Т а т ь я н а (не сразу). Такая песня хоть у кого слезы выжмет.
П е т р. А я чо говорил? Ошкуряков ушлый мужик. В фольклоре ох как секет. Телик-то позволь досмотреть. Умру, ежели не позволишь.
Т а т ь я н а (обессиленно). Может, и впрямь дозволить? И тогда все само собою решится. Или, наоборот, еще больше запутается?
П е т р. Позволь, Тань, позволь. Душевно тебя прошу. Не досмотрю, после места себе не найду.
Т а т ь я н а. Зато тебе найдут место.
П е т р. Матч-то решающий. А я как-никак патриот. Я, Тань, нашим ребятам телеграмму на двадцать слов сочинил. Пришлось у официантки червонец позычить. Под проценты дала, стервятница! Обратно, говорит, полтора червонца отдашь. Забыла, что в нерушимой дружбе со мной состояла.
Т а т ь я н а. Убирайся! Посадят ведь!
П е т р (с мимолетной горькой улыбкой). Это несущественно, Тань. Это, как говорится, мелочи жизни. (Справившись со своим волнением.) Блохин-то! Ай да Олег! С поворота врезал…
Входит Ю р а.
Ю р а. Мое почтение, сэр.
П е т р (с деланным изумлением). Ведь это сын мой, Тань! Гляди ты: точно сын! Вырос-то как! Ох как вырос он! Я и оглянуться не успел. Это сколько ж тебе сейчас? Шестнадцать? А то и все семнадцать?
Ю р а (криво улыбаясь). Что-то в этом районе.
П е т р. Ну давай поздороваемся. Обними своего тятьку.
Обнимаются.
Тятька тебя любит, сынок. Жаль, подарочка не купил. Не чаял, что встречу. Да нет, погоди! Вот зажигалка, хоть и самодельная, а все же вещь. Ты ведь куришь, конечно?
Ю р а. Конечно, не курю.
П е т р. Как-то несовременно. Теперь даже пятиклассники курят. Бери зажигалку-то, может, сгодится.
Ю р а. Благодарю, родитель. Но я человек нового склада. Хочу в этой жизни что-нибудь сделать. Потому здоровье свое берегу.
П е т р. Ну да, ну да. Как говорил один мой знакомый: «Хочу умереть здоровеньким». Так и случилось. Ни разу не поболев, попал под автобус… Зажигалка, значит, не годится. Тогда хоть часы возьми. «Победа» называются. Бери, бери! Я для тебя, сынок, не то что часов, я для тебя жизни не пожалею.
Ю р а. У меня есть часы, родитель. «Электроника» называются.
П е т р. Отстал я маленько. А ты вырос. Очень уж быстро ты вырос. Когда же мы в последний-то раз виделись? (Бросил мимолетный взгляд на Татьяну.)
Ю р а. Я тогда в десятом учился.
П е т р. В десятом? Угу… А щас ты…
Ю р а. А щас я институт кончаю.
П е т р. Иди ты! Хм, какие сюрпризы! Опять, стало быть, я промахнулся. А что дивиться: видимся-то редко. Ты в интернате завсегда, в районе, я — в Канске… С места на место все летаю. Грузчиком был, сторожем, агентом Госстраха… Пришвартоваться куда-то хотел…
Ю р а. Ну и как? Неужели негде бросить якорь?
П е т р. Мест много, сынок. Да музыка там не звучит. А без музыки мне не жизнь. Ну ладно, будешь в Канске — наведывайся. (Взглянув на Татьяну.) Если мать разрешит, конечно. Я те концертик спроворю. Весь вечер для одного тебя играть буду. Петр Жилкин раньше любил играть для одного человека… Он этого человека… любил смертельно.
Т а т ь я н а. Во сколько идет ближайший поезд?
П е т р. Теперь только вечером. Так что ящик-то зря выключила. Ребята в азарт вошли.
Т а т ь я н а. Юрка, заводи машину. Отвезешь этого чудика в Канск.
П е т р. Ты купила машину?
Ю р а. Ошибаетесь, любезный. Это я купил.
П е т р. Гляди ты, Рокфеллер какой! А я ему самодельную зажигалку… Хм… молодой, да ранний.
Ю р а. Тут ты прав… обошел я тебя на повороте. Даже не набрав должной скорости… Вот наберу, тогда посмотрим. (Уходит.)
