- Уходи. Ведь мы обо всем договорились.

- Нет.

Возникла пауза. Толкаемый любопытством, Глеб приоткрыл дверь комнаты и посмотрел в коридор. Они стояли обнявшись и целовались.

- Ты всерьез думала, что я буду лбом об пол биться и читать покаянные молитвы? - сказал Никодим, когда они наконец смогли оторваться друг от друга. - Да что ты знаешь о монашеской жизни?! Это не Средние века. Я не собираюсь лишать себя общения. Хватит сидеть тут взаперти и рисовать. Пойдем!

- Подожди. Мне надо переодеться.

Мама засуетилась возле зеркала, расчесывая непослушные кудри.

- Ну так поторопись. А я воды выпью.

Он снял пальто и прошел в кухню.

- Глеб! - донеслось оттуда. - Иди сюда, я тебя давно не видел.

Отсиживаться в комнате теперь не имело смысла, и Глеб пошел на зов своего духовника. Оказалось, что тот одет по-граждански - в джинсы и рубашку. Еще никогда отец Никодим не казался ему столь смешным. Глупая, не прикрытая величественными одеяниями, пузатая фигурка, какая-то неуместная для штатского человека косматая рыжая борода, растрепанные волосы. Все это делало его похожим на рокера или фоторепортера.

Не успев поздороваться, Никодим схватился за сотовый:

- Кто-то звонит. Подожди, надо ответить, - Он зачем-то нажал кнопку громкой связи и начал разговор.

- Батюшка, здравствуйте! - подобострастно просипел мужской голос. - Простите, что отрываю. Вы, наверное, молитесь. Но мне ваш духовный совет нужен.

- Слушаю вас, уважаемый Константин.

Никодим подмигнул Глебу и, взяв чайник, плеснул себе воды в стакан.

- У меня сегодня сестра умерла. Что делать-то? Ведь пост, как поминки-то справлять?

- Главное - усердно молитесь. Читайте вечернее и утреннее правила. А поминки... Ну не готовьте мяса. И поскромнее, поскромнее.

В этот момент в кухню зашла мама, и Никодим, видимо не удержавшись, провел рукой по ее талии.

- И спиртного не надо. Постарайтесь воздерживаться. Все-таки Великий пост на дворе.

- Спасибо, батюшка! - всхлипнул человек. - Вы как свет в окне. С вами и горе переживать легче. Святой вы человек.

Попрощавшись, Никодим отключил телефон.

- Больные люди, - громко прокомментировал он разговор и залпом выпил воду. - Собралась?

- Да.

Мама смотрела на карман, в который он спрятал телефонную трубку.

- Зачем ты так про него?

- Ты о чем? - не понял Никодим. - А! Этот? Да он болящий. Не обращай внимания. Пойдем скорее. До свидания, Глеб...

Дальнейшие дни принесли душевное равновесие. Мама почти каждый вечер уходила на свидания и из-за этого была в курсе всех закулисных дел обители. Она добросовестно рассказывала Глебу все, что ей выбалтывал в порыве откровенности Никодим, которому, судя по всему, до одури надоела монастырская жизнь. По ее словам, он не уставал жаловаться на неправильно выбранную профессию, глупых прихожан и изъяны русского православия. "Я спрашивала его, - говорила мама возмущенно, - почему он не уйдет из церкви, если все так плохо. Можно было бы работать, как когда-то давно, журналистом или преподавателем богословия. Но он лишь кричал, что никто никогда не заставит его бросить служение".

Все это было Глебу на руку. Благодаря маминой порочной связи он не просто добился всеобщего признания и так называемого продвижения по службе. Теперь он мог играть на потаенных струнах всей братии, тем самым укрепляя свои позиции и завоевывая всеобщую любовь. Он был удовлетворен и с каждым днем становился все увереннее в себе. Мама же, напротив, чувствовала себя хуже и хуже. Она много плакала, объясняя слезы расшатавшимися нервами, и корила себя за неправедный образ жизни.

- Почему ты с ним не расстанешься, если тебе так тяжело? - спросил однажды Глеб после ее очередной истерики.

- Я не могу. Все так странно. Будто бы что-то черное поселилось в моей душе. И это нечто притягивает меня к Никодиму.

- Может, ты просто его любишь?

