***

Виктор присел на корточки и осмотрел глобус со всех сторон. В нижней части были видны еле видимые царапины, как будто шар пытались чем-то подцепить. Ну, значит, не судьба с этим глобусом, облегченно думал Корнеев. И очень хорошо. Вы все там хотели, чтобы я его нашел, вот я его нашел, забрать не могу, на этом свое задание партии и правительства считаю выполненным. Не надо мне ордена, только отправьте меня обратно к маме, умоляю вас, мерзавцы! Я устал от холода, от безотходной манны вашей небесной диетической, я хочу на работу, под крыло Модеста моего славного Матвеевича, к ребятам! Тут Корнееву стало стыдно, он полез за сигаретами и обнаружил, что пачка пуста. Ну вот, и это еще вдобавок, нате пожалуйста. Он сел и стал угрюмо смотреть на шар. Смотрел и почему-то, вопреки всему, у него улучшалось настроение. От шара не исходили волны, он не источал благость или радость, но... нет, источал все таки, - поправил себя Витька. Запах. Неожиданный, неуместный на этом изломанном, ржавом, оледенелом, покинутом всеми корабле глобус еле заметно благоухал чистой выглаженной тканью, ароматом детских волос, вымытых шампунем "Кря-кря", пластилином и ленинградскими акварельными красками. Корнеев вспомнил, как носил на руках годовалую племянницу Мотечку, покачивал ее, улыбался и повторял "Да кто это у нас такой маленький, и кто это у нас такой хорошенький? Виктор полуосознанно протянул руку к шару и погладил его три раза по макушке. Глобус засветился, издал хихикающий звук и приподнялся над полом.

***

Последний мемуар Александра Привалова.

Я не успел оправиться от удивления, как в торпедный отсек вошли два человека - капитан Савицкий и командир лодки Архипов. Было ясно, что они ругаются уже какое-то время и приближаются к заключительной фазе. Я съежился и попытался слиться с интерьером, но меня и так не замечали в пылу спора.

- Сигнал всплыть - это три глубинных заряда, три! А не пять, вам ли этого не знать! - Это объявление войны, и мы должны ответить! - металлическим голосом говорил капитан. Мы этой одной торпедой весь их флот разметаем, впредь неповадно будет!

- А я вам напомню, товарищ капитан, - также твердо возражал Архипов, - Что нам адмирал Фокин говорил! А он разрешил применять ядерную боеголовку только если атакуют, если сделают дырку в корпусе!

- Когда будет дырка, поздно будет! Вы что же, товарищ командир, вы советский офицер или...? Тут капитан осекся, наткнувшись на взгляд Архипова. Меня, наконец, заметили и турнули в свою каморку. Все понятно, думал я по дороге, значит, нас все-таки обнаружили.

Связи с Москвой не было, но Вадим постоянно слушал американское радио, которое сообщило, что над нами целая эскадра кораблей - я запомнил название "Кони", "Итон" и еще штук десять, а воздухе кружило пятнадцать самолетов. Мы не могли всплыть, и наш благоустроенный корабельный быт постепенно превратился в ад. Аккумуляторы сели, вентиляция не работала. Не знаю, понимаете ли вы, что такое плюс шестьдесят градусов в подводной лодке. Вспомните поездки в Крым и как вы томно обмахиваетесь "Известиями", спасаетесь холодным лимонадом и мороженным, и это при тридцати и морском ветерке. А тут шестьдесят. И глубинные гранаты бьют молотом, как по голове, регулярно и нет от них спасения. Роман три раза падал в обморок от тепловых ударов, я пережил четыре. У меня перед глазами стояла желтая бочка с квасом, как она стоит в теньке и как я к ней подхожу, говорю дородной тетке в белом халате - две больших, и протягиваю две монеты в десять копеек и две, а потом стою и пью, пью, отгоняя пчел, этот райский напиток, пью до головной боли. Потом очнулся - сижу за своим столом, уткнувшись головой в мокрое полотенце, хорошо, что не в паяльник. А суточная норма воды - один стакан. Двести пятьдесят грамм. На день. В отсеках стоял тяжелый запах, электролит в аккумуляторах закипал и отравлял людей парами кислоты, моряки не могли принять душ, даже умыться нельзя было, лицо протереть, и началась потница. Моряки страдали от экземы, чесались и матерились так, что подводным чертям тошно было. Батареи были на нуле, делать было нечего, капитан решил всплывать, и попали мы прямо в объятия вражеского эсминца.

