Адмирал был ошеломлен и разгневан словами Руперта. Они расстались врагами. Никогда в жизни, рассказывал Руперт, он не чувствовал большего облегчения, чем тогда, когда вышел от адмирала Лилла на свет божий.

— На чистом воздухе не бывает тайн, — угрюмо заметил он. Но мне показалось, что этими словами Он только пытался себя подбодрить.

Ему хотелось подбодрить и Нину: он позвонил ей по телефону в отель, но ему сказали, что она уехала. Он позвонил в советское торгпредство. Там ему ответили, что Нина в посольстве. Он позвонил в посольство, и ему объяснили, что мадам Водопьянова к телефону не подходит: она больна и не может ни с кем разговаривать.

Мы несколько дней ничего не слышали о Фредди, но однажды он вдруг появился у Руперта. Мы уже кончали обедать. В последнее время я обычно обедал у Руперта, если ни у него, ни у меня не было в эти часы деловых встреч. Иногда он меня приглашал специально, в качестве амортизатора между ним и несдержанной Джо. Он меня даже раз спросил, какой характер у Пепи, и когда я ответил: «Невыносимый», — зло захохотал.

— Невыносимый характер, — сказал он, — это еще полбеды. Если бы у них была при этом хоть капля логики! Настроение у них меняется пять раз в день, то у них одна фантазия, то другая… А ты живешь, как под электрическим током.

В тот день я должен был изображать изоляцию для тока высокого напряжения, однако, к счастью, Джо была весела.

У дверей раздался звонок. Спаниель Фидж залаял и понесся встречать гостя. Анджелина ввела Фредди, который, подхватив спаниеля на руки, ласково потрепал ему уши и морду:

— Привет! — воскликнул он с порога преувеличенно весело. — Как раз подоспел к кофе.

Мы были рады видеть его, а он нас. Сняв пальто, он швырнул его в угол. Мы тоже сразу повеселели. Он сказал, что приехал самолично пригласить Джо составить компанию Пегги, которая улетает в Кортина д’Ампеццо, и объяснить, почему он так заинтересован в их совместной поездке.

— Завтра тут начнется столпотворение. У меня и у вас оборвут телефоны и не будет житья от непрошеных визитеров. Поверьте, Джо, при этой кутерьме вам лучше не присутствовать.

— А в чем дело? Что завтра произойдет?

Но Фредди только разжег наше любопытство и ничего не стал объяснять, отделываясь шуточками. Он был явно возбужден, а может быть, просто слишком много выпил перед обедом? У него был вид человека, затаившего дыхание перед прыжком.

— При всем моем расположении, моя радость, — сказал он Джо, — сообщить я вам пока ничего не могу. Завтра узнаете. — И он мельком взглянул в окно, словно проверяя, не поджидает ли его кто-нибудь на улице. — Руперт, налейте, пожалуйста, рюмочку коньяку. За последние десять суток у меня мозги высохли, а мне еще надо держаться и сегодня и завтра.

Руперт налил ему щедрую порцию коньяку.

— Выпейте со мной, — предложил нам обоим Фредди. — И вы, Джо, тоже. Сегодня особенный день.

Никому из нас не хотелось портить ему настроение, поэтому мы выпили, сами не зная за что.

Фредди глубоко вздохнул, надел пальто, поцеловал на прощанье Джо и вывел нас с Рупертом на улицу к ожидавшему его такси.

— Послушайте, Руперт, — тихо сказал он. — Так как с завтрашнего дня мне понадобится в нашей семье хотя бы один друг, я рассчитываю на вас. Вы — единственный, на кого я могу положиться. Я не говорю о вас, Джек, потому что вы — не член нашего правления.

— Понятно, — кивнул я, хотя ничего не понимал.

Руперт почти все время молчал, занятый мыслями о Водопьяновой, но тут он шутливо заверил Фредди:

— Ладно, Фредди, я буду стоять за вас как стена. Но что вы затеяли?

— Пусть и вас и всех остальных это поразит, как гром среди ясного неба, — засмеялся Фредди. — Я и так из всей нашей родни предупреждаю об этом только вас, ребята; мне нужно чувствовать хоть какую-то моральную поддержку. Поняли?

— Ни черта не поняли, — отозвался Руперт, — но мы с вами, не сомневайтесь.

— Я вас сегодня днем больше не увижу, — сказал Фредди. — Мне пришлось отказаться от своей машины. Слишком много любопытных глаз. Вечером встретимся на приеме НАТО. Ну, а завтра поглядим…

— А почему вы не спрашиваете, как прошел разговор с Пинком Бендиго?

