С первых же дней возникли трудности в общении с английскими специалистами. Английские офицеры–переводчики отказывались работать со старшинами и рядовыми матросами — это было ниже их достоинства. Поэтому мы вынуждены были обходиться своими силами. Частенько можно было встретить краснофлотца с бумажкой в руке, разыскивающего кого-нибудь из команды, кто знает английский язык: на бумажке у него было переписано какое–нибудь наставление или элемент схемы. К сожалению, и технической документации на кораблях было мало.
Выручала русская смекалка. Парторг пятой боевой части Семен Циолковский, например, после отбоя несколько дней подряд спускался в машинное отделение и до поздней ночи копался там в трубопроводах и насосах. Таким образом он в совершенстве изучил масляную систему и вычертил ее на бумаге.
Примеру парторга последовали коммунисты Барма–шов, Бухарин, Абрамов и другие. Вскоре появились схемы электрооборудования, паропроводов и питания котлов, схема водонепроницаемых переборок. Инженеры–механики Борис Дубовов и Николай Никольский проверяли эти чертежи, сводили их в общую схему. Так создавались общекорабельные документы.
В конце мая вице–адмирал Г. И. Левченко, придирчиво осмотрев «Живучий», подвел итог:
— На эсминце начинает чувствоваться дух советского моряка.
Эта оценка скупого на похвалу адмирала ободрила нас.
По мере знакомства с техникой росли наши претензии к англичанам. Это не нравилось сдаточной команде. Случалось, впику нам или по оплошности «хозяева» преподносили какую-нибудь «пилюлю». Одна из них досталась мне во время моего дежурства по кораблю: ночью после стирки белья английские матросы слили мыльную воду в трюм, который только накануне был выкрашен краснофлотцами. Досталось тогда мне от старпома. Трюм пришлось осушать и красить заново.
О медленных темпах ремонта Рябченко поставил в известность командующего округом Ньюкасл контрадмирала Максвелла, когда тот посетил корабль. Англичанин выслушал нашего командира с недовольной миной, однако вынужден был признать справедливость замечаний, тем более что и на других эсминцах дивизиона положение было не лучше.
Хорошо, хоть на линейном корабле «Ройял Соверин» и подводных лодках механизмы и вооружение не требовали таких больших затрат труда. Приемка этих кораблей шла быстрее.
Тем временем, пока шла приемка, пока члены команды осваивали новую технику и вооружение — каждый по своему заведованию, двое краснофлотцев — радиометристы Александр Петров и Евгений Баринов, командированные в Глазго, изучали там в интернациональной школе Радара радиолокационное оборудование. С других кораблей тоже были направлены в эту школу члены экипажа. Советские моряки, прилежные и всегда подтянутые, пользовались особым уважением курсантов, среди которых были представители разных стран — греки, французы, поляки, канадцы, а также симпатиями местного населения. Вспоминая учебу в Глазго, Александр Петрович Петров рассказывал о таком эпизоде. Однажды он с товарищами смотрел в местном кинотеатре фильм «Сестра его дворецкого». Когда Дина Дурбин запела по–русски: «Эх, раз, еще раз...», краснофлотцы, услышав родную речь, дружно зааплодировали. Тут же фильм был остановлен, в зале зажгли свет. Кто-то из англичан громко объявил: «Здесь присутствуют русские моряки!» Многие зрители встали со своих мест и устроили бурную овацию краснофлотцам. А когда фильм закончился, киномеханик спроецировал на белый экран самый кончик ленты, на котором было нацарапано по–русски: «Привет русским морякам!».
Многим жителям Глазго не доводилось прежде встречаться с советскими людьми, и представление о нашей стране у них складывалось в основном по дореволюционной литературе. В этом краснофлотцы не раз убеждались, знакомясь с простыми англичанами. На одной из улиц Глазго наши моряки обратили внимание на чучело медведя, установленное у книжного магазина. К лапе медведя была прикреплена большая железная кружка для пожертвований. Оказалось, что пожертвования предназначаются для нашей страны и что каждому англичанину это понятно, ведь медведь в их представлении — символ России.