***

Оправившись от изумления, Виктор осторожно тронул глобус пальцем. Глобус ойкнул тоненьким голоском. - Ты..., живой, что ли? - спросил он, чувствуя себя немного дураком. Шар молчал. Виктор подумал немного, потом осторожно обнял теплый медный мяч и повлек его к люку. Тот послушно двинулся, как тяжелый свинцовый воздушный шарик с гелием. Они выбрались наружу, похолодало, безлунное небо налилось чернильной синевой. Шар медленно потерял невесомость, стал весить с десяток килограмм, Корнеев переложил его в капюшон и двинулся в путь. Через пару километров он услышал хныканье за спиной. Он остановился, вынул глобус, тот был очень холодным и даже, как показалось Корнееву, мелко подрагивал. Он закутал глобус в шарф, прижал к груди, потом пристроил под мышкой, и так шел, стараясь не отрывать глаз от синей сопки вдали. Через час он увидел Мальчика, тот сидел и ждал, и рассказал ему обо всем. Пьер дальше нес глобус сам, согревая его. Они уже подходили к пещере, как вдруг шар опять захныкал, потом притих, и заплакал уже по-настоящему, горько и навзрыд. Два человека, стар и млад, смотрели на него в отчаянии, не зная, что делать. Вдруг из бока глобуса на экваторе вырос маленький синий хоботок и принялся несмело ощупывать окружающее пространство.

- Да ведь он есть хочет! - догадался Виктор. они поспешил к входу в расщелину. - Надо только у наших нянек молоко попросить, теплое. Или детское питание какое нибудь, абрикосовое, я его любил.

- А я только материнское помню, - сказал Пьер. - А с чего ты взял, что он будет употреблять человеческую пищу? Разве это человеческий детеныш? Корнеев встал на пятачок, покачивая теплый шар, как младенца. - Не знаю, пусть тогда найдут ему пищу, они умные. Звездочек миндальных. В общем так, уважаемые! - обратился он в пустоту. - Вот у меня здесь ребенок, он плачет и хочет есть! Дайте ему, пожалуйста, покушать, по-хорошему! Последнее, что он увидел, была спускающаяся с потолка черная сфера, которая накрыла его, затем фиолетовая вспышка, и Виктор обнаружил, что лежит, скрючившись, в тесном темном помещении, пахнущем озоном, резиной и бензином.

***

- Извините, что не взял вас с собой, ребята. Мы теперь братья, но по обычаю я должен был быть один, проводить Тсисту в последний путь. Ну, как все прошло?

- Все окей, - сказал Роман, разливая по стопкам, - Мы понимаем. Они сидели в "Манго", было уже около десяти, официанты недобро поглядывали на припозднившихся. Они выпили не чокаясь, поминая Койота.

- Вот сдача, - Окрошка положила на стол завернутую в салфетку тонкую пачку банкнот. - Вообще стыд потеряли. В стране кризис лютует, а они, бладибастарды, за буксировку в гараж столько содрали! За срочность, говорят.

- Да ладно, там в салоне такое было, не каждый "чистильщик" Вульф взялся бы, - возразил Роман. - Авто это по идее просто сжечь надо было.

- Как это сжечь, уважаемые, нам еще завтра нужно отсек нуль-т демонтировать, на целый день возни. - А зачем Вепрев его туда затолкал, в багажник? А, поняла, типа мобильный, случае форс - мажора.

- А это значит..., - сощурился Роман, отпив морса.

- Совершенно верно, где-то есть стационарный, - подтвердил его догадку Палатенко. Коммуникатор мявкнул и заговорил, начиная трансляцию. Окрошка уронила вилку от неожиданности. "Двадцать один час пятьдесят минут эмвэ, номер десять восемь. Срочное сообщение от Павла". Раздался старческий голос, говоривший на незнакомом языке быстро и без пауз. - Ребятки, нам пора на выход, - засобирался Максим. - Зарегистрирована входящая активность канала в машине Вепрева. У нас, вернее, у вас, межпланетные гости.