Мы встретились в двадцати саженях от первых домов Арабата и наших укреплений. Британцы выглядели подлинными завоевателями в своих красных мундирах, а рыцарь даже не соизволил поднять забрала, что было просто оскорблением. Однако я до поры решил не реагировать на него.

– Граф Остерман-Толстой, подполковник Егерского корпуса, – представился я, щелкнув разбитыми каблуками ботинок. – С кем имею честь разговаривать?

– Капитан Чэдлер, – ответил офицер постарше с начинающими седеть бакенбардами, скрывающими почти все лицо. – Тридцать восьмой пехотный полк.

– Лейтенант Коупленд, – кивнул следом офицер помоложе, с лицом чисто выбритым, но уже изрядно изборожденным морщинами, – Королевский осадный корпус.

Значит, ребята первого штурмовали нас уже шестой день кряду, а второго забрасывали снарядами из баллист, катапульт и скорпионов каждое утро и вечер, как по расписанию.

– Конрад фон Эрлихсхаузен, – все же поднял забрало рыцарь, явив миру широкое лицо, украшенное черной как смоль бородой-эспаньолкой и аккуратными усами, – комтур ордена Готских рыцарей.

Говорил он по-немецки, но я его отлично понимал, так как владел этим языком. Не в совершенстве, конечно, но достаточно, чтобы понять, кто мне представляется.

– Раз мы познакомились, господа, – кивнул я, – то давайте вы сразу изложите свои требования, я их отклоню, и все вернется на круги своя.

– Не вернется, – отрезал, переходя на английский, Готский рыцарь, говорил он с весьма характерным акцентом, который при других обстоятельствах можно было бы счесть даже смешным. – Больше ничего не вернется на круги своя. Сдавайтесь сегодня, у вас час на раздумья. Если не сдадитесь, мои рыцари втопчут вас в грязь.

– Всегда уважал вас, – кивнул я Конраду, – за прямую манеру выражаться. Никаких дипломатических экивоков. Все кристально ясно.

– Как будто мы иначе изложили бы требования, – как-то обиженно буркнул капитан Чэдлер. – Мы – люди военные и всей этой дипломатии чужды.

– Какая уж тут дипломатия, – рассмеялся я так, будто находился в кругу друзей, – когда ваши люди штурмуют мои позиции дважды в день. Вы случайно не шотландец? А то, говорят, только им присуще такое упрямство.

– Тридцать восьмой не привык уступать врагу, – гордо ответил Чэдлер, – и в этом мы можем дать фору в упрямстве самым твердолобым шотландцам.

– Вы, верно, не услышали меня, граф, – вновь вступил в разговор Конрад, который не привык к тому, чтобы его почти игнорировали. – Не солдаты капитана Чэдлера, а мои рыцари атакуют вас ровно через час.

– Я отлично слышал вас, рыцарь, – кивнул ему я, – не надо повышать голос. Мы с капитаном верные враги уже не один день, а это сродни некой дружбе, не так ли? – Чэдлер кивнул, разгладив пальцами бакенбарды. – Вы же в этом плане человек мне вовсе не знакомый. Через час мы узнаем друг друга в бою, а пока дайте перекинуться еще парой слов с капитаном.

И вот тут рыцарь допустил громадную оплошность или попытался спровоцировать меня, уж: не знаю. Он шагнул вперед, сжав пальцами в латной перчатке воротник моего мундира.

– Я пришел оказать вам честь, предложив сдаться, – прорычал он мне прямо в лицо, – но вижу, что вы просто неблагодарная свинья и не заслуживаете подобной милости. Я прикончу вас! Кони моих рыцарей втопчут ваши трупы в эту пыль!

– Смелое утверждение, рыцарь, – ничуть не смутился я, даже не попытавшись освободиться из его железной хватки. – Капитан, а ничего подобного командир французских жандармов не говорил?

Лицо Чэдлера замерло. Он поджал губы и, шагнув вперед, положил руку на наплечник рыцаря.

– Успокойтесь, – произнес он. – Не стоит ронять себя в глазах наших врагов.

Конрад повернул к нему покрасневшее от гнева лицо. Однако ничего больше говорить не стал. Он разжал железную хватку и, не прощаясь, направился к своему коню, которого держал под уздцы оруженосец. Уже поставив ногу в стремя, он обернулся ко мне и ткнул пальцем.

– С этой минуты ровно час. Я не отступлю от данного слова.

Я разгладил смятый на груди мундир, хотя вряд ли это могло сильно улучшить мой внешний вид после нескольких дней непрерывных боев.