Линкор и подводные лодки были приняты в срок. 30 мая на них был поднят Военно–морской флаг СССР. Линейный корабль получил новое наименование — «Архангельск». Подводные лодки стали называться «В-1», «В-2», «В-3» и «В-4». Экипажи этих кораблей приступили к отработке задач боевой подготовки.
Приемка эсминцев из-за плохого технического состояния кораблей сильно затянулась. Тем не менее, уже через 8–10 дней после заселения экипажей эсминцы начали выходить на ходовые испытания, которые выявили ряд новых дефектов. На «Живучем», например, обнаружилась вибрация двух турбовентиляторов и непригодность к эксплуатации парокомпрессоров. Много дефектов было и на других эсминцах. Все это увеличивало объём ремонтных работ.
Наши краснофлотцы и старшины, работая бок о бок с английскими рабочими, постоянно устанавливали с ними дружеские контакты, помогали им продуктами, делились табаком. Я не раз замечал, как рабочие, примостившись где-нибудь в сторонке, ложкой, а то и пустой консервной банкой, черпали из бачка принесенную краснофлотцами еду.
Не могли не вызвать улыбки неумелые попытки англичан свернуть цигарку из махорки. Кое-как справившись с этим делом, они после первой же затяжки начинали громко кашлять и чихать — сказывалась многолетняя привычка к слабым табакам. «Вери стронг!»[23] — восклицали они.
Несмотря на языковой барьер, советские моряки и английские рабочие хорошо понимали друг друга, а некоторые и подружились. Английским офицерам это не правилось, так как многие из них были из привилегированных классов. Один из командиров эсминцев владел большим парфюмерным магазином в Лондоне, другой — крупной скотоводческой фермой и Австралии.
Мы и раньше слышали, что в английском флоте существует кастовость, а теперь имели возможность убедиться в этом сами. Командные должности занимают там офицеры, относящиеся к так называемой белой кости»; все они, как правило, выходцы из богатых семей. Те же. кто происходит из менее обеспеченных слоев общества, — «черная кость» — довольствуются невысокими воинскими званиями, подолгу служат в одной должности без перспектив на повышение.
Первую категорию на «Ричмонде» представлял помощник командира корабля лейтенант Райт. Ему было около двадцати пяти лет. Родители его владели крупными фабриками, имели родовое поместье где-то в Шотландии. Подчиненные Райта — чиф–инженер младший лейтенант Лидикольт и минно–артиллерийский офицер младший лейтенант Честер, представлявшие на корабле «черную кость», принадлежали к простым людям и привилегиями не пользовались, хотя и прослужили на флоте более 20 лет. Перспектив на продвижение у них не было, и, если бы не война, они давно бы уже находились в отставке.
Постоянно общаясь с нашими старшинами и краснофлотцами, английские рабочие стремились побольше узнать о Советской стране, задавали самые разнообразные вопросы. Им, конечно, охотно отвечали. И это тоже не всем английским офицерам было по душе. А один из них однажды даже попытался в связи с этим шантажировать нас.
В тот день дежурил по кораблю я. Подбегает ко мне офицер связи мистер Грим, очень чем-то взволнованный.
— Мистер Поляков, ваши матросы собрали рабочих на юте и подбивают их на забастовку, — выпалил он. — Я должен немедленно сообщить в Лондон о подстрекательстве и нарушении английских законов иностранцами, размещенными на военном корабле.
Я счел это заявление вздорным. Однако на сигнал надо было как–то реагировать. Предлагаю мистеру Гриму пройти в кают–компанию, а помощнику дежурного главстаршине Гребенцу поручаю тем временем выяснить, что произошло на самом деле.
Как только мы с офицером связи расположились для беседы за столом, перед нами появилась легкая сервировка — вестовой Иван Клименко хорошо знал привычки и вкусы мистера Грима. Когда в кают–компанию вошел Гребенец с докладом, английский офицер уже успел дважды осушить бокал с ромом. Главстаршина сообщил, что сведения мистера Грима не подтвердились. Просто двое или трое английских рабочих остановили старшего боцмана и поинтересовались условиями труда на советских судоверфях. Повторак, зная всего десяток английских слов, с помощью жестов, пытался ответить на вопросы.
