Теперь Руперт уже не удивлялся, зачем здесь столько книг и журналов и почему в отделе сотрудничают научные работники, а руководит ими Дж. Б. Лилл, владеющий несколькими языками и обширными познаниями в области культуры и жизни самых разных народов, стоящих на разных уровнях человеческого развития. Все это было необходимо для разведки.

— Видишь ли, Руперт, — произнес адмирал с неожиданно простодушной улыбкой, — ты будешь заниматься чем-то гораздо более значительным, чем простой шпионаж. Я ведь знаю, что у тебя на уме. Но ты должен преодолеть эти глупые предрассудки.

Руперт кивнул. Он оценил замысел адмирала и почувствовал его целесообразность. Руперт даже мог представить себя причастным к такому делу. Однако его не так-то легко было убедить в том, что он идеальный человек для подобной цели.

Но адмирал знал, с кем говорит.

— Ну что ж, — сказал он Руперту. — Я не требую, чтобы ты кидался в омут очертя голову. Если угодно, я пока все же зачислю тебя к нам в штат, а там видно будет.

— Не надо, — отказался Руперт. — Лучше я обдумаю свое решение, не состоя у вас в штате.

— Я ведь, в сущности, предлагаю тебе деньги. Ты же без работы?

— Да, но я как-нибудь обойдусь, — поспешно заверил его Руперт.

— Ну, смотри. Да это и не играет роли. Я ведь знаю: тебя интересуют не деньги. Да я и не хочу, чтобы ты относился к этому, как к службе. Надо, чтобы ты увлекся. Только тот, кто глубоко увлечен делом и видит всю важность нашей затеи, сможет быть нам полезен. Вот и все, что мне от тебя надо. Если ты такой, каким я тебя представляю, я уверен, что подобная работа придется тебе по душе. Ну, так как?

— Вы же знаете, адмирал, что у меня свои взгляды на работу.

— Мне они не помешают.

— Мне всегда казалось, что работа должна быть целесообразной. Человек должен приносить пользу.

— Конечно. А разве от того, что предлагаем мы, не будет пользы? На нашей работе тебе придется призвать на помощь все твои способности, все твои дарования. И пользоваться ими не от случая к случаю, а постоянно, все время, — подчеркнул он.

— Может быть, — с сомнением протянул Руперт. — Но какова все-таки конечная цель?

Адмирал Лилл смущенно опустил голову. Он понял, о чем его спрашивают, и задумчиво зашагал вдоль заставленных книгами стен.

— Видишь ли, — сказал он наконец, — я могу признать со всей откровенностью, что конечная цель такой разведки — подготовка одной страны к уничтожению другой. В наше время, в наш век война может привести только к этому. Ладно, допустим, что это так. Наверно, об этом ты и думаешь. Но я тебя спрашиваю: разве любой человек в нашей стране — все равно, работает ли он на заводе, учится ли в университете или обучает физике талантливую молодежь — не способствует в конечном счете достижению той же цели? Давай смотреть правде в лицо: мир в наши дни — это поединок разных общественных укладов и систем. Что бы мы ни делали, мы все равно участвуем в этом поединке. Мы против них; наш образ жизни против их образа жизни. Поединок социальных систем захлестывает не только жизнь всего человечества, но и жизнь отдельной личности. Следовательно, наша работа только выражение неизбежного раскола, происходящего в человеческом обществе. С этим, надеюсь, ты согласишься?

Руперт неуверенно молчал.

— Пожалуй… «Холодная война» ведь и в самом деле идет, что тут спорить!

— Возьми, например, твою работу. Почти все метеорологические исследования имеют военное значение, особенно твоя последняя работа в Арктике. Изучение верхних слоев атмосферы вблизи от полюса дает ключ к проблеме радиоактивных осадков.

— Верно.

— Тебя это смущало? Ты это считал нецелесообразным?

— Ничуть. Быть может, все это и в самом деле неотъемлемая часть общественного процесса. С такой постановкой вопроса я могу согласиться. Я не идиот, не пацифист и не политический недоумок. Я знаю, борьба идет острая.