Она покачала головой:

- Я не люблю его, но признаюсь в обратном. Я презираю его, но вновь и вновь иду на свидание. Я падаю все ниже и ниже. И нет уже сил подняться.

Видимо, и у самого Никодима порой появлялись похожие мысли. Как-то раз, когда он сидел с мамой на кухне, до Глеба донесся их разговор.

- Я напрасно сегодня за тобой заехал. Ты останешься дома, и мы никуда не пойдем.

- Почему?

- Завтра я служу литургию.

- И что? - ее голос звучал надрывно.

Никодим нервно закашлялся:

- После наших контактов... Понимаешь... Это метафизика... Я не могу подходить к святым дарам. Мне страшно. Я боюсь. Да, представь себе. Я мучаюсь постоянно, но не могу оторваться от тебя. Давай не будем встречаться перед тем, как я служу...

- Может, мы теперь расписание составим? - мама зло расхохоталась. - Если завтра службы нет, то можно и в такой позе, и в такой. А если есть, то будем друг друга за руку держать!

- Какая ты пошлая! - Судя по звуку, он стукнул кулаком по столу. - Есть в тебе что-то инфернальное. И иконы ты пишешь с изъяном, непрофессионально и как-то дьявольски. Да и вообще. Не человеческими руками сделана наша история, ох, не человеческими.

- Не переживай, - теперь она говорила сквозь слезы. - Ты все равно не священник, а полуфабрикат. Так что и спрос с тебя невелик.

После этого Никодим уехал, чтобы на следующий день прийти снова и погрузиться в болото своей страсти.

Глеб до конца не понимал их терзаний. Он любил маму. Все больше любил, хоть и осуждал Никодима, который заменял ему несуществующего отца. Молился за них и за то, чтобы они могли жить праведно, но в то же время от всего сердца желал, чтобы эта связь не прерывалась.

Думая, что они оба впервые в своей жизни стали жертвами странных мистических обстоятельств, он считал их мучениками. Но даже узнав об ошибочности своих рассуждений, не перестал испытывать к своему заблудшему духовному отцу чувства сыновней любви.

- А ты знаешь, оказывается, я не первая женщина, с которой Никодим нарушил обет! - мама сказала это с вызовом в ответ на рассуждения Глеба о том, что Никодима из-за его знания литургики стоило бы назначить благочинным монастыря.

- Да? - Глеб опешил.

- Представь себе. Он так мимоходом мне об этом рассказал. Представляешь, у него много лет была любовница, еще в те времена, когда он возглавлял сельскую церковь. И так он жил. Нагрешит, покается, нагрешит, покается. Система-то у него отработана. А я думала, что являюсь чем-то из ряда вон выходящим в его судьбе. Но оказалось, я встречаюсь с обычным блудливым монахом.

- Ну и ладно... - Глеб махнул рукой. - Ты все время обзываешь его. А ему нелегко.

- Нелегко, нелегко... - она грустно рассмеялась. - Бывают истории красивые, как у "Поющих в терновнике", а бывают уродливые, как у нас.

- Что за терновник?

- Такой дамский роман о любви женщины и католического священника.

Читать женскую книжку даже ради того, чтобы провести параллель с их историей, Глебу не хотелось, поэтому он скачал краткое содержание произведения и ознакомился с идеей. Никаких выводов для себя он не сделал, а только утвердился во мнении, что и мама, и Никодим - жертвы обстоятельств. Он стал еще больше за них молиться и однажды даже попросил Бога дать им передышку друг от друга. Вскоре его просьба была услышана.

- Я уезжаю на Афон, - заявил маме Никодим спустя пару дней после Пасхи. - Надо окончательно понять, хочется мне там жить или нет.

Они втроем пили чай на кухне, поэтому Глеб стал свидетелем этого разговора.

- А тебе дурно не станет? - рассмеялась мама.

- В каком смысле?

- Ну, ты уже раз сто повторил, что устал от церкви. А тут вдруг святогорские путешествия. Съездил бы куда-нибудь к морю, переключился.

- Нет, - батюшка вдруг стал принципиальным. - Не надо мне никаких светских вояжей. Я поеду молиться в Свято-Пантелеимонов монастырь, в Ватопед, в лавру. Да и вообще. За меня платит мой духовный сын, бизнесмен Сергеев. Так что очень даже выгодно - две недели за счет благодетеля...