М а ш а. А кто говорил, что мыться нельзя? Тело мерзнет.

Ш а м а н. Мне все можно. Я шаман.

М а ш а. Мыться не только тебе можно. Это очень приятно.

Ш а м а н. Да, приятно. Но всем нельзя. Иначе в мире не будет порядка. Все станут одинаковы.

М а ш а. Ты против равенства?

Ш а м а н. Равенство — глупая выдумка. Когда все равны — исчезает страх, почитание. Исчезнет порядок. Пурга над землей подымется, и люди в ней заблудятся и замерзнут. Вот так.

М а ш а. Тебе их жаль?

Ш а м а н. Если они вымерзнут — перед кем я буду шаманить?

М а ш а. Ты веришь в духов? В бога веришь?

Ш а м а н. Я верю в человеческую глупость. Пока она есть — а она бессмертна, — будет бог.

М а ш а. Не верю я в твоего бога. У нас церковь отделена от государства. Большинство людей, как и я, не верят.

Ш а м а н. Неверие — тоже глупость. Человек должен во что-то верить. Или — делать вид, что верит.

М а ш а. Ты делаешь вид или веришь?

Ш а м а н. Я шаман. Мне все можно. Ведь ты не веришь в свой социализм, в комсомол не веришь, а делаешь вид, что веришь.

М а ш а. Я верю. И в социализм и в комсомол.

Ш а м а н. Как можно верить в слова? Слова можно говорить, а верить вовсе не обязательно.

М а ш а (убежденно). Если бы я не верила, я бы не поехала сюда.

Ш а м а н (задумчиво). Ты, однако, мешать мне станешь? А?

М а ш а. Я не буду тебе мешать, если ты будешь добр и справедлив с людьми. Скажи, Ефим… Вот ты спрашивал у духов, куда ушла рыба… А я видела недалеко озеро… Там очень много рыбы. Почему ее не ловят?

Ш а м а н. Это священное озеро.

М а ш а. Священное. Но рыба-то обыкновенная. Люди могли бы ее ловить.

Ш а м а н. И рыба в нем священная.

М а ш а (смеется). А кто говорил только что, что не верит в святых, в духов? Если рыба священная, почему ты ее ловишь? Даже мне приносил вчера.

Ш а м а н (ворчит с угрозой). За головню голой рукой хватаешься! (Уходит.)

М а ш а. Я, кажется, рассердила его. Его пока еще рано сердить. И опасно. (Снова заучивает ненецкие слова.)

Шаман, выйдя на улицу, оглядывает убогое селение, которое видел много раз. Все, что есть, что будет, он знает.

Вот беременная  ж е н щ и н а.  М у ж  ведет ее в нечистый чум. Там она будет маяться одна, и никто к ней не подойдет, пока роженица не «очистится».

Ш а м а н. Что, Катерина, рожать пошла?

К а т е р и н а. Пойду, однако. Брюхо назрело. Человек жить просится.

Ш а м а н (не без грусти). Жить… А для чего ему жить?

К а т е р и н а (равнодушно). Ты умный. Ты лучше знаешь.

Муж толкает ее.

Ш а м а н. Не бей ее. Она родит тебе сына.

М у ж. Верно — сына? У меня четыре девки. Верно — сына? Устал от девок. Их надо кормить. Им надо искать мужей. Верно — сына?

Ш а м а н. С каких пор ты перестал мне верить?

М у ж. Я подарю тебе оленя… двух оленей! Когда родится сын.

Ш а м а н. Ты принесешь их в жертву. А сейчас приди в мой чум. Я дам для нее рыбы.

М у ж. Хороший ты человек, Ефим. Добрый человек! (Уходит вместе с женой.)

У другого чума, под деревом, Г р и г о р и й  снова бьет  А н ф и с у. Та лишь защищает лицо, но молчит.

Г р и г о р и й. Кто отец этого выродка? (Указывает на люльку.) Говори, кто?

А н ф и с а. Ты, однако.

Г р и г о р и й. А может, Матвейка?

А н ф и с а. Может, и Матвейка. Как знать? В себя не заглянешь.

Г р и г о р и й. Запор-рюю!

Ш а м а н, усмехнувшись, равнодушно проходит мимо. Из лесу, еще издали увидав, что бьют Анфису, выбегает  М а т в е й. Отбрасывает Григория. Завязывается драка. Анфиса с восторгом смотрит на Матвея, избивающего ее мужа.

