- Остри, остри… любовь ему твоя нужна. Говорить о ней. Чувствовать её. Видеть в твоих глазах. А не наблюдать каждый день в этом вашем траханном «Вавилоне», как кто-то тебе отсасывает или лапает тебя за член. Я не педик, конечно, но, знаешь, неприятно как-то, даже если вы, два идиота, придумали себе какое-то соглашение, только чтобы оградить свою ёбанную, никому не нужную свободу. Никто на неё не покушается, ясно? И то, что нормально любить кого-то одного – тоже пора понять. Ничего нет страшного в том, чтобы любить, Брайан… и вот только не надо про то, что стоит кого-то впустить в душу – и тебе сразу разбивают сердце и прочую хуйню.

Кинни усмехается – он, и вправду, хотел сказать нечто подобное, только не такими слюнявыми словами. Хотя, какая разница?

- Я не уверен, что нужен ему, - Брайан задумчиво смотрит в окно. – Зачем ему старый и больной клубный мальчик с одним яйцом?

- Так стань для него другим, для тебя это уж точно не проблема, - пожимает плечами Дебби. – А вообще – ты несешь такую хрень, что мне опять за тебя стыдно. По-моему, уже пора признать, что Солнышко совсем не так эмоционально незрел, как ты. И способен отличить просто трах от любви. И если бы он не любил тебя, ушел бы уже лет сто назад.

- Так он и собирается.

- Ну, а вот тут ты сам виноват. И старость и одно яйцо уже точно ни при чем. В общем, Брайан, минутку самобичевания пора заканчивать. И да, можешь не просить – я никому не скажу, что ты вообще способен об этом говорить с посторонними. Но вот с Джастином тебе сделать это просто обязательно. Я уже не говорю о том, чтобы заняться с ним любовью. Не обычным этим вашим трахом, хоть он, наверное, и охуительный, а именно любовью, которую ты всегда держишь в себе и боишься, что она вырвется наружу и тебе придется многое объяснять. Но если ты не сделаешь этого, то будешь последним гребанным мудаком.

- Да, мама, - отвечает Кинни.

И больше они об этом не говорят.

Через четверть часа Дебби уходит, дав Брайану кучу наставлений о том, как что разогревать, наливать и на какую полку холодильника ставить.

Брайан тихо уходит в зону гостиной и садится за компьютер поработать и успокоиться. Разговор с Дебби стоил ему многих душевных сил, но он был необходим.

А потом, когда Джастин проснется, он будет кормить его, и развлекать, и, может, сделает как-нибудь осторожно то, чего хочется больше всего – трахнет его. Ну, или займется с ним любовью – это все настолько давно связано и сплетено, что одно от другого не отличишь.

Он еще не знает, что Джастин уже с полчаса лежит под одеялом с открытыми глазами. У него раскалывается голова, и очень сильно колотится сердце. А еще – счастливая улыбка на пол лица.

И он совершенно не понимает, что ему делать дальше.

Большое и малое

Джастин незаметно наблюдает за погрузившимся в работу Кинни. Он знает до последней черточки его лицо и тело, но каждый раз не может не испытывать восторга и упоения художника, нашедшего свой идеал. И Джастин уверен, что дело тут не только во внешней визуализации, а в восприятии. Даже через тридцать лет он будет видеть Брайана прекрасным, как в первый раз.

Потому что просто внешность – это не важно, пустая, хоть и красивая оболочка, в которой мало проку. То есть, она важна, конечно, но не так, как об этом думает Брайан.

Он вспоминает Кинни, какого впервые увидел пять лет назад – ослепительного и идеального любовника с безукоризненным телом, который сделал его первый раз настолько изумительным, что до сих пор дух захватывает. И даже теперь, когда Джастин знает всё про Брайана, его отношение к жизни, его характер, он все равно уверен, что они не просто, как утверждает Кинни, трахались, а занимались любовью. Вот такая вот иллюзия… или все-таки не совсем?