— Я про него слышал. Идиоты. Послезавтра это уже не будет иметь значения, Руперт.

Фредди сел в такси, и шофер взял с места, не спрашивая, куда нужно его пассажиру. Видно, у Фредди было так много разъездов и секретных встреч, что он нанял его на целый день.

— До вечера! — крикнул Фредди, когда машина тронулась.

█

Прием, о котором говорил Фредди, должен был состояться в здании Одли-Мейризон-хауз в Мейфейре. Его давали в честь западногерманских генералов и адмиралов, каких-то немецких промышленников, судовладельцев и политических деятелей. Официально банкет устраивал секретариат НАТО по северных странам, но, как объяснил Фредди, это был еще один шаг, предпринятый английским правительством (оно тогда собиралось войти в общий рынок и в дальнейшем создать многосторонние ядерные силы) с целью смягчить неприязненное отношение англичан к немцам.

— Плохо относиться к немцам сегодня глупо — хотя бы с деловой точки зрения. Вот почему вам там надо быть, — сказал Фредди Руперту, который отнекивался, несмотря на уговоры Джо.

Мне хотелось увидеть, что собой представляет дипломатический прием НАТО, а так как я был в ссоре с Пепи — выдерживал характер и с ней не виделся, — я мог свободно располагать собой. Джо и Руперт собирались приехать попозже, поэтому я отправился с Фредди и Пегги; я — в белоснежной крахмальной рубашке и в черном галстуке бабочкой, а Фредди — разукрашенный ленточками всех орденов, какие положено иметь порядочному человеку. Вид у него был бравый и очень внушительный.

В Одли-Мейризон-хауз сияли огни, и, несмотря на дождь, у мраморной лестницы толпилось с полсотни зевак, которых отгоняли полицейские. Зеваки образовали проход для гостей, появлявшихся из машин в роскошных туалетах и сверкающих золотом мундирах, увешанных медалями и средневековыми орденами. Швейцар в ливрее с шиком отворял дверцу лимузина, провожал гостей под большим зонтом до подъезда, а потом захлопывал дверцу, и машина отъезжала.

Наверху перед нами распахнулись двери из орехового дерева, мы вошли, и нашим глазам открылось ослепительное зрелище: мы очутились в огромном золотом, залитом огнями зале с мраморным полом. Лакеи в шелковых чулках величественно провели нас в гардероб со множеством зеркал. Мы сдали пальто и встали в блистающую вереницу изысканнейших дам и изысканнейших господ, увешанных орденами и лентами и представлявших здесь воинства всех западных стран: Англии, Франции, Греции, Турции, Америки, Дании, даже герцогства Лихтенштейн и еще невесть каких других держав. Они явились сюда как на парад, эти верные слуги своих королев, королей и республик, представители сухопутных и воздушных вооруженных сил, флотов, посольств, концернов, церквей и НАТО. Наши имена были объявлены хозяевам приема, а их было пятеро, и рядом с ними стояли их жены, и когда я увидел лица этих солдафонов и подкрашенные глаза их жен, я внутренне содрогнулся и сказал себе: «Нет, друг, это не для тебя!»

Сахарно-белая, словно глазурью облитая приемная напоминала мне раззолоченный, как бомбоньерка, бальный зал какого-нибудь венского дворца, а все эти парадные мундиры, шелка, драгоценные ожерелья, бриллиантовые диадемы — пестрые обертки находящихся в бомбоньерке конфет.

— Ах, как я все это люблю! — воскликнула Пегги. — Красиво, да?

— Прямо дух захватывает, — съязвил Фредди, думая о чем-то своем.

У меня тоже захватило дух от всего этого зрелища, и я скоро потерял Пегги и Фредди из виду: их увел какой-то военный, похожий на рыцаря в сверкающих доспехах. Подойдя к одному из буфетов с закусками, я положил себе на тарелку лососины и кусок утки, лежавших на серебряных блюдах, а потом выпил бокал шампанского. Тут я заметил, как вошли Руперт и Джо, вид у них был какой-то встревоженный. Мне показалось, что они ссорятся. Джо выглядела такой красавицей в своем белом атласном платье, что я чуть не ахнул. Черные волосы, яркий цвет лица, свежая, как утренняя роса, прозрачная кожа и настороженный взгляд колдовских глаз — все это придавало ей какую-то экзотическую прелесть.