***
Последний мемуар Александра Привалова.
Двадцать седьмое октября тысяча девятьсот шестьдесят второго года, день, который я хорошо запомнил. Именно из-за событий того дня этот мой мемуар будет последним.
Капитан Виталий Савицкий тогда первым выбрался на мостик, за ним - Архипов, ну, а третьим я. Штатный сигнальщик Завьялов отходил от обморока в медотсеке, я его заменял. Мне выдали переносной двухсотватовый прожектор "Проблеск", я стал подниматься, цепляясь за поручни, и тут полной грудью вдохнул первый раз за десять дней чистый свежий морской воздух, опьянел, руки у меня ослабли, и я уронил этот чертов прожектор обратно в раскаленную утробу. Вернулся за ним, проклиная все не свете, поднимаюсь опять и вот тут, ребята, мои мокрые волосы встали дыбом, потому что я услышал, как пикирует на лодку военный самолет. Даже в уютном кресле в темном зале этот звук вызывает чувство беззащитности, ноют зубы и хочется зарыться с головой в окоп, а тут все на самом деле - этот вой приближается с ревом, с визгом циркулярной пилы, прямо на тебя, прямо в темя. Ну, думаю, все, сейчас засвистит бомба и каюк. Я очень живо представил картинку из "Крокодила", как из бомбардировщика, за штурвалом которого сидит дядя Сэм с лицом старухи Шапокляк, только с бородкой, и черный пузатый снаряд с тремя амортизаторами и надписью "USA" на боку лениво вываливается из квадратного отверстия в брюхе и с грохотом врезается точно в люк нашей подлодки. Однако вместо этого я услышал, как кто-то снаружи с дробной быстротой пробил кувалдой по борту, я на секунду оглох, и тут на меня действительно свалилось что-то тяжелое и потное, и я опять выронил прожектор. Это был капитан, он скатился вниз по моим плечам и коленям, он дышал с присвистом, лицо его было страшным. - Все вниз! - во всю глотку закричал он. - Торпедные аппараты на "товсь"!! Я заметался, не зная, куда бежать - вверх или вниз, Архипов с мостика парой крепких выражений мне подсказал, и я наконец выбрался на свет божий. Только была южная ночь, и свет был отнюдь не божий, глазам стало больно от прожектора, который, словно люстра в тысячу свечей, висел на вертолете. С десяток самолетов низко кружили над лодкой и стреляли по курсу трассирующими очередями и стоял такой грохот, что уши закладывало. А вокруг, насколько хватало глаз, мигали сигнальные огни сотен авиационных гидроакустических буев, покачивавшихся на волнах, они обложили нас, как волка красными флажками. Архипов что- то беззвучно крикнул мне, а у меня внутри все горело и плавилось, хотелось направить прожектор, как гиперболоид, на шесть кораблей впереди и сзади, и на вертолет и на самолеты в воздухе и сжечь их всех к такой-то матери. Архипов заметил зверское выражение на моем лице, приблизился ко мне и крикнул в ухо, - Приказываю успокоиться, студент! Он сильно встряхнул меня за плечи. - Видишь прожектор? Что они сигналят? Я взял себя в руки, вгляделся.
- Они требуют ... спрашивают, чей корабль!
- Передай им, подлодка принадлежит СССР, и чтобы что бы немедленно прекратили провокацию! Я с грехом пополам отсемафорил, руки у меня дрожали. Самолеты поднялись вверх, стрельба прекратилась
- Все, пошли вниз, - произнес командир. Он был абсолютно спокоен, я тоже перестал трястись.
- А где капитан? - поинтересовался он, когда мы спускались.
- Так он это, - опять заволновался я, - торпеды сейчас пускать будет! Архипов ругнулся и побежал в носовой отсек, я за ним. Савицкий уже снял свой ключ с ремешка на шее, и когда появился Архипов, протянул руку, буравя командира лодки глазами.
- Ключ, быстро, давай, Василий, на этот раз не надо меня агитировать, все равно не послушаю, мы сейчас по ним, мать их, так шарахнем, мало не покажется! Сами погибнем, но потопим их всех, и флот не опозорим! Архипов стоял, не двигаясь.
- В чем дело, товарищ Архипов, вы не поняли? Лицо Савицкого побагровело. - На нас напали, фигачат по нам из пулемета, вам этого мало?! Ты хотел атаки? Вот тебе атака!!
