А дальше был остаток дня, какой-то немыслимо снежный вечер, игуменский "форд" под окнами и мама, красивая, но грустная. Она ушла, укутанная в свою непонятную печаль, а потом, когда часы пробили час ночи, вернулась и заглянула к Глебу в комнату.
- Ты спишь?
- Нет.
- Я завтра приду в монастырь. Невозможно, знаешь, невозможно так жить.
Она села на край дивана и принесла с собой терпкий запах мужского одеколона.
- Мы договорились. Он будет исповедовать, и потом... Потом мне надо будет причаститься. Кто служит в воскресенье литургию?
- Никодим.
- Ах да. Ведь он говорил мне. Ну, значит, так и будет. Сам нагрешил, сам грех отпустил.
Она поцеловала Глеба в макушку и ушла, осторожно прикрыв дверь.
Суббота преподнесла приятный сюрприз. После трапезы Глеба подозвал к себе епископ и сказал, что отныне благодаря трудолюбию и стараниям в исполнении послушаний ему разрешено ходить на службы в подряснике.
Это был триумф! Правда, триумф явно не случайный. Владыка, который раньше не особенно обращал внимание на Глеба, вряд ли бы самостоятельно додумался до такого поощрения. Здесь чувствовалось чье-то вмешательство. Но чье? Никодима? Ответ не заставил себя ждать.
- Глеб...
Никодим подошел, привычно кутаясь в мантию.
- Я сегодня с начальством поговорил... И хотя мне было не очень удобно поднимать этот вопрос, я намекнул, что тебя уже пора благословить на подрясник. Владыка ничего тебе не сказал?
- Да, сказал...
- Ну, тогда сейчас поедем и купим. У меня тут знакомый один их шьет хорошо, там и подберем тебе по размеру.
Они направились на стоянку, где под заснеженной липой притаился "форд". Машина для блудливых поездок. И не стыдно ему использовать автомобиль для греховных дел? Глеб скривился от презрения: "Эх, батюшка, батюшка, посадить бы тебя в пещеру, да заставить отмаливать грешки... Ну да ладно... Некоторые идут к власти по трупам, а я пойду по чужим грехам. Потом выберусь на самый верх и буду сокрушать и выжигать огнем таких как ты. А пока твоя похоть мне на руку".
- Отец Никодим, а я деньги не взял, - Глеб устроился на переднем сиденье и посмотрел на своего порочного благодетеля.
- И хорошо, что не взял, - ответил тот, выезжая с территории монастыря. - Это будет мой подарок в честь твоего продвижения по службе.
Колеса прокрутились на гололеде, и автомобиль рванул с места. Как выяснилось, Никодим любил лихачить и хвастаться тем, как хорошо водит. Однако асом назвать его было нельзя - он швырял машину из стороны в сторону, едва успевал затормозить перед другими автомобилями, в общем, больше показушничал, нежели демонстрировал умелую езду. Глеба это развеселило, и он с любопытством рассматривал Никодима, разглагольствовавшего на тему несправедливости монастырского благочинного и глупости прихожан. Интересно, чем он нравится маме? Умением всех осмеять или внешностью растолстевшего херувима? Глеб всмотрелся в одутловатое лицо Никодима и улыбнулся. Прав, ох и прав дьякон Николай, когда говорит, что у женщин в голове неразбериха. Порядочные им не нравятся, а на падших их тянет.
- Вот и приехали.
Никодим резко вдавил тормоз.
- Выходи, сейчас я тебя познакомлю с отцом Агафоном.
В церковной лавке, наполненной утварью и тканями, было сыро и сумрачно. В нос ударил сильный аромат рассыпанного по полкам ладана.
Пока Никодим объяснял неприветливому старику, какой подрясник им требуется, Глеб осторожно снял с крючка посеребренное кадило и позвенел бубенцами. Мечта! Когда-нибудь наступит момент, и ему разрешат кадить и читать молитвы. Жаль, что пока еще это невозможно.
После нескольких примерок они выбрали подходящий подрясник и, попрощавшись, вернулись в машину.
- Доволен?
- Да. Спасибо большое!
Глеб прижал к себе заветный сверток.
- Ну и чудесно. А теперь в обратный путь. Ты сегодня исповедоваться будешь?
