– И вот ты позвонил… – нарушила молчание Лиззи, будто подсказывая ему дальнейшие слова.

– Да! – торопливо отозвался Макс. – Да, позвонил. Я… понимаешь, у меня как-то не получилось тогда заговорить с тобой. В смысле, на той вечеринке.

– Это точно, не получилось. Ты стоял в другом углу гостиной, без конца смотрел на меня, улыбался, но не двигался с места. Ждал приглашения?

Макс хохотнул. Лиззи вела себя невероятно сексапильно.

– Слушай, Лиззи, ты это… не наезжай на меня так сразу.

Она засмеялась громче:

– Я и не думала наезжать. Неужели я тебя так пугаю?

– Нет! Нет, конечно! Ты потрясающая. Это без шуток. Да ты и сама знаешь. Ты меня ничуть не пугаешь. Просто, понимаешь… короче, ты там была с подружками, и я не хотел вмешиваться.

– Макс!

От ее манеры произносить его имя у Макса свело живот.

– Что? – выдохнул.

– Я бы не прочь с тобой встретиться. Назначь мне свидание.

Макс медленно просыпался. Звуки, запахи и ощущения выталкивали его в сознание. На мгновение – всего на пару секунд – он забыл, что находится очень далеко от дома и лежит в чужой постели. Стоп. В постели? Макс огляделся. Да, это была постель в его палате. Что за черт? Он ведь сидел у Эллиота в кабинете. Это он помнил…

– У вас был приступ панического страха.

Макс никак не ожидал услышать голос Эллиота. Он поднял голову с громадной мягкой подушки и усталыми глазами обвел пространство спальни. Эллиот ему не пригрезился. Тот сидел, закинув ногу на ногу, в противоположном углу и внимательно наблюдал за Максом. Макс терпеть не мог этих модерновых стульев с высокими спинками, а Эллиоту, похоже, нравилось.

– Я сделал вам укол мидазолама. Это снотворное. Наверное, спать в своей палате все-таки приятнее, чем на кушетке у меня в кабинете.

Макс поскреб лицо. Лоб отозвался тупой болью.

– Потрясающе. – Он заставил себя сесть. Окружающий мир покачивался на невидимых волнах. – Я уже забыл про эти приступы. Забавное состояньице.

Реакция у Эллиота была цепкой.

– Они у вас и раньше бывали?

«Бывали, – мысленно ответил Макс, – но не такие».

Эллиот кивал, словно умел читать мысли.

– У подобных приступов может быть множество причин, – продолжал он, выпячивая челюсть. – В вашем случае, как мне думается, произошло сочетание двух факторов: низкого содержания сахара у вас в крови и темы разговора. Не стану скрывать, приступ был достаточно сильным. – Психотерапевт подался вперед. – Сейчас у вас явная гипогликемия. Макс, вам нужно регулярно контролировать уровень сахара.

– Знаю, – буркнул Макс.

Прежде кокаин отбивал у него всякое желание есть. Здесь же, насильно освобожденный от зелья, он ел без передышки, не обращая внимания на насмешки поваров. Ел то, чего есть ему никак не следовало бы. Ел и ел. Правильнее сказать, жрал. Жрал и не проверял кровь на содержание сахара. Если не обуздать свой аппетит, в Нью-Йорк он вернется похожим на рекламного толстяка продуктового концерна «Пиллсбери». Останется только добавить знаменитое «хо-хо!»

– Я понял, – пробормотал Макс. – Укротить аппетит. Проверять кровь на сахар. Еще пожелания будут?

– Будут, – непривычно резко ответил Эллиот, встал и направился к кровати.

Максу и так было не слишком солнечно, а тут еще этот мозгоправ. И с чего Эллиот так завелся?

– У вас какая-то проблема, док? – раздраженно спросил Макс.

Обычно Эллиот держался очень спокойно и где-то даже равнодушно.

– У меня, Макс, проблем нет, – с прежним спокойствием ответил Эллиот. – А вот вашу проблему видно невооруженным глазом.

– Всего одну? – съязвил Макс. – Док, вы загляните в мой послужной список, если забыли.

Эллиот пропустил его слова мимо ушей. Психотерапевт встал перед кроватью, скрестил руки и так посмотрел на Макса, что обладателю роскошной кровати захотелось спрятаться под одеялом.

