— Дураки и завистники были и, видимо, будут еще долго!..
Началась работа пленума, и секретарь горкома не успел закончить свою мысль.
Секретарем райкома избрали Новикова, молодого инженера, работавшего до этого руководителем партийной организации одного крупного машиностроительного завода.
По дороге на комбинат Власов впервые обратил внимание на тронутые желтизной листья на деревьях и подумал о том, что лето прошло, а он даже не заметил его. «Не мешало бы немного отдохнуть, поехать к морю, пополоскаться в соленой водичке, загорать ни о чем не думая. Вот было бы славно», — думал он и дал себе слово весной будущего года, когда завершит перестройку комбината, обязательно поехать к морю…
На комбинате он по привычке обошел цеха, беседовал с рабочими, мастерами, подолгу стоял перед досками показателей. Везде одно и то же: выработка ночных смен составляла всего шестьдесят — шестьдесят пять процентов дневной. Чего только не предпринимали, чтобы хоть немного поднять выработку, — ничего не помогало. Особенно резко падала выработка между тремя и пятью часами.
Когда-то, когда на комбинате располагали большим директорским фондом, организовали бесплатные ночные завтраки. Тогда было много разговоров по этому поводу. Нашлись и такие, что пытались высмеять «затею Власова». Однако опыт показал, что ночные завтраки полностью оправдывают себя: выработка в ночных сменах поднялась на двенадцать — пятнадцать процентов. В переводе на конкретный язык это означало дополнительно пятнадцать тысяч метров шерстяных тканей, или пять тысяч костюмов. По утверждению врачей, ночные завтраки содействовали и улучшению здоровья рабочих.
Чтобы возобновить эту практику, Власову пришлось прибегнуть к обходному маневру. Капралов из упрямства мог сказать «нет» — и все тут. Не будешь же по этому поводу затевать переписку с вышестоящими организациями… Власов вызвал к себе Сергея и напрямик спросил:
— Ты можешь дать Капралову партийное поручение вне комбината, хотя бы на два-три дня?
— Могу. Но для чего? — спросил Сергей.
— Все скажу. Хочу восстановить бесплатные ночные завтраки, но боюсь, что наш председатель заартачится и не даст согласия только потому, что это моя инициатива… А без профсоюза я не вправе это сделать. Если Капралов будет отсутствовать, то на законном основании мы можем договориться с его заместительницей: сам знаешь, она женщина толковая, хорошая коммунистка, — она поймет и даст согласие.
— Что ж, готовьте решение, я договорюсь с райкомом и откомандирую Капралова на трехдневные курсы агитаторов. Ему надо подучиться, — не помешает…
— Отлично! — Власов оживился. — А когда начинают работать эти курсы?
— На той неделе.
— Хорошо. За это время мы договоримся с заведующим столовой и все подготовим!
А утром следующего дня на столе у Власова лежала бумага, извещающая, что директор комбината А. Ф. Власов, секретарь партийной организации С. Т. Полетов и председатель фабричного комитета Ф. Ф. Капралов вызываются на заседание в МГСПС, где будут обсуждаться итоги обследования «о нарушении трудового законодательства на Московском камвольном комбинате».
Прочитав эту бумагу, Власов развел руками. Он и понятия не имел, что его обвиняют в таких серьезных грехах, как нарушение трудового законодательства.
После диспетчерского часа он пригласил к себе Капралова.
— Федор Федорович, садись и хоть вкратце скажи, в чем конкретно меня обвиняют? — спросил он.
— Откуда мне знать?
— Обследование началось по твоим сигналам…
— Хотя бы и так!
— Значит, ты знаешь, о чем речь. Сделай милость, проинформируй меня, чтобы подготовиться к заседанию МГСПС, хотя бы знать, какие документы следует захватить с собой.
— Я к вам в помощники не нанимался! — отрезал Капралов.
— Ну ладно, обойдемся как-нибудь без тебя!..
На заседании в МГСПС долго нельзя было разобраться, куда клонится дело. Власов сидел в углу, прислушивался к словам докладчика, к репликам председательствующего и думал, что если верить словам руководителя комиссии, то его, Власова, нужно исключить из профсоюза, поставить вопрос о возможности дальнейшего его пребывания на посту директора комбината и дело передать прокурору для привлечения к уголовной ответственности. А он не чувствовал за собой никакой вины и бесился от нелепости ситуации.