— Значит, ты должен со мной согласиться, когда я говорю, что мы просто придаток нашего общества и пытаемся сделать то же, что и оно: выжить.

— Я не опровергаю общественной ценности работы разведчика, — сказал Руперт. — Она необходима. Но это не значит, что я хочу принимать в ней участие.

— А почему нет?

— Сам толком не знаю. Никому не хочется быть шпионом. Это естественное занятие во время войны, но оно дурно пахнет в мирное время.

— Какое же сейчас мирное время? Неужели ты этого не видишь? И к тому же тебе эта работа даст все, чего ты ищешь. Если ты к нам пойдешь, ты будешь жить, как человек совершенно независимый. Я знаю, что могу на тебя положиться, а ты сможешь до конца использовать все, что тебе дано от бога. И даже развить свои способности. Ведь говоря серьезно, ты, может быть, первый раз в жизни станешь полезным, активным членом общества.

Руперт рассмеялся.

— Послушать вас, все это звучит крайне соблазнительно! Но не надо преувеличивать.

— Нет. Я не преувеличиваю. Это самое увлекательное занятие, о котором может мечтать человек. Почти неограниченное поле деятельности: область, которую предстоит изучить, беспредельна, работе нет конца. Поверь, Руперт, как только ты научишься смотреть на людей и на страну глазами истинного разведчика, каким мы его себе мыслим, прощупывать ее кончиками стратегических нервов, ты никогда уже не бросишь этой работы. Все остальное покажется тебе скучным. Ты увидишь каждую страну, даже свою собственную, совсем в другом свете. Твоя восприимчивость необычайно возрастет. Уверяю тебя, это изумительная, высокоинтеллектуальная и очень нужная работа.

— Я вам верю, — сказал Руперт. — Но не думаю, чтобы из меня вышел ловкий шпион.

— Откуда гы знаешь, пока не попробовал?

— Дайте мне подумать.

— Тогда будем считать, что предварительно мы договорились, — сказал адмирал.

— Не ловите меня на слове, — возразил Руперт. — Позвольте сперва оглядеться, а потом я дам ответ. Я хочу посмотреть на все это своими глазами.

— Ну, а в принципе ты согласен?

— Что ж. Предположим…

— И если кто-нибудь из наших людей обратится к тебе в Москве с какой-нибудь просьбой, ты уж ему помоги. Тут ведь все важно, каждая мелочь.

— Постараюсь, — не раздумывая, бросил Руперт.

— Отлично. Я рад, что ты теперь с нами, Руперт.

Руперт не был уверен, что он так уж целиком с ними. И тем не менее, когда после чая, за которым разговор перешел на семейные дела, Руперт вышел в парк, он вдруг, к своему удивлению, почувствовал: то, о чем говорил ему адмирал, занимает его мысли и щекочет воображение.

Ну что ж, может быть, дело это и в самом деле увлекательное.

Они отплыли из лондонского порта на белом русском турбоэлектроходе «Балтика», и пока он отходил от пристани, Маевский, под аккомпанемент веселых маршей судового радио, кричал им снизу длинные напутствия. Джо, держа в руках большой букет, преподнесенный Маевским, косилась на русских матросов, русского капитана и русских стюардесс с опаской и подозрением, сомневаясь, сумеют ли они управиться с таким судном. Матросы глядели молодцами — все матросы всегда глядят молодцами, — но командный состав был совсем не похож на английский. Капитан и его помощники держались слишком просто — и не на английский манер просто, а на свой собственный, то есть как-то даже небрежно. Стюардессы опекали пассажиров по-родственному.

Джо заранее знала, что все здесь будет не по ней.

— Фу, как это старомодно! — сказала она, увидев, что койки завешены зелеными плюшевыми занавесками.

Им отвели три смежных каюты, и все на судне относились к Руперту с вниманием и интересом. Они взяли с собой Анджелину, без которой Джо не могла обойтись, и она спала с детьми в трехместной каюте. У Джо и Рупера была своя каюта, а кроме того, в их распоряжение предоставили еще одну, про запас.

— На случай, если мистер Ройс захочет отдохнуть, — сказал помощник капитана.