И вот настал момент, когда мы, возможно, в последний раз посмотрели друг другу в глаза, которые не выражали ничего, кроме животного страха и отчаяния, — какой смысл изображать из себя храбрецов перед лицом смертельной опасности? Первым ушёл под воду Матвей, напоследок попытавшийся выжать из себя подобие ободряющей улыбки. Только вот не ободряющая она получилась, к сожалению, а кривая, уродливо–пугающая… Моё сердце ещё сильнее сжалось от панического ужаса. Вторым, напряжённо всматриваясь в поглощающую его ненасытную пучину, нырнул Иван. Настала моя очередь, ещё несколько секунд — и я уйду в неизвестность, которая, вдоволь наигравшись, либо отпустит меня, либо оставит у себя… третьего не дано… В последний раз взглянув на солнышко, такое родное, беспечное и абсолютно безучастное ко всему происходящему, я начала лихорадочно дышать, словно старалась надышаться на всю оставшуюся жизнь… оставшуюся… жизнь… «Господи, помоги–и–и!!!» — в отчаянии мысленно взмолилась я, когда беспощадный водный вихрь сомкнулся над моей головой…

То, что я переживала потом, не сравнится ни с одним ночным кошмаром, ни с одним испытанием, через которые мне доводилось пройти за свою сравнительно короткую жизнь. Вихрь водоворота стремительно вращал меня, на дух не переносившую качели–карусели, вокруг своей оси, неотвратимо увлекая в глубину. В первые секунды погружения я не могла думать ни о чём, кроме омерзительной тошноты, подступающей к горлу. Но на смену тошноте пришла резкая, раскалывающая напополам череп, боль во лбу и ушах. Она обычно появлялась, когда, ныряя в море за ракушкой или морской звездой, я погружалась глубже чем на три метра… три метра… уже больше трёх метров… яма… Я не могла позволить себе «продуть уши», чтобы снизить давление, боясь израсходовать хоть граммулечку драгоценного воздуха. Бог с ним… можно жить и глухой, но всё же… жить… А боль всё усиливалась и усиливалась, тело всё крепче сковывал обжигающий холод, и я уходила всё глубже и глубже, не в силах противостоять беспощадной стихии.

Это конец. Мы в яме, и шансов выбраться нет. Ещё чуть–чуть — и драгоценный запас воздуха иссякнет, и, повинуясь тупому инстинкту самосохранения, мой рот, невзирая на все противоборствующие усилия воли, откроется, и в лёгкие хлынет вода. Никогда не предполагала, что приму смерть от своей любимой стихии — воды… Странно, но вместе с осознанием неотвратимости гибели пришло непонятное спокойствие. Я как будто взяла тайм–аут, чтобы подготовиться к переходу в иной, незнакомый, таинственный и пугающий мир, из которого никто никогда не возвращался…

И вдруг я почувствовала, как чьи–то сильные руки схватили меня за талию и я, словно торпеда, полетела в сторону, вырвавшись из вихря. Мгновенно сориентировавшись и сконцентрировавшись, я вытянула перед собой руки, словно для прыжка рыбкой, чтобы уменьшить сопротивление тела и облегчить задачу нежданному спасателю. Только бы хватило запаса воздуха… которого уже совсем не осталось… Внезапно я почувствовала, что больше не в состоянии сдерживаться, и, охваченная паникой, забилась в истерике, словно попавшая в сети рыба, понимая, что сейчас рот откроется и в него хлынет вода… Только бы мой спасатель знал, как оказывать первую помощь утонувшему… Но в тот самый момент, когда рот начал открываться, мою голову крепко сжали чьи–то руки, а рот накрыло что–то мягкое и тёплое, и не вода пошла в измученные лёгкие, а долгожданный воздух — не много, но достаточно для того, чтобы побороть отчаяние и взять себя в руки, получив шанс на спасение…

Вскоре мгла глубоководья рассеялась, и наверху забрезжил свет, торжествующе возвещая о том, что жизнь продолжается! До сих пор безусловно покоряясь воле моего спасателя, завидев свет, я интенсивно задвигала руками и ногами и сразу же почувствовала, что меня больше никто не ведёт. Сделав несколько завершающих гребков, я достигла поверхности и вынырнула, широко раскрыла рот и полной грудью вдохнула долгожданный воздух. Господи! Какое же это счастье — иметь возможность просто дышать и ничего более…