– Вы понимаете, что сегодня вы впервые по-настоящему заговорили о своем прошлом? И о Лиззи тоже?

Макс проглотил подступившую к горлу желчь.

– Поймите, Макс, если не считать коротких рассказов о вашем отце, то сегодня вы за какие-то четверть часа исторгли из себя целое десятилетие горя и страданий. До сих пор вы прятали горе под цинично-остроумными шуточками, кокаином и сексом без эмоций.

Эллиот говорил правду, однако Максу все равно стало не по себе.

– Док, объясните, как это все случилось.

– Ваш разум умеет латать небольшие бреши в эмоциональной дамбе. На этот раз брешь оказалась слишком большой. Эмоции хлынули через край, да так быстро, что разуму было с ними не справиться. Ваше тело испугалось. Запаниковало. Вы едва понимали, где вы и что с вами. – Эллиот не сводил глаз со своего пациента. – Макс, так дальше нельзя. Вы должны научиться открывать створы в вашей дамбе. Иными словами, не загораживаться от меня, не отговариваться, а говорить.

Макс запыхтел и уперся головой в стену. Он бы не отказался от второго укола снотворного. Провалиться в забвение – вот чего он сейчас хотел. Лучше забвение, лучше что угодно, чем эта долбаная необходимость… выворачивать себя наизнанку.

– А что, если я устроен по-другому и у меня ничего не получится? – Макса удивило, с каким спокойствием он задал вопрос, мучивший его со времени их самого первого сеанса. – Вдруг я не смогу? – спросил он, поднимая глаза на Эллиота.

Эллиот медленно покачал головой:

– Сможете. Вместе мы сможем. Я буду вам помогать на каждом шагу. Мы все будем вам помогать, но и вы, со своей стороны, должны помогать нам. На групповых сеансах вы постоянно отмалчиваетесь. Лайла это тревожит.

– Док, а если я просто не хочу говорить? Лайл об этом не подумал? Вдруг я не хочу говорить ни с кем из вас?

Эллиот молчал. Молчал долго, и от продолжительной паузы Макс начал дергаться.

– Нет, Макс, вам очень хочется говорить с нами, – наконец сказал Эллиот. – Вы здесь не просто так. Вы согласились на лечение в нашем центре, потому что в глубине души вам хочется стать лучше. У вас неоднократно мелькала мысль убраться отсюда, но вы этого не сделали. И не сделаете, потому что Картер воспринял бы ваше возвращение как плевок в лицо. Вы не злодей, Макс. Вы не хотите доставлять людям неприятности. Особенно Картеру. Вы находитесь здесь, потому что, опять-таки в глубине души, вы знаете: этот центр – ваш последний шанс, последняя надежда избавиться от кокаинового рабства, освободиться от всех тягот, которые изо дня в день давили на вас, мешая стать по-настоящему счастливым.

Макс уперся подбородком в грудь. Он выдыхал воздух, содрогаясь всем телом. Он тер лицо, скрывая подступившие слезы.

– Только не делайте вид, что вы знаете меня как облупленного, – пробормотал он.

Эллиот лишь усмехнулся и вздохнул:

– Завтра у вас встреча с Тейтом Муром.

Макс встрепенулся. Кажется, где-то он уже слышал такое имя в сочетании с такой фамилией.

– Кто он такой? – на всякий случай спросил Макс.

– Один наш стажер. Кстати, великолепный психотерапевт. И не только. Трижды в неделю он проводит занятия в художественном классе.

Макс выпучил глаза:

– Художественный класс?

Шикарно. Эллиот отдаст его на растерзание какому-то придурку, обожающему Ренуара. А от слов «абстрактное искусство» его, конечно же, воротит и он начинает брызгать слюной. Макс не имел ничего против Ренуара и все же…

– Я не настаиваю, – пояснил Эллиот. – Можете попробовать себя в чем-нибудь другом. Но я хочу, чтобы вы стали активным участником процесса. Вам как воздух необходимо общение и самовыражение. И потом, насколько помню, в вашей анкете написано, что вы любите работать с красками.

Макс пожал плечами:

– Это Картер написал. Вспомнил старое. Я давно не возился с красками. Мальчишкой красил машины. Бывало, что и стены нью-йоркских домов разрисовывал. Не всем это нравилось. Отец любил хвастануть, что его отпрыск способен в одиночку разрисовать весь Манхэттен…