— Все равно никто не позволит вам творить произвол! — крикнул с места докладчик.

— Это не ответ, — сказал Власов. — Впрочем, ждать от вас разумного ответа трудно. Вы даже не попытались вникнуть в суть дела и понять, что речь идет о большой и серьезной перестройке. Я понимаю, всякая новизна вызывает сопротивление, тут уж ничего не поделаешь. Возможно, что в процессе перестройки мы и лично я допустили промахи и ошибки. Оспаривать это я не собираюсь. Но думаю, что было бы лучше, если бы комиссии и бригады профсоюзов вместо окриков и угроз помогли нам разобраться в них. Потом — нужно же быть элементарно честными и объективными, характеризовать то положительное, что достигнуто на комбинате за сравнительно короткое время. На мелочах я останавливаться не собираюсь. Но хочу сказать: если на комбинате параллельно работают две комиссии, занимающиеся одним и тем же вопросом, и без конца отрывают людей от работы, это вызовет возмущение у кого угодно. Дело дошло до того, что руководитель вашей комиссии на целый час обезглавил диспетчерскую службу. Такие вещи делать нельзя, — это знают все, кто имеет хоть малейшее отношение к производству. Но, видимо, докладчик не имеет никакого отношения к производству, поэтому я бы порекомендовал ему поменять профессию, пока не поздно: пойти работать в прокуратуру. Хотя теперь там тоже не держат таких…

— Это уже слишком! Я прошу призвать его к порядку! — снова крикнул с места докладчик.

Председательствующий постучал карандашом по графину и сказал:

— Когда вы выступали здесь как обвинитель, никто вас не призывал к порядку. Почему же нужно призывать к порядку товарища Власова? Продолжайте, Алексей Федорович!..

— Мне, собственно, и говорить-то больше нечего. Могу только добавить, что перестройка промышленности, намечаемая партией и правительством, весьма и весьма целесообразное мероприятие, — об этом свидетельствует наш скромный опыт. И мы сделаем все зависящее от нас, чтобы доказать это на деле, добившись значительно лучших результатов!.. Во имя этого живем, во имя этого работаем…

— Мы в этом не сомневаемся! — сказала бывшая ткачиха, член президиума.

— Кто желает еще высказаться? — председатель обвел присутствующих взглядом.

— Я! — поднялся Сергей. — Алексей Федорович Власов руководит нашим комбинатом не первый год. Руководит толково, со знанием дела и, если хотите знать, является образцом настоящего советского хозяина. Здесь же пытались непонятно с какой целью изобразить его зазнавшимся бюрократом! — Сергей посмотрел в сторону докладчика. — Сказали бы вы эти слова у нас на комбинате, рабочие освистали бы вас!..

— Ну да, у вас не особенно любят критику, вы так воспитываете свой коллектив, — подал реплику докладчик.

— Я бы не советовал вам брать на себя слишком много и говорить с таким апломбом о вещах, которых вы не знаете, — спокойно ответил Сергей. — Партия и правительство дали нашему коллективу ответственное задание. Ясно, что долг партийной, профсоюзной и других общественных организаций состоит в том, чтобы всячески помочь директору. Разумеется, и поправить его, если он в чем-то ошибется. Если вы думаете, что у нас все обходится без горячих споров с директором, то глубоко ошибаетесь. Спорим и критикуем, когда нужно, но спор ради спора или критика ради одной критики не дело, я так думаю. Как же поступает Капралов? Ничего не поняв в наших новых начинаниях, он не только мешает в работе, но еще пишет кляузы, отнимает у занятых людей дорогое время. Вы думаете, я не уговаривал его? Еще как! Федор Федорович старый текстильщик и много поработал на своем веку, но никто не позволит ему мешать людям заниматься делом. Дошло до того, что нам все время приходится думать, как бы обойти Капралова, чтобы он не мешал и не срывал важные мероприятия. Еще вчера сидели и гадали, куда бы сплавить его хотя бы на два-три дня, чтобы не путался под ногами и не помешал нам организовать бесплатные завтраки для ночных смен. Скажу вам откровенно: дальше так работать невозможно! Прошу у вас разрешения собрать профсоюзную конференцию и поставить на обсуждение вопрос о новом председателе фабкома!..