- Ключ не дам, и торпеду выстрелить не позволю. Савицкий задохнулся от бешенства, повернулся к стоявшему рядом замполиту Масленникову,
- Иван Семенович, ты что молчишь?! Скажи ему!
- Василий Александрович, - произнес замполит, глядя в сторону - Я согласен с капитаном, надо атаковать. Как потом в глаза смотреть будем? И в Москве нас не поймут! Отдайте ключ.
- Да что ты его уговариваешь, этого...! Мы решили, все мы, экипаж тоже "за"! Живо давай ключ!
- Я не собираюсь вам втолковывать, вы не поймете. Архипов снял с шеи ключ, засунул его в нагрудный карман и застегнул пуговицу. - Для пуска торпеды нужно согласие трех старших офицеров, то есть нас. Если вы забыли, так я вам напоминаю, что я начальник штаба бригады подводных лодок и мое слово - решающее! У меня право вето. И я говорю - нет! Ядерной атаки не будет! Архипов присел на зеленую раму. - Послушайте меня спокойно. Во-первых, это не глубинные бомбы, это обычные шумовые гранаты. Они их кидают всегда по пять штук, а это международный код, условным сигнал "IDKCA", означающий "подняться на поверхность". Если бы это было началом войны, мы бы уже рыб кормили! Далее. Мы в их водах, крадемся как воры, у них выдержка сработала, а у нас нет? Мы что, как бабы истеричные? И улетели уже их самолеты, слышите, как тихо? Савицкий тоже тяжело сел, утер лицо полотенцем, помолчал
- Ладно, Василий... Может, и прав ты, погорячился я. А насчет баб истеричных...
- Я не вас имел ввиду. Приношу извинения.
- Так вот насчет баб истеричных. Ты их еще не видел. Но еще увидим, полюбуетесь, попомните мое слово. Не для протокола, Ваня, но когда в Кремль нас адмиралы да генералы вызовут...А, семь бед...
Я смотрел на них, слушал и не верил своим глазам и ушам. То есть, это что получается, не будем мы в них торпеду пускать? И вот так просто сойдет им все с рук?! Вражеские натовские истребители нас из пулемета поливали, я сам это видел, нас, советских людей, из настоящих пулеметов настоящими патронами! И это не начало войны? Да нас фашисты так же обстреливали летом сорок первого, может быть, тоже нужно было утереться полотенчиком и выдержку продемонстрировать? Я ненавидел Архипова, ненавидел Савицкого! В голове у меня зазвенело, появился неожиданно мой "третий глаз", и я понял, что сделаю то, что задумал. Я посмотрел на торпедную установку своим особым взглядом и увидел ее схему - невозвратный клапан, кольцо обтюрации, курковой зацеп, боевой баллон, все как на учебном плакате. Только эта торпеда была настоящая, и ее ЯБЧ горела ровным зеленым миролюбивым цветом. Я не стал высчитывать ни дистанцию курсового угла на цель КУ, ни "торпедный треугольник", только выставил тридцать метров глубины. Вражеские эсминцы перекрывали лодке все румбы, значит, промах был просто невозможен. Теперь оставалось только послать сигнал на ЭСУ торпеды и нажать на активный курок, то есть совершить физическое действие, да еще внутри корпуса из листовой стали толщиной в три сантиметра. Я такого еще ни разу не делал. Я собрал всю волю в кулак, сконцентрировал всю свою ярость благородную к звездно-полосатой военщине, классовую свирепость к лживым продажным жирным ворам-спекулянтам с Уолл-стрита, до глубины души проникся состраданием к стенающему от расизма, порабощения и чудовищной безработицы братскому американскому народу, вот это все я вложил в сгусток энергии и послал ее на заслонку активного курка смертоносной торпеды. От гигантского усилия и жары у меня на секунду потемнело в глазах, а потом я увидел, как в разных направлениях и с разными эмоциями смотрят три старших офицера. Капитан Савицкий с ужасом смотрел на замок, замполит Масленников, прищурившись, ел глазами Савицкого, а командир Архипов вскочил и глядел на меня, и в глазах его читались злость и беспомощность. Послышался приглушенный рев заполняющей емкость воды, раздался звук "Боммбрр!" за бортом, лодку сильно качнуло, и торпеда с ядерной боевой головкой калибра пятьсот тридцать три миллиметра со скоростью сорок пять узлов устремилась к цели.