- Хотел.
- А у кого? Дамиан ведь болеет. К кому ты ходишь, когда его нет?
- К схимнику. Отцу Валериану.
Никодим откашлялся:
- А может, ты вообще моим духовным сыном станешь? Ничего не имею против отца Дамиана, но он у нас болящий.
Глеб едва удержался, чтобы не щелкнуть пальцами. Сработало! Теперь он будет духовный сын известного в церковной среде игумена. А это уже что-то!
- Как благословите, батюшка, - он улыбнулся.
- Значит, договорились. Будет минутка, я тебя исповедую. Завтра перед службой...
Утром Глеб пришел к выводу, что оказался в тупике. Исповедоваться Никодиму по правилам, не скрывая ни единого прегрешения, он никак не мог - это было абсурдом, о котором не хотелось даже думать. Идти к кому-то другому и выдавать тайну чужой личной жизни, а вместе с этим и свою собственную, тоже было невозможно. Как поступить? Он не знал ответа на этот вопрос. И после некоторых мучений стал молиться о том, чтобы ему был послан ответ.
- Что тебя гнетет, отрок?
Странный старик в ветхих одеждах подошел сзади и тихонько постучал посохом по чугунному полу.
- Готовлюсь к исповеди, батюшка. А вы кто?
Глеб посмотрел на наградной крест неизвестного священника.
- Отец Владимир из лавры. Вряд ли ты что-то слышал обо мне. Но скажи, отчего исповедь вызывает столь сильное смятение в твоем сердце?
- Есть кое-что, о чем я не готов говорить.
- Тогда молчи, но ежедневно молись Богу о том, чтобы он ниспослал тебе силы обо всем рассказать. Возможно, когда наступит час просветления, ты поймешь, что попусту тревожилась душа, а думы о собственных тяжких грехах были не более чем гордыней.
- Гордыней?
Глеб удивленно посмотрел на собеседника.
А может, и впрямь его мысли по поводу греховности собственной идеи карьерного роста - ерунда? С чего он вообще взял, что это грех? Ведь он стремится служить Богу верой и правдой, служить так, как служили праведники прежних времен. А для этого ему надо стать кем-то. Значит, так тому и быть.
Попрощавшись со стариком, Глеб с легким сердцем пошел на исповедь. Он больше не терзался сомнениями и откровенно рассказал Никодиму только о своих школьных проблемах, которые беспокоили его в последнее время, а потом занялся делами и добросовестно причастился...
После службы он встретил маму у закрытых ворот западной стены.
- А я думал, ты домой пошла.
- Нет.
Она подняла воротник шубы и спрятала половину лица за коричневым мехом.
- Хотела с тобой прогуляться.
- И как успехи?
Глеб удовлетворенно отметил, что ее глаза не были заплаканными.
- Все нормально, - заговорила она быстро и немного нервно. - Он отпустил мне грехи. Посетовал, правда, что наши отношения я воспринимаю именно так. Но допустил до исповеди и сказал, что раз я приняла решение... А я приняла... Да, именно так. Я сказала, что даю ему свободу. Отпускаю его молиться. И что все кончено. И теперь... Теперь я освободилась. Я снова смогу писать. Кстати, его заказ остается в силе. Да, я смогу работать, потому что все позади. И теперь жизнь пойдет как раньше.
- Ясно.
Глеб оставил без комментариев мамины признания, хотя немного расстроился от такого поворота дел. А вдруг Никодим перестанет оказывать ему знаки внимания? Неизвестно. Остается только ждать, что будет дальше, и не печалиться раньше времени...
Остаток дня прошел мирно и без происшествий. Мама увлеченно писала икону, несколько раз звонила знакомому реставратору и была в хорошем настроении. Казалось, она скинула какой-то гнет, который мешал ей нормально дышать, и теперь наслаждалась каждым мгновением. Однако такое положение дел длилось недолго.
В четверг вечером квартиру огласил резкий звук дверного звонка.
- Кто это?! - крикнул Глеб из своей комнаты.
- Сейчас посмотрю.
Мама пошла открывать, и через несколько секунд из прихожей раздался ее вскрик:
- Ты!?
- Нам надо поговорить, - голос Никодима звучал глухо и непривычно. - Пусти меня.
