Я не подглядываю. Это Таня (баба) меня преследует. Хватает за руку (бабу). Боится, что ее (бабу) во сне (мужике) изнасилует анимус (мужик).

Ночью я рассказываю Тане анекдоты. Твой любимый: — Симона де Бовуар, у тебя ножки, как у серны. — Такие стройные? — Нет, такие волосатые. И мой любимый: Входит Сартр в аптеку и кричит: — Мадемуазель! У меня вчера как встал, так и стоит. Дайте мне что-нибудь на… — Берите деньги и аптеку, господин Сартр.

Профессор Сартр женился на аптекарше. Профессор Барт — на мне. А я женился на шизофрении.

Конец (мужик) письма (мужика?) номер (мужик) 101.

Отсутствие смелости (бабы), чтобы письмо (мужика?) отослать в Париж (мужик) во Франции (бабе). Аминь.

Плания в 1954.

Фото Янниса Куртиу

Плания

Trauma Center, North Carolina University Hospital

Chapel Hill, 5 мая 1979

Роло, милый мой, дорогой!

Я сделала все, как ты велел. Мне удалось убедить Сильвио, что нам надо на некоторое время расстаться, доктор Эли Бласс меня приняла. Ты был прав, это удивительная женщина! На первый взгляд она кажется хрупкой и несколько замкнутой. Но, пообщавшись с Эли несколько минут, попадаешь под ее обаяние: в доктор Бласс столько покоя, столько здравомыслия. Она так интересно говорит, красочно и остроумно. Манера доктор Бласс очаровала меня настолько, что я быстро ей доверилась, отдала себя в ее руки.

Ты прав, Роло: человек — загадка. А женщина из отсталой Южной Европы — сфинкс, возведенный в сотую степень.

Слишком долго нас унижали. Пройдет полвека, прежде чем женщины обретут рациональность мышления, поверят в себя. Слишком много гречанок погрязло — подобно твоей Пла-Пла — в мифологии насилия и беззакония, затерялось в лабиринте иллюзорной слабости, «зациклилось» на маниакальной вере во всемогущего патриарха: бога-отца, любовника-чудовища. С одной стороны, они его ненавидят, с другой — не могут без него жить.

Но что это за жизнь! Орудие греческой мещанки — сплетня и интрига: умение манипулировать «минотаврами» за их спиной, изысканный психотеррор в четырех стенах священного домашнего очага. Как же презирала это юная Плания, как же ей хотелось стать другой! Я была честолюбива, красива и обеспечена. Принадлежала к известной семье художников и интеллектуалов. Начитана. Из самого лучшего женского лицея попала в университет. Считалась современной женщиной. И все равно оказалась в капкане лжи, комплексов, стереотипов.

Как так получилось? Потому ли, что мама умерла при родах? В беседах с доктор Бласс мы пришли к выводу, что нельзя все списывать на семейные дела. Свою роль сыграли также традиции. Никто не задумывался над моей страстью к математике. Вечно всех раздражали мои золотые руки: я умела отремонтировать испорченный кран, повесить лампу, установить раковину. Я получала удовольствие от решения технических задач, но не осмелилась поступать на инженерный факультет — целиком и полностью маскулинизированный. Позволила запихнуть себя на древнюю историю, которая навевала на меня скуку, обременяла память, совершенно не приспособленную для запоминания дат и фактов, не приносила ни малейшего удовлетворения.

Знаешь, чем доктор Бласс произвела на меня самое большое впечатление? Тем, что моментально поставила диагноз. В течение нескольких дней. Она сразу поняла, что источник моей ненависти к себе и миру — длительный период фрустрации и одна «суперфобия», порожденная своеобразной амнезией: что-то я в себе заблокировала и на фундаменте забвения возвела «подземный дворец лжи», в который себя заточила. Я не могла ни сама освободиться, ни долее выносить заключение, и меня охватило безумие и желание убить себя. Попытка самоубийства истощила меня физически, но психически что-то во мне «откупорила». Ты оказался прав, Роло: это был идеальный момент для начала лечения. И, вероятно, уже последний.