Не обращая внимания на головокружение и боль, едва отдышавшись, я огляделась по сторонам в поисках ребят. Их не было. Моё сердце съёжилось от страха, а в висках застучали отбойные молотки. Неужели они погибли? А тот из них, кто меня спас, поделился воздухом… вдруг он израсходовал на меня последние запасы, а сам не смог дотянуть? Руки–то отцепились от талии почти у самой поверхности… О боже… У меня началась истерика: сопровождаемые громкими звуками рыданий, слёзы хлынули из глаз нескончаемым потоком; помутившийся от нового приступа отчаяния и горя рассудок отказывался верить очевидному. Ревя всё громче и громче, я, словно раскрученная юла, вращалась на месте, силясь сквозь водопад слёз разглядеть знакомые очертания ребят…

— Алёнк, ты жива?! — вдруг услышала я знакомый и такой желанный, радостный, громогласный вопль Матвея, шедший откуда–то издалека.

Резко развернувшись на голос, я увидела Матвея и Ивана, выплывавших из–за островка камышей метрах в пятидесяти от того места, где находилась сама.

— Ре–е–е-бя–я–я-та–а–а!!! — сквозь сдавившие горло рыданья заорала я в ответ, едва не получив разрыв сердца от счастья.

С умопомрачительной скоростью, словно боясь, что ребята — всего лишь видение и если я не поспешу — оно исчезнет, я поплыла к ним навстречу, давясь слезами и заливающейся в рот водой.

— Вы жи–и–ивы!!! Мальчики, как же я ра–а–ада!!! Вы жи–и–ивы!!!

Едва достигнув ребят, я набросилась на них с поцелуями и объятьями, не переставая реветь теперь уже от счастья. Мужчины и сами с трудом сдерживали слёзы радости, в ответ обнимая и целуя меня.

— Осторожно, — нежно пробурчал вынырнувший Матвей — после того, как я своими объятьями нечаянно загнала его под воду. — Не для того ты нас спасала, чтобы потом утопить.

— Конечно, не для того… спасала, конечно, — счастливо улыбаясь и продолжая всхлипывать, машинально согласилась я. — Э–э–э… не поняла… кто кого спасал? Когда?

О чём это он? Мама дорогая… похоже, глубина и резкое всплытие всё же оказали на мозг негативное воздействие. Господи, неужели я поглупела?! О нет, только не это… мозг — моё главное достояние!

— Да ладно тебе, это не тот случай, когда нужно скромничать, — серьёзно сказал Иван. Его глаза лучились искренним восхищением и любовью. — Ты спасла нам жизнь, поделившись воздухом. Если бы не ты, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

Голос Ивана дрогнул, и мужчина быстро отвернулся, чтобы смахнуть прорвавшуюся слезинку.

Я изучала лица ребят, глупо хлопая глазами, словно необразованный инопланетянин, впервые посетивший Землю и обнаруживший на ней, к своему великому удивлению, не себе подобных собратьев, а подозрительных инопланетных существ — людей.

— Но я вас не спасала, — медленно, насторожённо заговорила я, всё ещё надеясь, что ребята шутят: вот сейчас они не сдержатся и захохочут — и всё встанет на свои места… но они почему–то не хохотали. — Меня тоже кто–то спас, поделившись воздухом и дотащив практически до самой поверхности. Я думала, что это был кто–то из вас…

Какое–то время мы растерянно смотрели друг на друга.

— Но вокруг на километры нет ни одного человека, из живых существ — рыба да птицы, — озвучил мои мысли Иван. — Кто мог всех нас спасти?

Мы надолго замолчали, поскольку разумных предположений не было ни у кого.

— Не нравится мне всё это. Знаете что, поехали быстрее домой, — тихо сказала я, нахмурив брови.

Возражать никто не стал, и, снова погрузившись в молчание, мы поплыли разыскивать давно соскучившуюся по нам лодку…

В тот день в разговорах мы больше не поднимали тему нашего таинственного спасения и рассказывать о происшедшем никому не стали — как рассказать, когда всё приключение от начала и до конца смахивает на бред сумасшедшего? Утомлённые морально и физически, мы решили лечь спать пораньше, сразу после ужина. Набив до отвала желудки неизменно вкусной домашней едой, расслабленные, мы вышли из столовой, намереваясь идти домой.