хотя я не спала уже несколько минут, только услышав этот вопрос, я смогла по-настоящему оценить свои ощущения. Голова уже не раскалывалась от боли, и, хотя боль не ушла полностью, она теперь не была такой острой. Плечо распухло и по-прежнему было как каменное, но температура, кажется, снизилась. Сон очевидно пошел мне на пользу. Сколько, интересно, я проспала? Хорошо знакомое и все же давно забытое чувство в желудке дало о себе знать.

– Голод, – ответила я. – Я чувствую голод.

На кухне, куда я добрела, опираясь на маму, я съела несколько ломтиков поджаренного хлеба. Я украдкой оглядывалась в поисках топора, но нигде его не видела. Мне очень хотелось узнать, куда мама его спрятала, но спросить ее не удалось. Белокурая кукла Смиллы лежала на полу лицом вниз. Платье в горошек задралось, из-под него выглядывал блестящий пластмассовый зад. Неуклюже, но решительно я потянулась за куклой, подняла ее, оправила платье и усадила на стул возле себя.

От напряжения кровь запульсировала в поврежденном плече. Шея и нижняя часть лица ныли. Я все еще была очень слаба из-за высокой температуры и сумбура последних дней. Потом я вспомнила о спирте, который мне пришлось выпить, и встревоженно провела пальцами по коже вокруг пупка. «Ты все еще там?» Глубоко внутри я почувствовала какое-то трепетание. Что-то боролось, что-то хотело выжить. Что-то или кто-то. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо.

Пока я с новообретенным аппетитом наполняла голодный желудок, мама обыскивала спальню и ванную и собирала мои вещи в чемодан. Она действовала быстро, молча и сохраняла такую невозмутимость, будто всю жизнь только и делала, что выручала меня из абсурдных положений. Я догадывалась, что она хочет как можно скорее уехать отсюда и отвезти меня в больницу. Интересно, что она собиралась рассказать врачам. Но в данный момент лучше было не задавать вопросов, молчать и оставить на маму все переговоры.

Психотерапевт держалась в стороне. Я ее не видела, но знала, что она еще не покинула дом. Ее присутствие висело в воздухе тонкой пеленой. Судя по всему, она по-прежнему находилась в гостиной. Размышляла, что делать дальше, думала о своей жизни – откуда мне знать? Единственное, что я знала, – если мама не боится на нее положиться, то и мне нечего бояться.

Наконец я наелась, мама убрала посуду и принесла мою сумку.

– Машина стоит там, – сказала она и указала на ряд туй.

Потом помогла подняться, и мы пошли. Ее рука обнимала меня за талию, моя лежала у нее на шее. Наши тела соприкасались от плеч до бедер. Мы очень давно не были так близко друг к другу.

Мы были уже на крыльце, когда в прихожей послышался шум. Мама повернула голову, ее взгляд уперся во что-то, находящееся прямо за нашими спинами. Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать, что она там увидела.

– Я хочу задать последний вопрос. Оно того стоило?

Мама поколебалась. Краем глаза я заметила, что она перевела взгляд на меня. Я не стала оборачиваться. Не стала отвечать на мамин взгляд. Я ждала.

– Нет, – ответила мама. – Не стоило.

Она довела меня до своей машины и помогла забраться в нее. Через лобовое стекло я видела свою машину. Вполуха слушала, как мама говорит, что она найдет способ вывезти ее отсюда как можно быстрее. Что-нибудь придумает. Не нужно волноваться, мне не придется снова приезжать сюда. Никогда в жизни. Она об этом позаботится.

Мама обошла машину, села за руль, захлопнула дверь и пристегнула ремень. И просто сидела, не поворачивая ключ зажигания, не шевелясь и ничего не говоря.

– Мама?

Какое-то время она смотрела перед собой.

– Этот мужчина… Алекс, – сказала она наконец. – Так, как он с ней обращался, было ли… было ли так же и с тобой?