– Жду вас ровно через час, герр Конрад, постарайтесь не опаздывать.

Рыцарь вскочил в седло, лязгнув доспехом, и, не дожидаясь оруженосца, поскакал к позициям британцев.

– Зря вы его так разозлили, граф, – покачал головой лейтенант Коупленд. – Теперь он точно никого не пощадит.

– Как будто в спокойном состоянии эти господа склонны к милосердию, – усмехнулся я.

– Лучше бы вам сдаться, – тяжко вздохнул Чэдлер. – Честное слово, вы нравитесь мне, граф, но сдержать гнев Готских рыцарей будет просто невозможно. За жандармов, кстати, французы на вас крепкий зуб теперь имеют. Но всем ведь известно, что при первом штурме Арабата войсками генерала Пелисье здесь еще находилось достаточно войск барона Врангеля. Сейчас же вас там не больше батальона, да и то сильно потрепанного.

– Я могу только процитировать нашего славного генерал-фельдмаршала Суворова-Рымникского, – усмехнулся я. – Воюют не числом, а умением.

В желудке Тараса постоянно бурчало – наверное, из-за отсутствия завтрака второй день подряд. Наш рукопашник виновато косился в мою сторону, но ничего не говорил. А эти звуки, отлично слышные в темноте кеба, жутко раздражали. Хотя того, что меня нервировало кроме этого, было еще ой как много.

Конечно же, вчера сэр Томас рассказал нам далеко не все. Уже сегодня утром, перед тем как рассаживаться по знакомым вместительным кебам, магистр Ордена подозвал к себе всех капитанов и Магарбала заодно. Хозяин команды заявил, что не бросит своих людей – те, мол, слишком дорогое имущество, чтобы оставлять его без присмотра.

– Кроме выродков, в Уайтчепеле остались люди, – заявил магистр, – мне неизвестно, сколько из них заражены, поэтому убивать придется всех.

– Это значит, женщин и детей тоже в расход? – зачем-то уточнил Магарбал, при этом губы его сложились в хищную улыбку.

– Всех – это значит всех, – мрачно произнес Мэлори. – Решение жестокое, но необходимое. Только так можно бороться с этой болезнью, не дав ей перерасти в настоящую эпидемию.

– Разве выродки заразны? – удивился я. – Никогда не слышал, чтобы о них говорили как о болезни.

– Неизвестно, на ком именно проводились эксперименты, – ледяным тоном заявил сэр Томас, – а потому мы и не знаем, кто из выживших – выродок. Это может быть ребенок в колыбели, но он проявит свои дьявольские способности, а что еще хуже – в его потомстве будут такие же выродки. Вот что я имею в виду, говоря об эпидемии.

– Теперь понятно, – проговорил-пропел Яхмос ап Фта, – почему среди нас нет тех, кого вы считаете представителями цивилизованных стран. Мало кого можно купить, чтобы они убивали беременных женщин и младенцев в колыбельках.

Меня неприятно резанули его слова, как и офицера британской морской пехоты, ведь египтянин поставил его вровень с нами. Однако у офицера хотя бы есть фиговый листок патриотизма, которым он всегда может прикрыть свои деяния. А вот мне прикрываться нечем. Ну да и бог с ним, куда уж дальше падать – из подполковников в капитаны команды игроков? Хорошо хоть родители не дожили до моего шельмования и лишения чести.

Уже внутри кеба я рассказал своим бойцам обо всем. Никого новость не обрадовала.

– Так что же, командир, детей резать станем? – мрачно произнес Тарас, и в животе его в первый раз за это утро что-то буркнуло. Казалось, даже чрево бунтует против такого поворота событий.

– Будем убивать выродков и тех, кто нападет на нас, – ответил я. – С остальными пускай британцы сами разбираются – мы и так им оказываем большую услугу, пускай и за деньги.

– А найдутся разве такие, кто детишек резать станет? – удивился Тарас.

– Такие выродки, – усмехнулся я невесело, – всегда находятся.

Разговаривать дальше совсем не хотелось, и единственными звуками в кебе остались те, что издавало чрево Тараса. Ехали мы достаточно долго, а в полной тишине терпеть вынужденное бездействие оказалось очень сложно. От нечего делать я отодвинул в сторону занавеску на окошке кеба и стал глядеть на улицу. Но и там ничего интересного не было. Грязные стены домов перемежались с перекрестками. Фонари чем дальше, тем реже горели. По улицам уже шагали первые прохожие – шли на службу, начинающуюся еще затемно. Встречались бобби в синих плащах и шлемах. Они, позевывая, прогуливались по своим участкам патрулирования с дубинками в руках.