- Короче, Тед, хватить заниматься пиздострадательством, мне сейчас нужен нормальный бухгалтер, а не слезливый сорокалетний педик, - Брайан бьет по больному, но именно он – единственный, кого Тед слушает, не раскисая еще больше. – Майкла мог попросить кто угодно пойти туда. Или он мог попросить кого угодно. И никакого в этом нет промысла божьего. Обычная блядская случайность.

- Ага, случайность, - неожиданно покладисто кивает Теодор. – И, кстати, мне тридцать девять. А то, что Джастин жив и не ранен, хотя близко к барной стойке стоял – тоже случайность? Или тебя, Брайана, мать твою, Кинни, за что-то все-таки любит бог?

- Иди на хуй, Тед, - Брайан встает из-за стола, в бешенстве ломая карандаш в руке. – Я сказал – ты услышал. И предоставь мне реестр повреждений в «Вавилоне», смету на ремонт и список приглашенных, который ты отдал Хорвату. Надеюсь, копия у тебя есть?

- У меня есть все копии, в нескольких экземплярах, - Тед усмехается, он доволен, что смог вывести из себя самого Кинни и выйти хоть сомнительным, но победителем в их маленькой пикировке. Брайан незаметно ухмыляется: как мало надо Теду для счастья, просто ощутить свою значимость, выиграв словесный спор. Ладно, пусть порадуется, хоть отвлекся от своего идиотского чувства вины – и то хлеб.

И Брайан углубляется в изучение бумаг, попутно думая о Джастине и о том, как теперь с ним общаться после того, что он ему сказал?

Хотя, может, Джастину все это уже совершенно неинтересно. Перегорел. Все-таки быть рядом с Кинни почти пять лет, терпеть все его выверты и постоянный трах везде и со всеми, пытаться сказать о любви, а в ответ постоянно получать «я не люблю, я только трахаю»… в общем, Брайан вполне понимает, если Джастин уже просто не захочет возвращаться к отработанным отношениям. Но в горле подозрительно царапает, да и внутри поднимается протест. Ну, нет, после того, что он пережил, после этого ёбанного ужаса он просто никуда Джастина не отпустит. Вот просто, блять, не отпустит – и всё.

Кинни еще несколько минут думает, что хорошо, что никто не умеет читать мысли и не знает, какой Брайан Кинни лгун. Знал бы хоть кто-нибудь, насколько он сейчас, мать вашу, влюблен и как сходит с ума по Джастину – сдох бы со смеху. Да он и сам бы сдох, да только боль в груди мешает.

Почему-то Брайану представляется Мэл, которая хохочет над ним, сгибаясь пополам.

«Вот пизда!» - с усмешкой думает Кинни, но злость немного отпускает. В конце концов, Мэл его никогда особо не любила, но сейчас эти две лесбиянки – единственные особи женского пола, которым он может хоть что-то рассказать, может, посоветуют хоть что-то дельное? Есть, правда, еще Дебби, но она не в счет - большего педика, чем мама Майкла найти трудно. Она просто посоветует не выпускать Солнышко из постели трое суток, а потом тащить под венец. Нет, это уж слишком… под венец пока еще рано.

Брайан холодеет, осознавая свои мысли, а потом начинает громко смеяться, не понимая, истерика это или он все-таки сошел с ума.

- Брайан, опять звонит инспектор Хорват, - заглядывает в кабинет Синтия, и Кинни умолкает, делая непроницаемое лицо: Синтия своя, но не следует показывать подчиненным, что их босс совсем ёбнулся мозгами.

- Скажи, что я буду через полчаса, - Брайан выходит из офиса «Киннетика», думая, что после работы он возьмет все бумаги домой, затащит к себе Джастина и они будут смотреть их вместе. А потом он трахнет его. Раз пять. Или восемь. И никуда не отпустит.

***

Разговор с Хорватом оставляет странное впечатление неудовлетворенности и гнева.

Карл прямо говорит, что расследовать взрыв, конечно, будут, но на особый результат рассчитывать не стоит: гей-сообщество – это совершенно особая среда и выяснить, кто из нескольких сотен человек приглашенных и просто мимопроходящих мог оставить бомбу в клубе – почти нереально.

Он, конечно, сделает все возможное, но вряд ли делу будет дан ход, скорее всего, прикроют сверху. Пусть начальник полиции уже не Стокуэлл, но и новому тоже не нужны неприятности с преступлением на почве ненависти и гомофобии.

