Annotation

История взаимоотношений мирской женщины и православного монаха, рассказанная от имени ее сына

Санарова Елена

Санарова Елена

Когда в терновнике некому петь

Елена САНАРОВА

КОГДА В ТЕРНОВНИКЕ НЕКОМУ ПЕТЬ

Глеб сидел на кровати и рассматривал икону патриарха Тихона, стоявшую на застекленной книжной полке. Хоровод мыслей возвращал часы на год назад, когда он, четырнадцатилетний школьник, лишь мечтал о том, чтобы каким-то образом попасть в церковь и прислуживать в алтаре. Сейчас ему пятнадцать, и он пономарь одного из древнейших монастырей города.

В сердце дернулась честолюбивая струна, и перед глазами сверкнуло воспоминание о первом дне в храме. Как все было страшно и желанно, как маняще дрожали нервные огни свечей и пряно пах ладан, как присматривались к нему монахи и шептались о том, станет ли он одним из них. И он почти стал. За эти месяцы Глеб добился многого. Должность заместителя главного пономаря позволяла ему быть на особом положении. С ним часто разговаривал суетливый, но обладающий природной мудростью ризничий отец Арсений, к нему благоволил суровый благочинный отец Георгий, с ним почти сдружился взбалмошный дьякон Николай. Это все вызывало у Глеба ликование, но... хотелось большего.

В своих мечтах он был не просто мальчик, отлично исполняющий поручения, он был - и как сладки казались эти грезы - полноценной частью братии. И даже не будучи по возрасту послушником или монахом, он видел себя равным с ними по какому-то негласному договору, договору, который давал бы ему возможность обсуждать новости монастырской жизни, проникать в секреты внутренней политики, изнутри познавать церковную жизнь.

Но как этого добиться? Его духовный отец - иеромонах отец Дамиан - не мог, как это говорилось в светской литературе, достойно представить его ко двору. В сущности, Дамиан был лишь нервный молодой человек, почти блаженный и ранимый, который не имел представления о лабиринтах церковных интриг. Нет, Глебу нужен был наставник, который бы втолкнул его своим авторитетом на более высокую ступень лестницы монастырских взаимоотношений и утвердил на этом отвоеванном месте. Но такого судьба ему не посылала. В этом ему не везло. А что было с его верой? Глеб машинально взял с тумбочки старинный молитвослов, но, перелистнув пару отретушированных временем страниц, положил обратно. Это на вечер. А сейчас все же немного воспоминаний.

Бабушка говорила, что он родился верующим. Якобы, когда он был совсем маленький, то не ел в пост мясо. Не плакал, как многие дети, во время крещения. В три года ходил по церкви и, будто взрослый, ставил свечи и крестился. А потом, в семь лет, - это он уже хорошо помнил - отчетливо и ясно увидел, что не мыслит себя без церкви, так как любит Бога превыше всего и хочет посвятить свою жизнь служению...

Мама нарушила размышления Глеба, тихо войдя в комнату.

- Чем занимаешься? - диван скрипнул под ее хрупким телом. - Думаешь о школе?

- Вот еще!

Он мотнул головой и отбросил назад падавшую на глаза прядь волос.

- Даже говорить об этом не хочу. Вот сидел, вспоминал вчерашние шутки Николая.

Она улыбнулась:

- Ты, как обычно, весь в храме. Просто сын полка какой-то, - мама помолчала, разглаживая ладонью складки на юбке, а потом продолжила, будто разговаривая сама с собой: - Если учесть, что отца у тебя никогда не было, то обилие в твоей жизни мужчин с разными судьбами - это очень даже неплохо. Каждый накладывает на тебя отпечаток своего характера. Да...

Она тяжело вздохнула и замкнулась в себе, глядя в пол.

- Мам. Ты что? - Глеб дернул ее за рукав. - Голова болит?

Она подняла на него глаза с поволокой слез.

- Не могу, не могу прийти в себя после смерти деда. Будто часть души забрали, а вместе с ней и здоровье. Все валится из рук. И нет, понимаешь, абсолютно нет заказов. Дописала ту икону для подворья, но когда они еще смогут заплатить... Наверное, пойду завтра с тобой в монастырь, исповедуюсь. Может, станет легче, и что-то изменится...

Она встала и, разворошив на прощание его шевелюру, ушла к себе.

Глеб лег на диван и включил плеер. Как обычно, когда ему надо было отдохнуть от шторма мыслей, он сперва слушал пение патриаршего дьякона, который был знаменит четверть века назад, а после сосредотачивался на блатных песнях, позволяющих, по его мнению, лучше проникать в секреты человеческих душ.

В субботу после службы Глеб встретил маму у ворот монастыря. Она ждала его, обсыпанная снегом, смешная, как снеговик.

- Очень холодно. Этот февраль бьет рекорды. И ты никак не идешь. Почему так долго? Я пыталась увидеть тебя, но ты не выходил, - мама уцепилась за него, чтобы не скользить по утоптанному снегу, и они быстро пошли вдоль монастырской стены в сторону метро.

- Я был занят. Помогал отцу Арсению перенести стихари в ризницу. А у тебя какой-то загадочный вид. Ты на исповеди была?

Впервые за несколько месяцев он услышал ее переливчатый смех.

- Была, была, была! И так светло теперь на душе. У вас там сегодня исповедовал отец Никодим. Почему-то раньше я никогда его не видела. Такой добрый и праведный...

- Мерзкий.

Глеб мгновенно представил себе презрительный взгляд отца Никодима, которым тот одаривал его каждые выходные.

- Он никогда не разговаривает со мной. Хотя нет. Иной раз бросает два-три слова, как объедки собаке.

Мама снова рассмеялась и похлопала его по руке:

- Ну, ты строг. Странный ты мой ребенок. Говоришь как взрослый, думаешь как философ, а сам-то еще подросток... А этот отец Никодим... Ну, наверное, вы просто не познакомились. Он показался мне таким удивительным. Почти святым. Он рассуждает так мудро и дает поразительные советы. И знаешь, знаешь, что он мне сказал?

- Чтобы завтра ты пришла причащаться?

- Это само собой. Но главное, он заказал мне огромную икону патриарха Тихона в ту пряничную церковку, что стоит у восточной стены. Представляешь? И он... Он будто бы силу в меня вдохнул какую-то, даже сердце перестало болеть. Ты рад?

Глеб задумался. Конечно, он знал игумена Никодима. Этот человек всегда был в центре всевозможных липких склок. Любил рассказывать неподходящие для монаха анекдоты и умудрялся отпускать мирские шутки даже в алтаре во время богослужений. Однако по популярности среди прихожан он был второй после архимандрита Илии, к которому на исповедь выстраивались огромные очереди. Так значит, он заказал маме икону? Ах да... Ведь он отвечает за реставрацию монастырских храмов.

- А что за икона?

Мама наклонилась, провела варежкой по сугробу и с трудом слепила рыхлый снежок:

- Об этом мы поговорим с ним завтра перед трапезой. Он сказал прийти к нему в тридцать первый кабинет на втором этаже братского корпуса. Составишь мне компанию?

- Ну уж нет.

Глеб забрал у нее снежок и кинул в черную бойницу стены.

- Не имею желания с ним общаться.

В воскресный полдень, когда после службы Глеб вернулся домой, мамы еще не было. Однако ж и засиделась она у Никодима. Что умного он может ей сказать? Нет, конечно, он красиво проводит литургию. И сегодня ему особенно удалась проповедь, но все же странно. Чем он так нравится прихожанам? Один только толк от всего этого, что будет работа, а значит, мама станет хоть немного веселее.