Что я могла ответить? Рассказать о галстуке? Мама пожевала губами. Я постаралась, чтобы ответ прозвучал успокаивающе и убедительно.

– Я от него ушла. Сказала ему, чтобы он больше никогда не приближался ко мне.

Минуту она обдумывала услышанное.

– А ребенок, – сказала она наконец. – Твой ребенок. Что ты думаешь делать?

Я ждала, вынудив ее повернуться и прочесть ответ в моих глазах. Она спокойно кивнула. Потом внезапно протянула руку и коснулась моей щеки – той, на которой не было красно-лилового синяка.

– Если он будет вас искать, тебя и малыша, если он каким-то образом…

Раньше или позже Алекс узнает, что мне удалось отсюда выбраться, что его жена меня отпустила. Как он это воспримет? Что будет делать? Я не хотела даже представлять это. Но независимо от того, насколько сильным будет его недовольство, он хорошо подумает, прежде чем возьмется меня искать. Есть свои преимущества в том, чтобы быть женщиной-загадкой. Есть свои преимущества в том, что я не рассказала Алексу всю правду о папе.

Я вспомнила о его словах, произнесенных во время нашего недавнего – и последнего – разговора. Я заставила его поверить, что это я в тот вечер толкнула отца навстречу смерти. Что я способна на такие поступки. Я поднесла руку к лицу, а потом накрыла ей мамину ладонь. Надеялась, что она поймет меня. Почувствует силу, которая из меня струится. Я дочь своей матери.

– Тогда я с этим разберусь.

Мама слушала, впитывала мои слова. Потом убрала руку и улыбнулась. Эта улыбка показывала, что все так, как и должно быть.

– Подожди минутку, – сказала она. – Я забыла кое-что.

Она отстегнула ремень безопасности и уверенными шагами направилась в обход кустов, обрамлявших дом, который мы вскоре должны были покинуть.

Я откинулась на спинку и несколько раз глубоко вздохнула. Уедем отсюда. Наконец-то. Я думала о том, как же здорово будет вернуться домой. Решила как можно скорее подыскать себе новую квартиру. Такую, в которой он никогда не бывал. Может быть, я даже перееду в другой город. Но первым делом, как только выздоровею и сниму с себя повязки, позвоню Катинке. Спрошу ее, не хочет ли она встретиться и выпить кофе.

В то же мгновение я увидела девочку. Она неуверенно шла к дому с другой стороны дороги. Черная бесформенная одежда и свободно развевающиеся длинные волосы. Я открыла дверцу и вышла из машины, остановившись в нескольких метрах от девочки. Та безмолвно рассматривала меня, скользя взглядом по синякам и ссадинам.

– Мама говорила с полицейскими, – сказала она наконец. – Там было что-то про женщину, вооруженную топором. Я хотела… просто хотела проверить, в порядке ли ты.

– Я в порядке. А ты?

Она откинула волосы с лица и опустила взгляд. «От перепуганной матери. Парень ее дочери угрожает той ножом». Мгновенно я поняла, как одно связано с другим.

– Это твоя мама на него донесла?

Грета смотрела в землю, на дорогу – куда угодно, только не на меня.

– Это так тупо, – ответила она наконец. – Она ничего не понимает.

У меня в груди что-то оборвалось. Как она может быть на стороне Юрмы? Несмотря на то что он ей угрожал? Мне хотелось встряхнуть Грету, возразить ей, спросить, неужели она вообще не слушала то, что я рассказывала на лесной поляне. Но тут заметила маму, выходящую из-за туй. Увидев Грету, она ускорила шаг. Я поспешно протянула руку. Услышала, как слова женщины-полицейского отзываются эхом в моих устах.

– Тебе могут помочь.

Девочка посмотрела на протянутую руку. Секунду она стояла неподвижно. Потом тоже подняла и протянула свою. Ее пальцы коснулись моих. Они были ледяными.

– Добрый день, кто ты и что здесь делаешь?