- Брайан, будь готов, что дело спустят на тормозах, - Карл сочувственно смотрит на помрачневшего Кинни и беспомощно разводит руками. – Я, если что выясню, само собой, попытаюсь пробиться к начальству, но…

- Я понял, - перебивает Брайан. – Не возражаешь, если я сам немного покопаюсь в этом дерьме?

- Будь осторожен, - серьезно предупреждает его старый полицейский. – Я знаю, отговорить тебя не получится, но... просто будь осторожен. Обычно бомбисты – ненормальные с крайне неустойчивой психикой и ненавистью к тем, против кого она обращена. В данном случае – против геев. В общем, может, я и не могу идти против всех, но к интуиции старого инспектора прислушайся все же. И не вмешивай в это дело никого из наших. Особенно Джастина. И, бога ради, ни слова Дебби.

- Об этом мог бы и не просить, - Брайан понимающе усмехается. – Она первым делом обматерила бы нас, а потом с пушкой наперевес понеслась бы собирать армию педиков со всей Либерти-авеню, чтобы идти Крестовым гей-походом на Белый дом в поисках правды.

- Точно, - Карл возвращает усмешку. – В общем, обращайся ко мне в любое время. Но лучше, если в деле будем только ты и я.

- Доверяешь? – Кинни не мигая смотрит прямо в глаза старому копу, однако получает такой же твердый взгляд в ответ.

- Тебе - да, - Карл вздыхает. – Ты неплохой человек, Брайан Кинни, хотя всех пытаешься убедить в обратном. Единственное – не могу понять, почему ты так мучаешь самых близких тебе людей?

- Пытаюсь закалить их. После общения со мной им уже ничего не страшно, - неуклюже отшучивается Брайан: что-то сегодня у него нет настроения для задушевных разговоров ни с педиками, ни, тем паче, с натуралами, пусть даже и такими проницательными. Тем более с такими проницательными.

- Да, после общения с тобой ничего не страшно, - соглашается Карл, продолжая сверлить Кинни взглядом, от которого делается неуютно. – Потому что чаще всего после этого общения не остается ничего. Только выжженная пустыня и полынь. Но это твое дело, не так ли, Кинни?

- Совершенно верно, это – мое дело, - подтверждает Брайан и выходит из участка на улицу вечернего Питтсбурга, чтобы не сказать Хорвату что-то грубое. Старый хрен хочет как лучше, а получается, что бьет в самое нутро, блять. Нет, ну точно, что педики, что натуралы – одна хрень, хотя он и не думал, что когда-нибудь скажет нечто подобное.

Но не только Брайан Кинни меняется.

Карл Хорват тоже назвал их гейскую компанию «наши». А значит, хотя бы в пределах Либерти-авеню, но мир становится другим, пусть и блядски медленно.

***

- Брайан? – удивление Линдси сменяется радостью – Заходи… вот неожиданность!

- Воспитанные люди звонят перед тем, как прийти, - ворчит Мэл, которая возится с Гасом и Дженни-Ревеккой на ковре перед телевизором.

- Надеюсь, что ты переживешь мою невоспитанность, - кривит губы в ответ Кинни, подхватывая на руки Гаса. – Привет, сынок.

Гас улыбается, и у Брайана теплеет на душе. Сына он очень любит, хотя, опять же, старается это не показывать. Лишнее слабое место, куда можно ударить, лишняя возможность влиять на него через мальчишку. Пусть лучше растет спокойно подальше от него и его довольно бурной жизни. Лесбиянки хоть и стервы, но дают своим детям любовь, нежность и прочую хрень, которой сам Брайан был лишен в детстве. Ладно, не об этом речь.

- Как вы? – Брайан задает стандартный вопрос, но видит, как подбирается Мэл, как серьезнеют глаза Линдси.

- Мы не успели попасть внутрь, опоздали, слава Богу, - говорит Мэл и сжимает в руке ладонь подруги.

Брайан усмехается, но молчит. Помирились, старые дуры. Ну и хорошо.

- А как Майкл? И Джастин? – спрашивает Линдси. – У Майкла, вроде, все в порядке, ну, насколько возможно в его состоянии. Мы к нему сходим после обеда. А Джастин? Его не ранило?

- Ни царапины, - отвечает Кинни, непроизвольно сглатывая. Любое упоминание слов «Джастин» и «взрыв» рядом рождает панику и ярость. – Солнышко – везунчик.