Сергей сел на свое место, и председатель предоставил слово Капралову. Тот бормотал что-то невнятное о присвоении Власовым диктаторских прав. Когда он умолк и растерянно посмотрел по сторонам, председатель поднялся и сказал, что, по его мнению, вопрос предельно ясен и вряд ли есть надобность продолжать прения. Лично ему хотелось бы сказать всего лишь несколько слов.

— Вы извините меня и не обижайтесь, — обратился он к докладчику, — если скажу, что вы не разобрались в вопросе и, к сожалению, продолжаете работать старыми, порочными методами. Инспектор МГСПС — не прокурор и, тем более, не судья, чтобы выносить такие категорические решения, как сделали вы. Здесь называли Алексея Федоровича Власова хозяином, вкладывая в это понятие нечто нехорошее. А я скажу вам, что в наше время директор советского предприятия обязательно должен быть хозяином, должен не только беречь народное достояние, но и смело двигать свое дело вперед! Тот, кто этого не понимает, не понимает также и того, что перестройка работы промышленности прежде всего преследует цели улучшения материального положения рабочих!..

В заключение он сказал, что согласен с товарищем Полетовым, Капралов не обеспечит руководство такой большой профсоюзной организацией, как фабком камвольного комбината. Его придется освободить от работы и назначить новые выборы.

— Наказали того, кто протестовал против произвола! — патетически крикнул с места Капралов.

Никто не обратил внимания на его слова.

…Власов и Сергей вышли на улицу. Пока они заседали, над Москвой прошел небольшой дождик, и асфальт на тротуарах блестел, как темное стекло.

— Есть все-таки справедливость на свете! — весело сказал Сергей.

— А ты сомневался в этом? — ответил Власов и спросил: — Пошли пешком?

— Всегда готов!

Они отпустили водителя домой, а сами зашагали по направлению к Манежной площади. Пересекли под землей улицу Горького и вышли к старому зданию Московского университета.

— Все равно сегодня день потерян. Поедем в парк культуры, вспомним молодость, побродим без дела по аллеям! — предложил Власов.

— Принимается единогласно! Тем более что молодость свою вспоминают чаще всего молодые, — пошутил Сергей.

Народу в парке было мало, — всех разогнал дождик. С деревьев падали капли, пахло влажной землей, цветами. Шагая к пруду, Власов с удовольствием смотрел вокруг. Он, человек, любящий природу, впервые в этом году видел так близко деревья, траву и жадно дышал полной грудью.

— Пошли в ресторан, — сказал Сергей.

Они сели за свободный столик, накрытый скатертью сомнительной чистоты. Власов по-хозяйски перевернул скатерть и, когда появился официант, заказал шашлыки, закуску, бутылку вина. Как заправский тамада, он наполнил бокалы красным вином, поднял свой и сказал:

— За наши успехи!

— За наши успехи! — повторил Сергей и опорожнил бокал до дна. — А все-таки мне почему-то жалко Капралова! — сказал он.

— Самодуров жалеть не стоит, — это к добру не приведет! — ответил Власов и задумался.

Погрузился в свои мысли и Сергей…

Давно был съеден шашлык, выпита бутылка вина, а они все сидели молча, наблюдая через открытое окно ресторана за редкими прохожими.

Наступили сумерки, в парке зажглись фонари. Народу стало больше. В ресторане заиграл небольшой оркестр. Им не хотелось вставать, двигаться. Оба они очень устали.

2 октября

Лед растаял. Неприязнь Милочки к Музе Васильевне, кажется, исчезла. Теперь они часто встречаются, о чем-то часами болтают. Как любит говорить Иван Васильевич, чужая душа, а тем более женская, потемки, и от ненависти до любви, как известно, один шаг.

Избранница Леонида старику явно не нравится, — стоит Музе появиться у нас, как Иван Васильевич, сославшись на какие-нибудь дела, направляет свою коляску за занавеску и уже не показывается…