– В принципе мог бы, но для меня генеральские лампасы – это поэзия, книги.

Пятнадцать сборников уже на счету у Владимира Силкина. Первая книга вышла у него во Владивостоке и называлась «Отсюда Родину видней». Потом были «Чувство долга», «Два ветра», «Окраина», «Журавинка». Издал он и две книги песен. Когда стихи поэта поют – это особое признание народа, самая большая радость.

Несколько лет уже полковник Силкин является начальником Военно-художественной студии писателей. Он лауреат популярных литературных премий, секретарь правления Союза писателей России и Москвы, профессор, академик. Силкин всегда среди молодежи, помогает способным начинающим литераторам стать на ноги. Многим он по-армейски товарищ и брат. Такой уж добрый характер у поэта из рязанского края певучего.

Строгий солдат Отчизны полковник Владимир Силкин в своей новой книге стихов, вышедшей в Библиотеке современной русской поэзии журнала «Поэзия», органично соединяет острый, обнажённый лиризм с широкой, как «поле в васильках», эпичностью. Он крайне сдержан в выражении чувств, умышленно скуп на выразительные средства и в то же время полотно жизни зажигает буквально одним штрихом-образом, как, например, в «Думе о Хатыни»:

Примечательно, что в первом же стихотворении, открывающем сборник, Силкин четко обозначает родники своего вдохновения. Это вишни, «отцово наследство», которые «столько лет в тишине шелестят» – ведут с поэтом неслышный разговор о сокровенном, заставляют сладко сжиматься сердце. Это соловьи. Россия. И всё-таки автора больше всего волнует то, что «гибнут хорошие парни за короткое счастье своё». А вот и вектор поэзии Силкина – «солдат».

Оно, это ключевое слово, всеобъёмно, вмещает в себя целый мир, в котором прошлое, настоящее и будущее как кирпичики, намертво скреплённые энергией мужества, долга, самопожертвования.

Поэт не может «охать и ахать при каком-то несчастье своём», «если мирно живёт по соседству из оглохшей пехоты солдат». Да и сама Родина. Какой она представляется автору? «Мать-солдатка моя, Россия, хлеб спасительный помяни!» – восклицает-призывает автор, размышляя о хлебе войны, замешанном «на мякине» и разбавленном «лебедой», который «в люди вывел» «чуть не треть страны».

Для Силкина солдат-защитник – понятие одновременно конкретное и мистическое, а потому ему одинаково дороги, равнозначны «Жуков на белом коне» и «застывшие в две шеренги солдаты» своего подразделения.

Даже весну – и ту поэт пропускает через призму солдатской улыбки: «На деревьях пухнут почки, наслаждайся и живи! Никакой тебе отсрочки (выделено мной. – Д.А.) от тепла и от любви».

Суровой солдатской правдой, высшим качеством мужчины – надёжностью – офицер Силкин меряет бойцов принимаемого в подчинение взвода: «С кем в разведку пойду, коль случится? Кто со мною в разведку пойдёт?»

Но солдат – это воин, а слово это произошло, как известно, от «войны».

На мой взгляд, стихи-раздумья Силкина о войне принадлежат к лучшим образцам военно-патриотической поэзии. Его видение войны поражает глубиной драматизма, вечным поиском «оправдательного» нравственного начала и правдой – жестокой, беспощадной, как удар током.

«Войны – страшная нелепость, неподвластная уму», – это как общий посыл. А немного раньше, раздумывая о тех, кто «Своё сердце на жертвенник бросит» «за землю родную», поэт заключает: «И выходит, война человечна, если только священна она». Однако истинную разгадку войны – именно так, как понимает её православный, – мы находим в стихотворении «Охота», которое без преувеличения равняется целой поэме. Главным образом по трагедии выбора.

