В уютной старомодной квартире, на втором этаже бывшего барского особняка, Юлий Борисович познакомился со всем семейством приятеля, там же увидел гостью — Дору Владимировну.
Сели ужинать, немного выпили. Юлий Борисович развеселился, по обыкновению стал расточать комплименты налево и направо, но особенно заинтересовала его Дора Владимировна.
В десятом часу гостья поднялась, и Юлий Борисович взялся проводить ее. Они прошлись пешком до Никитских ворот, и здесь Юлий Борисович, остановившись, спросил без обиняков:
— Дора Владимировна, может быть, вы осчастливите меня, посетив мою холостяцкую обитель?
— С удовольствием бы, но уже поздно, лучше в другой раз.
— Прошу вас, зайдите хотя бы ненадолго, просто чтобы узнать дорогу, — настаивал он.
— Разве только на пять минут?
И она поднялась к нему, однако на этот раз, посидев несколько минут, собралась уходить, не преминув сказать при этом, что квартира Юлия Борисовича очень мила, и пообещала непременно посетить его в самое ближайшее время.
— Почему в ближайшее время, а не завтра? — Глядя ей в глаза, он поцеловал мягкую руку.
— Какой вы нетерпеливый! Хорошо, раз вы так настаиваете, пусть будет по-вашему, приду завтра, часов в семь, да?
— Прекрасно. Буду ждать. — Юлий Борисович не сделал попытки удержать ее, потому что в доме не было ничего для угощения. В буфете хоть шаром покати.
На следующий день ему пришлось продать последнюю сторублевую облигацию трехпроцентного займа. На эти деньги он купил вина, конфет, печенья и фруктов и приготовился принять новую знакомую по всем правилам гостеприимства.
Дора Владимировна явилась ровно в семь часов, сопровождаемая резким запахом духов. Эта женщина чем-то напоминала Юлию Борисовичу Ларису Михайловну, — такая же полная, здоровая и жизнерадостная, готовая всем пожертвовать ради своей прихоти. Лариса Михайловна тоже любила душиться резкими духами и обильно употребляла косметику.
После пустых, ничего не значащих разговоров неловкость прошла. Юлий Борисович достал вино, бокалы.
— Я очень рад знакомству с вами и благодарен вам за то, что вы пришли. Надеюсь, что наше знакомство будет долгим и приятным для нас обоих, — сказал он.
— Будем надеяться. — Ответ ее прозвучал как аминь. Она, как великий знаток вина, пила маленькими глотками, как бы дегустировала содержимое бокала.
Пили они не спеша и вели неторопливые разговоры, бутылка опустела. Юлий Борисович достал из буфета вторую бутылку. Дора Владимировна не дала ее открыть.
— Нет, нет, больше не надо. — Она задержала его руку. — Я и так выпила слишком много, видите — совсем пьяная, у меня кружится голова.
— Ложитесь, отдохните немного. — Юлий Борисович отодвинул китайскую ширму и помог ей раздеться. Дора Владимировна не сопротивлялась.
После третьей или четвертой встречи (он точно не помнил) Юлий Борисович без утайки, но с некоторыми литературными тонкостями поведал ей о своих горестях, о стеснительных обстоятельствах. Дора Владимировна поняла его с необыкновенной проницательностью и проявляла к нему особую чуткость, приносила с собой все, что могла: домашние пироги, дорогие вина, закуски, хорошие сигареты, вплоть до котлет и салатов. Иногда она нечаянно забывала на туалетном столе деньги.
Все шло хорошо, но вскоре, почувствовав, что порядком надоела Юлию Борисовичу, Дора Владимировна стала следить за ним, а однажды, застав у него молоденькую студентку, учинила отвратительный скандал. Так прервалась эта весьма полезная связь.
Что же было дальше?
Ну да, он долго бился над тем, чтобы найти себе хорошо оплачиваемую работу, но напрасно. Вконец отчаявшись, он поехал в Красково к Бороде. Первые операции под руководством такого опытного и всемогущего дельца, каким, без сомнения, был Борода, прошли удачно. Жизнь стала веселее, приятнее. А после возвращения из Львова он стал состоятельным человеком. Шутка сказать, владелец десяти золотых монет и ста новеньких хрустящих американских долларов.