Я обещала доктор Бласс возможно более активное сотрудничество в нашей «совместной попытке психоархеологии» — впервые хоть какая-то польза от истории моего семейства. Археологические метафоры, используемые доктор Бласс, мне очень близки. Я сразу поняла, что от меня требуется. Ты видел когда-нибудь «Окно во двор» Хичкока? Я посмотрела этот фильм вместе с доктор Бласс. Ключом к преступлению является маленький лохматый песик: убитый и похороненный в клумбе с розами, которым это не идет на пользу. — «Как и вам, — сказала доктор Бласс, когда сеанс закончился. — Мы должны как можно скорее разобраться, где собака зарыта».

«Психоархеология» доктор Бласс немыслима без Фрейда. Но это Фрейд, очищенный от суеверий девятнадцатого века и мистической пансексуальности. От Фрейда доктор Бласс восприняла убеждение, что на течение любовной жизни влияет раннее детство, а «эротические фобии» есть «потемневшее от времени зеркало и далекое эхо эмоций», связывавших ребенка с родителями. То, что тогда «завязалось», следует развязать по мере взросления, иначе возникает очаг болезни.

Тем, кто не справился с «развязыванием» самостоятельно, но еще не болен в «клиническом смысле», доктор Бласс предлагает помощь на своих «психоархеологических раскопках». Все оказалось так, как ты говорил. В этом месте нет ничего от «прокаженности» психиатрической больницы. Но тут и не клубятся испарения самоубеждения и сексуального ониризма, в чем специализировался мой афинский аналитик: с точки зрения доктор Бласс, «обыкновенный бабник и болван».

Доктор Бласс не придает значения сексуальной символике Фрейда, фрейдовскую интерпретацию снов отвергает полностью. Сексуальные мотивы, зачастую доминирующие в сновидениях, отражают первостепенную роль любви в нашей жизни, но сон не есть «спальня эроса». Доктор Бласс признает, что не в состоянии объяснить ни механизм, ни функции сна. Она, однако, склоняется к гипотезе, что цель сновидения — наведение «порядка в связках нейронов», то есть «селекция, сегрегация и структуризация» информации, предоставляемой нам органами чувств, мыслями, фантазиями.

По доктор Бласс, «сон есть стержень психического здоровья: бессонница свидетельствует о психических расстройствах и вызывает болезнь». Мое признание, что я страдаю бессонницей со времени полового созревания, а периодически совершенно «расшатываюсь» и месяцами не могу сомкнуть глаз, оказалось, таким образом, весьма ценной информацией. На ее основе доктор Бласс пришла к выводу, что в моем случае собственно психоархеологию должен предварять особенно длительный этап «ментального отдыха»: долгого и крепкого сна.

Знаешь, Роло, я бы никогда не поверила, что мне удастся погрузиться в сон без всяких таблеток, спать так много и так сладко! Эта часть лечения для меня — просто чудо. Доктор Бласс заставила меня спать с помощью искусного сочетания самых разных вещей. Она прописала низкокалорийную «детскую диету» (молочные кашки, пудинги, кисели, салатики и фруктовые чаи), обучила йоге и медитации. Каждый день мне делали массаж, затем я каталась на велосипеде по лесу, плавала в пруду с теплой, будто в ванне, водой. После двадцатилетнего перерыва я вернулась к своему хобби: заменила прокладки во всех подтекавших кранах, установила доктор Бласс новую стиральную и посудомоечную машину, починила два радиоприемника, телевизор и автомобиль. Снова начала играть на саксофоне, а вечерами мастерить из спичек, проволоки и пластилина мудреные конструкции и машины.

Однако, как и на первых порах, наибольшее внимание уделялось прогулкам и беседам с доктор Бласс. Но на «этапе сна» они проходили совершенно иначе, чем в начале. Мы стремились уже не к «искренним исповедям», а к тому, чтобы говорить все, что придет в голову. Доктор Бласс научила меня замедлять бег ассоциаций и отдаваться им настолько, чтобы буквально «засыпать стоя». Это «проветривает» и «обогащает кислородом душу» — почти так же, как во сне, и открывает ее миру. В результате — появляется шанс «обрести с ним гармонию» и найти «свое место на земле».