А н ф и с а. Сладкий Матвейка! Молодой Матвейка!

Какая-то  с т а р у х а  несет к священному дереву малицу, замирает подле него, прося себе то ли жизни полегче, то ли скорой смерти.

Из школы вдруг опять доносятся «голоса духов» — это Маша завела патефон, слышится «Песня Сольвейг» Грига. Драка прекратилась.

Ненцы кинулись врассыпную, но уж не так спешно. Как ласково, как необыкновенно нежно говорят с ними эти странные духи! Матвей, увидав, что они бегут, смеется. Григорий, поднявшись, злобно погрозил ему кулаком, снова спрятался за дерево. Анфиса не побежала, тоже рассмеялась, не понимая, чему смеется. Рядом с Матвеем ей ничто не страшно. Даже злые духи.

А н ф и с а. Винка хочешь, Матвей?

М а т в е й. Крепко он тебя разукрасил. Под глазами-то ровно чернику давили. Больно?

А н ф и с а (подавая ему кружку со спиртом). Раз обнимешь — пройдет. Как стемнеет — приду к черному камню.

М а т в е й (выпив). Уходить тебе надо — убьет.

А н ф и с а. Позови — уйду.

М а т в е й. Потерпи эту зиму… если охота удастся — богатый буду. Заберу тебя и Костьку.

А н ф и с а. Мне и не надо твоего богатства. Мне тебя надо, Матвейка! Позови сейчас. Тошно мне тут.

М а т в е й. Куда же я позову тебя, Анфиса? Я бездомный. Как волк, день и ночь по земле рыскаю. А ты женщина, и с ребенком.

А н ф и с а. Ах, а я разве не твоя волчица? Позови! Сил больше нет терпеть. (Распахивает кофту. Грудь в кровоподтеках.) Зверь он совсем. Лютый зверь! Каждый день меня лупит, каждый день. Матвейка!

М а т в е й. Ладно, поговорю с братом. Может, выделит отдельный чум. Там кто? (Указал на школу.)

А н ф и с а. Девка чужая. Из города приплыла. Где так долго был?

М а т в е й. Лечился. Ногу сломал — отвезли в Лурьян… к русскому доктору. В Лурьяне хорошо. Там колхоз. Знаешь?

А н ф и с а. Колхоз — у! Ефим говорит, колхоз — шибко худо. Все забирает у людей: детей, жен, оленей, рыбу…

М а т в е й. Тебе-то чего бояться? У тебя оленей нет.

А н ф и с а. Нет оленей. Гришка горюет. Все стадо пало. Потому и бьет меня часто. И пьет без просыпу.

М а т в е й (вслушиваясь). Эх, будто ручеек со скалы падает! Красиво!

А н ф и с а (злобно, начиная ревновать). Шаманка!

М а т в е й. Ты не понимаешь, Анфиса. Это музыкой называется. Я в Лурьяне слыхал. Му-зы-ка!

А н ф и с а. Му-зы-ка… (Смеется.)

Г о л о с  М а ш и. А музыка, точно алая бабочка, трепещет волшебными крылышками. Песня, словно луч солнечный, проникает в сумрачные души, пробуждая в них свет, вызывая радость… Думал ли Григ, что его будут слушать зачарованные звуками ненцы? Думали ли ненцы тогда, что через несколько лет музыка Грига в тайге и в тундре станет привычной?..

Такие вот Маши, сами легкие, беззащитные, как бабочки, бесстрашно прошли через тысячи рек и озер, через вражду и оговоры, принесли чистую душу свою людям…

Вот ненцы помаленьку собираются, шажок за шажком подходят к своим чумам. Бедные, запуганные, оглупленные существа! Не духи, а великие души говорят с вами! Они повествуют вам о любви, о красоте мира, о бескрайности родины, которая много больше, чем ваш крохотный поселок.

На крыльцо вышла  М а ш а. В глаза ей ударило веселое солнце. Маша заливисто, радостно засмеялась, закинула косу на спину.

М а т в е й. Она похожа на белочку.

А н ф и с а. Колдунья! Учи-тел-ка!

Появился  Г р и г о р и й.

Г р и г о р и й (совсем уже осмелев). Я беру ее в жены. Так решено.

Матвей без робости подходит к крыльцу, на котором стоит улыбающаяся девушка, и сам улыбается. Улыбка его восторженна. Анфиса ревниво смотрит на него.