П е т р. Такая, значит, ситуевина, Тань! Парень-то скорость набирает. А я, как и раньше: шаг вперед, да два в сторону.
Т а т ь я н а. Извести меня, если что… (Ударяет Петра по щеке. С болью.) Сказал бы, что деньги нужны. Мне свои не солить… лежат без движения.
П е т р (с благоговением поцеловав ее руку). Я уж и так много одолжался у тебя. Ведь я, Тань, тоже гордость свою имею. Поимей это в виду. Что взял — ворочу. Ну, а если что… позаботься о Валентине. Без меня ему кисло придется. (Уходит.)
Затемнение.
Бьют часы. Не часы отбивают они, а недели, месяцы, годы… П е т р в казенном бушлате.
П е т р. Хорошо тут, ночи белые. Как на ладошке все видно. Месяц такой непрошеный повис. А надо всем миром — солнце. Слыхал я, будто ученые обнаружили, что солнце пульсирует. Врут они… солнце дышит… Дышит и думает… за всех за нас. Мы-то думать иногда ленимся. Некогда нам думать… все спешим. Я, может, впервые в жизни задумался… вот тут. Есть о чем… и есть где. Выберешься на сопку — всю Россию видать! Лежишь и грезишь на сопке… от морошки дух такой пряный… Не поймешь сразу — петь ли, плакать ли хочется… (Поет.)
«Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далекий.
Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа, липа вековая?»
Таня, Танюха! Знала бы ты, сколь песен я про тебя написал! Весь в песнях расплавился…
Изба. Никого нет.
Входит Ю р а. Он с рулоном бумаги, с кистями.
Бьют часы. Остервенело мяукает кот.
Ю р а. Что, мурлыка, жрать хошь? Я бы и сам не прочь щец похлебать. Да хозяйка наша не очень нас балует. (Заглядывает в печь, проверяет кастрюли, горшки.) Ну, ладно, хлебушка пожуем. Желаешь корочки, кот? (Отломил хлеба, наливает воды, запивает. Между делом распечатывает письмо.) Меню, прямо скажем, разнообразием не поражает. В казенном доме, наверно, и то кормят лучше. Ну-ка, что нам родитель оттуда пишет? (Читает письмо.)
Г о л о с П е т р а. Здравствуй, дорогой мой сын! Отбываю все там же. Хоть и на краю света живу, а и здесь — люди. Начальство строгое, но справедливое. Назначили меня руководить лагерным хором. Поем — время идет. Считаю, сколь песен перепеть мне придется. Немало, сынок, ох немало! Но все, что положено, отпою. Отпою и, как птица, буду волен…
Ю р а. Ххэ, птица! В ярославскую тюрьму залетели гуленьки… Залететь-то залетали, да нескоро вылетят… (Читает. Кот пронзительно мяукает.) Не ори, людоед! Привыкай к эмансипации. У нынешних женщин на первом месте — работа. И на втором она же, и на третьем. Мы с тобой, Васька, где-нибудь на семнадцатом, если не дальше. Брр! Холодрыга какая! Затопить, что ли? (Разжег печь, уселся подле огня.) Нет, как ты хочешь, кот, а я ни за какие коврижки не женюсь. Ну что это за жизнь? Женишься на такой, как мать, и будет она с утра до ночи со своими хавроньями… Не с хавроньями, так с киберами… Что кибернетики, что хавроньи — все вроде нужно… А ты хоть пропади.
Входит Т а т ь я н а.
Т а т ь я н а. Фу! Устала!
Ю р а. Думаешь, я не устал?
Т а т ь я н а. Пожевать нечего?
Ю р а. То же самое и я хотел у тебя спросить.
Т а т ь я н а. Кажется, на столе ветчина оставалась…
Ю р а. Я к ней не прикасался.
Замяукал кот.
Т а т ь я н а. Васька, мерзавец! Это ты ветчину слопал? (Гоняется за котом.) Юрка, утопи ты его Христа ради! Или в ветлечебницу унеси, пускай усыпят. Надоел хуже горькой редьки.
Ю р а. Сама ты себе не надоела?
Т а т ь я н а. Как-то не задумывалась над этим. Некогда было. Принеси мяса. Картошки начисти. Щас ужин сварганим.
Ю р а. Замашки руководящей женщины. Я и мясо неси, я и картошку чисти.
