Уравнительный принцип был одним из основополагающих принципов поместной системы при ее организации. При нормальном ходе службы отцовское поместье переходило по наследству сыновьям. Наследование поместий в двух–трех поколениях вело к сближению двух основных форм землевладения — поместья и вотчины. Дело усугублялось тем, что поместное право не имело четкой юридической базы. Первые же ревизии, проведенные в середине XVI в., обнаружили, что в деле распределения государственных земель царит полная неразбериха. В речи к так называемому Стоглавому собору Иван IV заявил о необходимости упорядочить служилое землевладение. В годы боярского правления многие бояре и дворяне обзавелись землями и кормлениями «не по службе», а другие оскудели: «у которых отцов было поместья на сто четвертей, ино за детми ныне втрое, а иной голоден». Чтобы исправить положение, надо составить закон (приговор) «да поверстати (служилых людей. — Р.C.) по достоинству безгрешно, а у кого лишек, ино недостаточного пожаловати»[473].
Слова царя свидетельствовали о намерении ввести по всему государству единообразную систему поместных окладов, соответствовавших служебному положению дворян, «породе» и службе отцов. Для упорядочения военно–служилой системы власти решили провести описание земель, организовать смотры дворян по всему государству с тем, чтобы провести «землемерие в поместьях» и уравнять всех, «комуждо что достойно», «преизлишки» же разделить «неимущим»[474].
При анализе реформ XVI в. надо иметь в виду, что Россия не имела ученого «сословия» правоведов и развитой юриспруденции. Законодательные функции Боярской думы и приказных ведомств были ограничены. Источником закона было не право, а монаршая воля. Все дела в думе решались по формуле: «Царь указал, а бояре приговорили». Летописный отчет о реформе службы снабжен заголовком «О рассмотрении государьском»[475]. Реформа опиралась не на закон с четко разработанными юридическими нормами, а на царские предначертания. Предоставление поместий служилым людям имело вид царской «милости» или царского «пожалования». В летописном «приговоре» отсутствуют данные насчет того, какие поместные оклады служили исходной нормой при проведении уравнительного «землемерия» и как определялись излишки у «вельмож», оскудевших службой.
Из текста «приговора» следует, что поместное «землемерие» имело одним из главных последствий установление единой нормы службы для различных видов землевладения. Каждый землевладелец, будь то вельможа или воинник, должен был выставить в поле бойца с каждых 100 четвертей земли, вотчинной или поместной; «и хто послужит по земли, и государь их жалует своим жалованием, кормлении, и на уложенные люди дает денежное жалование; а хто землю держит, а службы с нее не платит, на тех на самех имати денги за люди»[476].
Боярская книга 1556 г. свидетельствует, что нормы службы с земли, обозначенные в летописном отчете Адашева, носили реальный характер. Примечательно, что при определении норм службы власти приняли за исходный оклад в 100 четвертей «доброй» земли. Помещики, имевшие меньший оклад, вообще не обязаны были выставлять в поход боевых холопов. Вотчинники получили право на поместье наряду с прочими служилыми людьми, вследствие чего принцип обязательной службы был распространен на все категории землевладельцев. Поместная система уравняла всех дворян в отношении службы.
Аристократия составляла верхушку правящего сословия, тогда как основную его массу — несколько десятков тысяч человек — составляли городовые дети боярские, владевшие небольшими поместьями. Низшее дворянство не имело единой для всей страны организации наподобие Государева двора. Без сомнения, мелкое городское дворянство поддерживало более тесные связи с собственными уездными верхами, чем с низшим дворянством других уездов и земель.
Будучи разобщены между собой, уездные дети боярские в то же время находились в прямой зависимости от центральной власти. Зарождение самодержавия в России было тесно связано с формированием военно–служилого сословия. Поместное ополчение стало мощной военной опорой монархии.
Становление самодержавия было связано с централизацией власти, носившей незавершенный характер. Традиционное мнение сводится к тому, что монарх проводил централизаторскую политику, опираясь на мелкое дворянство, тогда как боярская знать противилась централизации. АЛ. Зимин, первоначально разделявший это мнение, в конце концов пришел к выводу, что при анализе политической борьбы в XVI в. «нельзя усмотреть «децентрализаторские» тенденции, стремление воскресить времена феодальной раздробленности ни у одной из групп княжеско–боярской знати. Речь может идти лишь о борьбе за различные пути централизации»[477].