Юлий Борисович сам удивлялся той легкости, с которой ему удалось провести эту операцию по закупке во Львове золота и валюты. Он не подозревал, что в Москве в тот же поезд сел хорошо одетый молодой человек по фамилии Матвеев, что в самом Львове этот молодой человек следил за каждым его шагом и записывал в своей записной книжке фамилии людей, с которыми он встречался. По возвращении в Москву Матвеев позвонил из кабинета оперуполномоченного дороги, доложил кому-то о своем благополучном прибытии и спросил: «Взять его, пока он не успел перепрятать ценности?», на что последовал строгий ответ: «Ни в коем случае. Ценности никуда не денутся, только умножиться могут. Вы поезжайте домой и хорошенько отдохните с дороги, а завтра поговорим обо всем более подробно».
Когда Юлий Борисович разложил перед Бородой кучу золотых десятирублевых монет и три пачки американских долларов, старик поблагодарил его и выделил его долю — десять золотых, сто долларов.
— Берите, — сказал он и, заметив его смущение, добавил: — Берите, не стесняйтесь, вы их заработали законно. Только спрячьте получше!..
Львовская операция оказалась лишь началом интересных комбинаций. Борода был неисчерпаемо изобретателен. Он каждый раз находил все новые и новые источники дохода.
Как-то вечером они сидели в саду под яблоней и пили чай из самовара. Борода, вздохнув, завел с Юлием Борисовичем странный разговор. За эти годы старик проникся к нему полным доверием.
— Люди измельчали, — не та эрудиция, не тот вкус.
— О чем это вы, Соломон Моисеевич?
— О том, что не с кем стало работать.
— Непонятно.
— Что тут непонятного? Вот вы, скажите, — спросил Борода, — понимаете что-нибудь в иконах?
— Нет, — честно признался Юлий Борисович.
— Жаль, очень жаль. На иконах сейчас можно было бы сделать хорошие деньги. Старинные русские иконы — ходкий товар, дороже золота. Иностранцы высунув язык гоняются за ними днем и ночью, дают за них настоящую цену…
— Где же взять иконы, тем более старинные? — спросил Юлий Борисович. — Не грабить же церкви.
— Зачем грабить? Грабеж и воровство не занятие для делового человека. Не руками, а головой надо работать. Взять есть где, было бы желание.
— А все-таки?
— Видимо, вы, друг мой, невнимательно читаете газеты. Сколько шуму в прессе из-за того, что на Севере разрушаются, исчезают с лица земли старинные церкви с их неповторимой архитектурой. Где церковь, там и иконы. В глуши невежда поп продаст вам любую за бутылку водки. Иконы есть, а вот где найти надежного человека, понимающего в них толк?
— Неужели так уж трудно найти такого человека? — Юлий Борисович был почти убежден, что у старика есть на примете такой человек, иначе он не затеял бы такой разговор.
— Назовите хоть одного, я послушаю вас, — усмехнулся Соломон Моисеевич.
— К сожалению, я незнаком с церковниками и искусствоведами, — ответил Юлий Борисович.
— Есть тут один на примете…
— Кто же он?
— Некто Мотовилов. Бывший богомаз. Сейчас совсем опустившийся человек, пьяница.
— С пьяницами опасно иметь дело.
Борода бросил на него презрительный взгляд: не тебе, мол, меня учить, сам знаю, что к чему.
— На белом свете все опасно, даже хождение по улицам. Весь вопрос, как взяться за дело. Не скажешь же этому богомазу, что мы ищем иконы для продажи иностранцам. Даже по литературе известно, что интеллигенты, особенно спившиеся, страдают повышенной чувствительностью. Он может на стенку полезть, узнав, что кто-то собирается увезти иконы за границу. Спаси бог, пусть лучше иконы покроются плесенью и погибнут, чем попадут в руки иноземцам. Здесь нужен иной подход.
Юлий Борисович отлично понимал, что весь этот разговор и задумчивый взгляд старика только игра, план операции составлен во всех деталях. И он подыграл с наивным видом:
— Какой же, по-вашему, нужен подход, Соломон Моисеевич?
— Мы ведь с вами не дельцы, а кустари-одиночки, норовим все сами, сами. Поймите, без помощников развернуть большое дело невозможно. Да и вообще умные люди никогда не лезут в петлю, все делают чужими руками. Зачем класть голову на плаху? Вокруг сколько угодно молодых шалопаев, готовых выполнить любое ваше поручение, лишь бы иметь возможность жить праздно, не работать, чуточку получше одеваться и хоть раз в неделю посидеть в ресторане в компании таких же бездельников. Впрочем, мальчики народ ненадежный, при желании можно найти более солидных помощников.