Совершенно очевидно, что автор нейтральными, малозначимыми словами «пернатых» и «зверьё», самой перечислительной интонацией пытается отвлечь внимание, смягчить ударное, жуткое по смыслу в данном контексте – «людей». Но строфа притягивает, как магнит, четверостишие перечитываешь раз, другой – и потрясённое чувство разбивается, как птица: «Искать в перекрестье прицела… людей».

Оглушающая пронзительность этих стихов заключается ещё и в том, что искать в перекрестье людей стало… мужским привычным делом.

Сам того, возможно, не подозревая, поэт кинжальными строчками сделал яркий срез эпохи, которая задыхалась в пламени всевозможных, в том числе гражданских, войн. Создал строки, по которым в будущем, в числе других материалов, будут изучать наше странное, такое «непонятное» время.

Вот она, загадка истинной поэзии. Несколько строчек вместили, вобрали, спрессовали в себя мегабайты информации. В них, как в каплях воды, отразился океан жизни на переломе столетий.

Но продолжим разбор стихотворения. Итак, солдат охотится… на людей. Истина страшная. Слабое утешение, правда, в том, что это нелюди, «двуногие волки», рыскающие за «волчьими воротами», – мучители, изверги. Дескать, таких не жалко. А вот и долгожданная, винтовка не подвела, удача: «Достану подбитого «волка». Еще одним бандитом на земле стало меньше. Можно закурить, расслабиться. Как вдруг «Самая горькая водка покажется приторной» офицеру-снайперу. Тяжко и нехорошо станет на душе солдату России, выполнившему приказ командира.

– потрясающе заканчивает «Охоту» Силкин. Да, не должно быть жалости на войне. Но он – офицер, русский воин, русский человек. И душою никогда не может до конца оправдать сам себя, сколько бы этого ни делал. Это вечное «если» («война человечна, если…») – вневременная дилемма, карма русского солдата, который смотрит на войну как на нежеланную, тяжелую, вынужденно необходимую работу.

Добрый, чуткий, мудрый солдат-поэт Владимир Силкин радуется вещам простым, извечным: «А ещё я был в гостях у брата, пили с ним домашнее вино». Тонкий психолог, он удивительно точно передает душевное состояние возвращающихся с Великой Отечественной фронтовиков. Непросто им было уходить на войну, но, оказывается, ещё сложнее с неё возвращаться: «И когда вставал состав, обрывалась сразу песня, веселиться перестав», ох «и трудна была дорога к милым дедовским местам».

Да и сам поэт «ещё не вернулся с войны», затуманившей горы Кавказа. Он, как и отцы-фронтовики, «больше пули» боится тишины и пока что может общаться «только с небом и Богом». Возвратиться оттуда полностью, скорее всего, невозможно, ибо для этого «столько пуль выковыривать надо из души из моей и страны».

Гармошка, которая в День Победы грустит, «изнемогая, в кипящем море голосов знакомый крик подстерегая», рязанская «бабка Груня, мать погибших сыновей», батя, протягивающий руку «через страшную войну», молитва в Моздокском православном храме о павших на войне, милая у «госпитального фонтана» сын, который «знает, крепость пригодится» – таковы точки опоры, вехи судьбы поэта, который «от пуль себя не прятал» и знает истинную цену неброским, человечным, дорогим понятиям. «Как хорошо, что не война. Как хорошо, что дома тихо».

Образ поэта может показаться излишне строгим. Это не так. Лира поэта, когда она в кругу друзей, от частушечного «Ступенечка, ступенечка, пора на службу, Женечка!» легко переходит на шутливо-озорное: «Я лежу, не хаю дождь, мокрым дольше проживёшь». Минорные аккорды – «с вещами вместе в чемоданы мы упаковываем грусть» – неожиданно сменяются мажорными: «Кричат младенцы в зыбках, и ветерок свежей». А то вдруг и вовсе не разгадать, чего тут больше – печали или света: «Музыканты завели» тоскливую «Прощание славянки», а сердце ликует: «Ничего, что непогода, о своём поет труба. Для военного два года – это целая судьба».