Русская монархия нуждалась в поддержке аристократии и феодального сословия в целом. Она пользовалась такой поддержкой. Источником же коллизий внутри господствующего класса в XVI в. был не абстрактный принцип централизации (в политическом сознании того времени он вообще не получил отражения), а вполне реальная проблема, четко сформулированная современниками. Власть московских государей настолько усилилась, что они пытались ввести в стране самодержавные порядки с неограниченной властью монарха. Однако знать пользовалась большим влиянием и всеми силами противилась самодержавным поползновениям монархии.
На дворянских смотрах середины XVI в. была установлена единая система поместных окладов для всех или большинства членов военно–служилого сословия России. Казна обещала поместное обеспечение не только дворянам, но и их потомкам при условии поступления на государеву службу. Казалось бы, дворяне впервые получили гарантию того, что раздел имений при наличии многих сыновей не будет иметь для них обычных последствий — утраты богатств и высокого положения. Государственная собственность породила первую в российской истории утопию. Она сулила дворянству благоденствие на все обозримое будущее. Но утопии не суждено было осуществиться.
К середине XVI в. возможности пополнения государственного земельного фонда за счет конфискации вотчин во вновь присоединенных русских землях были исчерпаны. Фонд государственных земель перестал расти. Более того, началось запустение этого фонда.
Новгородские боярщины до перехода в собственность государства находились в цветущем состоянии. Полвека господства государственной собственности в Новгороде не прошли даром. В Деревской пятине — житнице Новгородской земли — в середине столетия запустело более четверти пашни[478].
Россия унаследовала налоговую систему от времен раздробленности. В каждой земле существовали свои налоги, оброки и повинности, соответствовавшие традиции. В итоге реформ власти добились единообразия в налогах. Они ввели «большую соху» как единицу обложения по всей стране. На крестьянских «черносошных» землях (в основном на Севере, где были упразднены кормления) в соху клали 500 четвертей пашни, на монастырских — 600, на поместных — 800 четвертей доброй угожей земли. Оскудение дворянства вынудило Казну сделать весьма серьезные уступки военному сословию. Отныне служилые люди платили гораздо меньшие налоги со своих земель, чем крестьяне Севера или монастыри. Налоговые льготы должны были приостановить начавшееся запустение фонда государственных земель и разорение мелкопоместных дворян, составлявших ядро русской армии.
Реформы середины XVI в. привели к реорганизации военных сил, что позволило России активизировать восточную политику. Татарское нашествие надолго остановило миграцию славянского населения в южные степи в бассейне Дона и Нижней Волги. Расширение экономических связей между Русью и Ордой привело к возникновению в ордынской столице Сарае большой русской колонии. С разрешения хана русская митрополия основала в Орде епископство Сарайское и Подонское. Кровавые усобицы, потрясшие Орду после ее распада, привели к запустению Сарая. Сарайское епископство закрылось, а его епископ был отозван в Москву и поселен на Крутицах. Но приток русского населения на ордынские земли не прекратился, а усилился. В XVI в. Россия многократно страдала от катастрофических неурожаев и голода. Бедствия вели к массовому бегству разоренного и голодающего населения на необжитые девственные земли великой степи. Беглецы (из холопов и других слоев общества) селились на речных островах, в гористых местностях наподобие волжских Жигулей и других местах, недоступных для кочующей Орды. Население степных «станиц» было этнически неоднородным. Поначалу в них преобладали татары, по разным причинам вынужденные покинуть родные места и скрываться от власти. Со временем подле татар появилось более многочисленное славянское население. Миграционные потоки из России оказались более сильными. Однако самоназвание вольницы («казаки»), наименование их предводителей («атаманы», «есаулы») имели сугубо татарское происхождение. Бегство в степь вело к отказу от привычного уклада жизни. Казаки не пахали землю, потому что кочевые орды могли обнаружить их поля и уничтожить посевы и самих владельцев. Отказ от земледелия объяснялся и тем, что среди беглецов многие не вели хозяйства на земле в России. Казаки не держали лошадей, а их главным занятием было рыболовство. В случае опасности они спасались от татарской конницы на своих быстроходных стругах (судах). Одним из главных источников дохода казаков были война и грабеж. Вольница постоянно тревожила татар нападениями, угоняла их стада, сбывала коней в пограничных русских городах. Вольные казаки избирали своих командиров и все дела решали на «круге» (собрании мужчин–воинов). Вольная колонизация степей опережала правительственную. Ко времени Ивана IV казаки основали свои станицы по всему течению Дона и Нижней Волги. Вольница не признавала над собой власти царя. Но когда русские полки появились на Нижнем Поволжье, казаки оказали им неоценимую помощь[479].