Руководитель комиссии МГСПС говорил:
— На камвольном комбинате совсем забыли о существовании у нас закона о труде! Только за последние четыре месяца сокращены и выброшены на улицу двадцать инженеров и техников, почти столько же служащих, имеющих специальность бухгалтеров, счетоводов, табельщиков. Часть служащих переведена на производство рядовыми рабочими, а четырнадцать дипломированных инженеров и техников назначены мастерами…
— Чем же это плохо? По крайней мере будут трудиться с пользой! — подал реплику кто-то из сидящих за столом.
— В данном случае я не берусь судить, что плохо, что хорошо, а объективно констатирую факты! — ответил докладчик и продолжал: — Директор комбината Власов самовольно, без всяких на то оснований, увеличил зарплату инженерно-техническим работникам и служащим почти на тридцать процентов, — это кроме прогрессивки, которая выплачивается ежемесячно… Он, имея возможность платить значительно больше, стал переманивать к себе специалистов с других предприятий… В результате необдуманных и поспешных мероприятий, проводимых директором этого комбината, вносится разнобой в политику зарплаты и создаются нежелательные инциденты… И вообще директор комбината Власов окончательно обюрократился, чувствует себя там полновластным хозяином, ни с кем не считается и делает все, что захочет…
— Нельзя ли без оскорблений и громких фраз? — остановил его председательствующий. — Вы не прокурор, мы не судьи… Продолжайте.
— Я просил бы меня не перебивать, — огрызнулся докладчик и продолжал как ни в чем не бывало: — Власов совсем не считается с профсоюзными организациями, нарушает условия коллективного договора. Дело дошло до того, что он стал самолично расходовать фонд предприятия, без согласования с фабкомом. Власов привык на всех покрикивать, даже с нами, с представителями авторитетных профсоюзных организаций, обошелся не очень вежливо, грозился запретить работникам являться на комиссию для собеседования… — Свое выступление он закончил так: — Мы считаем своим долгом поставить в известность МГСПС, а также ВЦСПС, что на комбинате сложилась нездоровая атмосфера и дальнейшее пребывание Власова на посту директора вряд ли целесообразно!..
Докладчик умолк, и в кабинете воцарилось молчание. Власов смотрел куда-то в угол. Сергей сидел, с трудом сдерживая возмущение.
— Как будем работать дальше? — спросил председательствующий. — Дадим слово товарищу Власову или послушаем доклад второй комиссии?
— Наши выводы согласованы, и мне нечего добавить к сделанному докладу, — сказал руководитель комиссии ВЦСПС и тут же добавил: — Может быть, я выступлю в ходе обсуждения вопроса, если, конечно, возникнет необходимость.
— В таком случае послушаем вас, Алексей Федорович, — обратился председатель к Власову.
— Откровенно говоря, — сказал Власов, — я настолько озадачен, что не знаю, давать ли вам объяснения или бежать домой и просить мать насушить сухарей? После обвинительной речи докладчика мое место, видимо, не здесь!
После горькой шутки Власова в напряженной атмосфере как будто наступил перелом.
— Думаю, сухари вам не понадобятся! Лучше говорите.
— Хорошо… У нас действительно проведено сокращение штатов инженерно-технических работников и служащих. Часть служащих обучаются рабочим профессиям, другие ушли с комбината. Мы приняли меры для их трудоустройства, правда, с опозданием, но приняли, и в данное время они все работают. Некоторые инженеры и техники заменили мастеров-практиков. Это укрепило среднее звено и безусловно улучшило руководство сменами. Хотел бы спросить уважаемого докладчика, представляет ли он себе большую перестройку, новую систему планирования, участие коллектива в той или иной форме в прибылях предприятий без резкого подъема производительности труда и резкого снижения себестоимости выпускаемой продукции? Установили на комбинате машиносчетную станцию, сократили служащих, ввели стройную систему руководства производством и освободили некоторых ненужных специалистов. Ввели малую механизацию и сократили подсобных рабочих. Как же иначе?