Джастин вспоминает, как Брайан говорил Дебби, что давно любит его, а Дебби совершенно не удивилась, потому что знала… знала? Значит то, что он так хотел получить от Брайана было у него давным-давно, просто эта сволочь не позволяла увидеть. Любимая сволочь…

Получается, что и он, Джастин, тоже был полным придурком - не хотел видеть, сознательно закрывал себе доступ к счастью, покою и… Брайану. Потому что, стоило ему поверить в несбыточное, в то, что Брайан Кинни, блять, любит его – и скольких ошибок можно было избежать! И его уход к Итану, и последний уход от Брайана… вот это было самым тупым, наверное…

Хотя, кто знает, может, если бы он не ушел, и не было бы взрыва, то он, возможно, не услышал того, чего ждал бы еще сто лет... на хуй! Теперь надо думать не о прошлом, а о том, что будет и что делать.

Он же, вроде, решил, что уедет, но теперь вот непонятно, сплошные метания. А еще – некстати вспоминается, как Брайан пару дней назад предложил ему выйти за него - сумбурно, скомканно, но… это было!

И, получается, что не так уж для самого Брайана это неожиданно, значит, не должно было это случиться только из-за шока от долбанного взрыва… блять, как все сложно-то! Или, наоборот, просто?

- Проснулся уже? – Джастин вздрагивает и внезапно видит перед собой хозяина дома. Так задумался, что даже не заметил, как Брайан к нему подошел. – Есть хочешь?

- Сначала в душ, - говорит Тейлор, стряхивая с себя последние остатки мыслей. Брайану пока не нужно знать ни о чем, тем более, все равно точно еще ничего не решено. – А что, у нас есть еда?

Кинни глубоко вздыхает от этого «у нас». Он сказал - «у нас». Значит, не все еще потеряно.

- И даже гребанный куриный суп, - улыбается Брайан. – Дебби иногда бывает незаменима.

- Она приходила? – интересуется Джастин с таким удивлением, что Брайан недоуменно поднимает брови. – Странно… а я не слышал.

- Ты спал несколько часов, наверное, лекарство сильное, - Кинни обнимает Джастина, поднимая его с дивана. – Идем, я помогу тебе дойти до душа.

- Блять, Брайан, я не калека, - такая забота приятна, конечно, но Джастин не хочет чувствовать себя слабым. – Уж помыться в душе я точно смогу, не надо делать из меня больную лесбиянку.

- А кто тебе сказал, что мы будем там мыться? - шепчет Брайан ему на ухо, осторожно проводя языком по краю. И, конечно, же, у Джастина моментально встает.

- Черт… Брайан… - как обычно, в голове мутится и жарко становится, как в парилке. – Ты настоящий провокатор…

- Идем уже… - Брайан, обняв его за плечи, ведет в душ, на ходу стягивая с них обоих одежду. И словно ненароком прикасается везде, и дышать сразу становится трудно. Со всеми вытекающими.

Брайан даже просто намыливает его так, что кончить можно сразу же.

А еще – все очень медленно и тягуче, как будто мед стекает с ложки.

- Тебе не стоит слишком напрягаться, - Брайан исследует цепочку позвонков на спине Джастина, собирая капли губами, пока скользкие пальцы растягивают его внутри. – Поэтому просто стой спокойно.

- Ты же понимаешь, что это, блять, невозможно, - сквозь зубы шепчет Тейлор, лбом упираясь в дверь душевой кабины. – Трахни меня уже…

- Терпение, художник, - Джастин слышит, как разрывается обертка презерватива за спиной, а потом Брайан начинает медленно проникать в него, и это совершенно за гранью.

Брайан прижимает его к себе, двигаясь в своем особенном темпе, и Джастин ясно понимает, что ему не разрешают совершать никаких активных действий, а только отдают – столько, сколько вообще возможно. И такой вот полностью открытый, щедрый, любящий Брайан – а он, похоже, его все-таки любит! – сводит Тейлора с ума и заставляет стонать, как в первый раз, до одури вжимаясь в тело за собой. И плавные движения Брайана внутри него принуждают гореть все тело и царапать стекло душевой перед собой в тщетной попытке найти опору. Не столько для тела, сколько для той самой невъебенно трудно доказуемой, но вполне существующей в такие моменты души. Потому что разум в эти минуты перестает быть основой мироздания, вынуждая плавиться и видоизменяться до неузнаваемости мир вокруг. Это похоже на то ощущение, когда на голову сваливается вдохновение, заставляющее схватиться за кисти или карандаш и рисовать, рисовать…