Он ждал отцовского гнева, но все, что увидел в его глазах — это разочарование. И всякий раз за все эти годы, когда им приходилось встречаться по делам Дома Годи, ни отец, ни сын не признавали своего родства. Лишь один раз Михаил спросил о Эмиле, своем младшем брате, который мечтал вступить в ряды Экклезиархии. Войцек Крави посмотрел на своего сына твердым взглядом и сообщил, что Эмиль принят студентом в Семинариум при Дворце.

Две латунные кадильницы, каждая высотой в два человеческих роста, стояли за главными воротами. Когда Крави проходил мимо них, сильный запах ладана окутал его. Он вступил в длинный проход нефа, и ряды скамеек поплыли мимо него. Люди молились, сидя на них или стоя на коленях, как и многие сотни тысяч подобных им во всех часовнях города. Низкий, еле слышный гул наполнил воздух. Он исходил из хоров в дальнем конце прохода, располагающихся перед высоким алтарем: мольбы о доброте и могуществе Императора бесконечно исполнялись и повторялись меняющимися священниками и послушниками. Хвалебные гимны не прекращались ни днем, ни ночью.

Крави огладывал всё это, пока не заметил того, кого искал: священника, перешагивающего порог железных врат, вделанных в решетку, отделяющую помещение для частных богослужений от остальной части здания. Священник запер врата, нарисовал ритуальный символ защиты в воздухе перед ними и двинулся вдоль бокового прохода. Ускорив шаг, Крави поспешил за ним.

— Отец, — голос Крави был чуть громче шепота. Священник развернулся. Михаил почти ожидал увидеть лицо брата под капюшоном рясы. К счастью, перед ним незнакомый человек.

— Меня зовут Михаил Крави, — сказал он священнику и замолчал. На территории, контролируемой Груменном, а теперь и им, упоминание его имени всегда производило какую-нибудь реакцию. Но не в этот раз. Священник лишь молча смотрел на него.

— Я… я предприниматель и верный последователь Императора, да святится имя Его, — продолжил Крави, уже сомневаясь в правильности своего решения придти сюда. Сюда привел его страх, страх того, что может поджидать его в особняке Годи, в котором он был три дня назад. Этот страх сменился ледяным, ужасным чувством того, что он собирается сделать: нарушить первое правило, с которого начинается обучение пехотинцев Домов, правило, которое он должен соблюдать до самой смерти. Никогда не разговаривать о делах Дома с посторонними.

— Так оно и должно быть, — ответил священник. Крави заметил мимолетную вспышку нетерпения, промелькнувшую в чертах лица служителя. — Император наблюдает за нами, чтобы мы могли спокойно жить под Его защитой от происков нечисти, богохульства и ксеносов. Если вы пришли укрепить свою веру в Его добродетели, то займите место. Обязанности требуют моего присутствия в другом месте, но я пришлю послушника, чтобы он направлял вас в Литании Восстановления.

— Нет!

От неожиданности священник отступил от него на шаг. Крави не собирался повышать голос, но знал, что если не выскажется сейчас, то не выскажется никогда:

— Моя вера сильна. Если б это было не так, то меня бы тут не было. Это… это что-то, о чем вы должны знать. Темные Боги. Они здесь… — он согнулся от боли в животе. Глубоко вздохнув, чтобы сбить позыв рвоты, он продолжил. — Они здесь. На Праксисе. Я видел их.

Церемония началась. Замкнутое пространство флигеля святилища было наполнено звуком тридцати голосов, поющих в унисон. Виктор стоял в центре освещенной свечами комнаты, вместе с Бреком и торговцем, греясь в ощутимом чувстве могущества, которое уже начало проявляться в воздухе.

На приглашение ответили все Покровители, кроме одного. Виктор заметил в каждом нервозность и чувство предвкушения. Он понимал их состояние — тоже самое ощущал и он сам, когда Брек и торговец доставили многогранник, стоящий у него за спиной. Еще были боль и неуверенность, но они прошли. Когда он разглядывал символы на каменной поверхности, он видел лишь свое будущее: невообразимые богатства и власть, о каких даже не могли помыслить все предыдущие графы, и, если верить скрипучим голосам, говорящим с ним из глубин черного камня, бессмертие.

Лишь Крави, новоиспеченный Покровитель, не ответил на приглашение. Его надо убрать и заменить. Виктор послал Груменна, наставника этого мальчишки, выполнить работу. Пение росло, и теперь сопровождалось глубоким, резонирующим тоном, который казалось, исходит из невообразимых глубин прошлого, из измерений, неподвластных человеку. Виктор почувствовал смутную грусть от того, что Крави не разделит с ними будущие богатства.

Внезапная вспышка экстаза смела все мысли из головы. Под треск позвоночника тело выгнулось назад, вдоль позвонков пробежал разряд энергии и взорвался внутри черепной коробки. Перед глазами расплылись буйные краски — человеческий разум был не в состоянии различить весь их спектр. Со сдавленным полустоном нечестивого блаженства он упал сначала на колени, а затем на четвереньки. Нечто внутри билось о его ребра, заставляя корчиться в сладострастном безумстве.

Запрокинув голову в очередном экстазе, он увидел, что с другими происходит то же самое. Большинство Покровителей стояли на коленях, некоторые лежали на полу, корчась и стоня.

Он увидел Груменна, дрожащего как парализованный зверь. Пока он смотрел на него, лицо старика начало плавиться, кожа стекала словно масло, на нем начали проявляться новые лица, все более и более невообразимые — сила Повелителя Перемен текла сквозь него.

Сперва Виктор подумал, что серия монотонных приглушенных ударов произошла внутри него, как еще одно проявление силы, что пронизало комнату, выходя из монолита. И лишь когда услышал проклятья торговца, то понял, что это не так. Борясь с туманом экстаза, что заволок его разум, он огляделся. Другие тоже заметили это. Стены и пол вибрировали от последовательных ударов — звуков атаки, идущих с поверхности.

С ночных небес на особняк Годи вертикально падал «Громовой ястреб» с открытой рампой. Бронированный груз вылетел в воздух, вспышки прыжковых ранцев замедлили его головокружительный спуск. Еще в падении их болт-пистолеты хрипло закашляли, очищая стену от охранников. И вот керамитовые подошвы коснулись земли.

Более расторопные охранники припаркованных возле особняка машин начали обстрел нападавших сюрикенами. Все выстрелы ушли мимо, кроме последнего, нашедшего свою цель — топливный шланг прыжкового ранца. Тот сразу превратился в огненный шар, и бронированная фигура полетела на землю, пробив крышу лимузина. Некоторые охранники закричали в восторге от триумфа, но быстро затихли, когда пылающая фигура вырвалась из разбитой машины, посылая снаряд за снарядом во внутренний двор — огонь был безвреден для его силовой брони.

Боевики Дома Годи поняли, что бой проигран. Но пойманные в ловушку в стенах, которые должны были их защищать, они не могли сделать ничего другого, как сражаться с убийцами, что оказались среди них. Они были огромны, вдвое шире и вполовину выше, чем обычные люди, одеты в тусклую серую броню, украшенную печатью Императора. Сюрикены отскакивали от их брони, как капли летнего дождя, когда они смертоносно и неуклонно двигались через двор к своей цели. Те, кто бросили инопланетное оружие, кончили не лучше, чем те, кто сражался. У Серых Рыцарей Ордо Маллеус был приказ: любой, кто держал в своих руках оружие ксеносов, должен умереть.

К тому времени, как ворота в вихре огня и осколков рухнули вовнутрь, во дворе особняка было тихо. В образовавшуюся дыру ворвался «Рино», выгруженный из «Громового ястреба» достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, пока челнок доставил свой оставшийся груз. «Рино» резко затормозил в центре двора, гусеницы были покрыты размолотыми останками охранников Годи, люки по его сторонам открылись и десять огромных фигур, закованных в серую броню быстро выскочили оттуда и рассредоточились по периметру.

Последний появившийся пассажир был гораздо меньше своих попутчиков. В отличие от облаченных в керамит и пласталь фигур, собирающих по двору оружие ксеносов и складывающих его в «Рино», он носил костюм, который был бы более уместным на улице делового района Праксиса. Он был высок, но все равно едва достигал плеча Серого Рыцаря, который поприветствовал его.